– Я только хотел сказать, – промямлил он, щурясь на левое колено Гарри, – что я тебе верю. И еще я послал журнал маме.
А когда после обеда в библиотеке Гарри увидел Малфоя с дружками, его счастье стало абсолютным. Малфой, Краббе, Гойл и еще какой-то дохляк – Гермиона шепнула Гарри на ухо, что это Теодор Нотт, – сидели, склонившись друг к другу. Гарри искал на полках книгу по частичным исчезаниям. Компания Малфоя дружно оглянулась. Гойл угрожающе хрустнул костяшками, а Драко шепнул что-то Краббе – несомненно, какую-то гадость. Гарри прекрасно понимал, что с ними такое: благодаря ему теперь все знают, что их отцы – Упивающиеся Смертью.
– А главное, – шепнула довольная Гермиона, когда они выходили из библиотеки, – эти болваны не смеют ничего отрицать – нельзя же признаться, что они читали интервью!
И, словно для полноты счастья, за ужином ребята узнали от Луны, что ни один номер «Правдобора» не расходился быстрее.
– Папа печатает дополнительный тираж! – сообщила она Гарри, возбужденно тараща глаза. – Он поражен: оказалось, людям это даже интереснее, чем складкорогие стеклопы!
Вечером Гарри был героем гриффиндорской гостиной. Фред с Джорджем дерзко наложили на обложку «Правдобора» увеличительное заклятие и повесили ее на стену. Гигантская голова Гарри, наблюдая за общим весельем, периодически громко изрекала что-нибудь вроде: «МИНИСТЕРСТВО – КОЗЛЫ» или «ЖРИ НАВОЗ, КХЕМБРИДЖ». Гермиона ругалась, что это не смешно и мешает ей сосредоточиться. Кончилось тем, что она разозлилась и рано ушла спать. Через пару часов говорильное заклятие начало выветриваться, и плакат больше не казался таким уж забавным: он, все тоньше пища, чаще и чаще выкрикивал отдельные слова: «НАВОЗ!.. КХЕМБРИДЖ!» От этого у Гарри разболелась голова; шрам стало покалывать, и скоро, под разочарованный стон гриффиндорцев, сидевших вокруг и в невесть какой раз просивших рассказать об интервью, он объявил, что тоже хочет лечь пораньше.
В спальне никого не было. Гарри постоял у окна, прижимаясь лбом к холодному стеклу, – это успокаивало боль. Потом разделся и лег, мечтая лишь об одном – чтобы прошла голова. Его подташнивало. Он повернулся на бок, закрыл глаза и практически сразу уснул…
И очутился в темной комнате с занавешенными окнами, освещенной единственным канделябром. Он стоял позади кресла, держась за спинку. На темном бархате обивки резко выделялись пальцы, длинные, белые – такие белые, будто он много-много лет провел под землей. Его кисть напоминала большого бесцветного паука.
Перед креслом, в круге света, на коленях стоял человек в черной мантии.
– Значит, меня неверно информировали, – заговорил Гарри пронзительным, холодным, пульсирующим от гнева голосом.
– Господин, умоляю, пощадите, – прохрипел с пола человек. Он заметно дрожал. На черных волосах мерцал отблеск свечей.
– Я не виню тебя, Гадвуд, – объявил Гарри все тем же холодным жестоким голосом.
Он отпустил спинку кресла, обошел вокруг, приблизился к коленопреклоненному человеку и воззрился на него из мрака, с высоты – гораздо выше обычного.
– Ты уверен в достоверности этих фактов? – спросил Гарри.
– Да, милорд, да… Я ведь работал в департаменте все… все-таки.
– Эйвери утверждал, что Дод сможет его забрать.
– Дод никак не мог, господин… Он, должно быть, и сам знал, что это невозможно… Видимо, поэтому он так сопротивлялся проклятию подвластия Малфоя…
– Встань, Гадвуд, – прошептал Гарри.
Человек вскочил с колен так поспешно, что едва не упал. В свете свечей четким рельефом обозначились отметины на рябом лице. Гадвуд, не решаясь окончательно распрямить спину, застыл в нелепом полупоклоне, опасливо поглядывая Гарри в лицо.
– Ты правильно поступил, рассказав мне об этом, – промолвил Гарри. – Очень правильно… Получается, я потратил массу времени на бесплодные шаги… но это не важно… начнем сначала. Лорд Вольдеморт благодарен тебе, Гадвуд…
– Милорд… спасибо, милорд, – прошептал Гадвуд, от облегчения враз осипнув.
– Мне понадобится твоя помощь. Вся информация, какую ты можешь дать.
– Разумеется, милорд, разумеется… все что угодно…
– Очень хорошо… можешь идти. Пришли ко мне Эйвери.
Гадвуд проворно попятился к двери и, кланяясь, исчез.
Гарри повернулся к стене. Там, в полумраке, висело старое и испятнанное треснувшее зеркало. Гарри приблизился. Отражение становилось все больше, все отчетливее… лицо белее кости… красные глаза с прорезями зрачков…
– НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!
– Что такое? – заорал вблизи чей-то голос.
Гарри замахал руками, запутался в балдахине и свалился на пол. Сначала он никак не мог понять, где находится; он был уверен, что сейчас опять увидит выступающее из темноты белое, похожее на череп лицо. Затем совсем рядом раздался голос Рона:
– Да хорош метаться-то! Никак тебя не распутаю.
Рон разобрался со шторами, и Гарри увидел освещенное луной лицо друга. Гарри лежал на спине; шрам разрывался от боли. Рон, видимо, собирался ложиться – мантия висела на одном плече.
– Что, на кого-то опять напали? – Рон рывком вздернул Гарри на ноги. – На папу? Опять змея?
– Нет… все живы… и здоровы… – хрипло выдохнул Гарри. Лоб горел огнем. – Вот только… Эйвери… ему не светит ничего хорошего… он дал неверные сведения… Вольдеморт в бешенстве…
Гарри застонал, мелко задрожал и бессильно рухнул на кровать, потирая шрам.
– Гадвуд все исправит… Вольдеморт снова встал на верный путь…
– О чем ты? – испуганно спросил Рон. – Ты что… видел Сам-Знаешь-Кого?
– Я был Сам-Знаешь-Кем, – ответил Гарри и медленно поднес руку к лицу – вдруг это мертвенно-белая паукообразная лапа? – Сам-Знаешь-Кто был с Гадвудом, это один из беглых Упивающихся Смертью, помнишь? Гадвуд сказал, что Дод не мог этого сделать.
– Чего этого?
– Что-то забрать… он сказал: «Дод, должно быть, и сам знал, что это невозможно»… Дод был под проклятием подвластия… Кажется, Гадвуд сказал, что проклятие наслал отец Малфоя.
– Дода околдовали, чтобы что-то забрать?! – вскричал Рон. – Но, Гарри, это же, наверно…
– Оружие, – закончил Гарри. – Да.
Дверь в спальню распахнулась, и вошли Дин с Шеймасом. Гарри торопливо забросил ноги на кровать. Нельзя показать, что с ним опять случилось нечто странное, – Шеймас только-только перестал считать его психом…
– Так ты говоришь, – Рон близко придвинулся к Гарри, притворившись, будто пьет воду из его кувшина, – что был Сам-Знаешь-Кем?
– Да, – шепнул Гарри.
Рон захлебнулся; вода полилась с подбородка на грудь. Дин и Шеймас, раздеваясь, шумели, переговаривались и ничего не заметили.
– Гарри, – произнес Рон, – ты должен рассказать…
– Ничего я не должен, – оборвал Гарри. – Надо было как следует заниматься окклуменцией, ничего бы и не увидел. Я же должен научиться блокировать эту чушь. Так, по крайней мере, они хотят.
Под словом «они» подразумевался Думбльдор. Гарри лег, повернулся к Рону спиной и через некоторое время услышал скрип матраса – Рон тоже улегся в постель. Шрам опять стало жечь, и, чтобы не застонать, Гарри вцепился зубами в подушку. Он знал: сейчас, в эту самую минуту, Эйвери карают.
Чтобы поговорить с Гермионой, Гарри и Рону пришлось ждать первой перемены – они хотели быть уверены, что их не подслушают. Они вышли во двор – на улице было прохладно, ветрено, – и там, в любимом уголке, Гарри подробно пересказал свой сон. Гермиона долго молчала и с какой-то болезненной сосредоточенностью разглядывала безголовых Фреда и Джорджа, которые на другом конце двора из-под полы продавали уборы головные.
– Так вот почему его убили, – пробормотала она, оторвав наконец взгляд от близнецов. – Дод попытался украсть оружие, и с ним случилось что-то непонятное. Видимо, само оружие или пространство вокруг защищено мощными заклятиями, чтобы нельзя было дотронуться. Поэтому он повредился в уме и разучился говорить. Но помните, что сказала знахарка? Он выздоравливал. А это большой риск, они не могли такого допустить. Насколько я понимаю, то, что с ним случилось, вызвало шок, и проклятие подвластия пало. Потом речь бы восстановилась и он бы обо всем рассказал… И все узнали бы, что его послали украсть оружие. И конечно, Люциус Малфой легко мог наслать проклятие – он же не вылезает из министерства!
– Он там был даже в день слушания, – подтвердил Гарри. – И… постойте-ка, – добавил он. – Мы его встретили в коридоре возле департамента тайн! Твой папа еще сказал, что Малфой, наверно, хочет узнать о результатах слушания, но… что, если…
– Стурджис! – в ужасе ахнула Гермиона.
– Что Стурджис? – удивился Рон.
– Его… – еле слышно вымолвила Гермиона, – его арестовали, когда он пытался взломать какую-то дверь! Значит, Малфой подчинил себе и его! И как раз в тот день, когда вы его видели, Гарри! У Стурджиса был плащ-невидимка Шизоглаза, так? Что, если он стоял в плаще у двери и случайно пошевелился, а Малфой услышал? Или применил проклятие подвластия наугад, на случай, если у двери окажется часовой? И потом, при первой же возможности – например, когда снова подошла его очередь стоять на часах – Стурджис попытался пробраться в департамент и украсть оружие для Вольдеморта – Рон, тихо! – но его поймали и посадили в Азкабан… – Она посмотрела на Гарри: – Гадвуд рассказал Вольдеморту, как заполучить оружие?
– Я не слышал всего разговора, но похоже на то, – сказал Гарри. – Гадвуд раньше работал в департаменте… теперь, наверно, Вольдеморт пошлет на задание его?
Гермиона, погруженная в раздумья, кивнула. А затем вдруг заявила:
– Ты не должен был этого видеть, Гарри.
– Что? – растерялся он.
– Ты же учишься блокировать сознание от таких вещей, – очень серьезно сказала она.
– Да, – согласился Гарри, – но…
– Значит, нам надо забыть об этом сне, – решительно перебила Гермиона. – А тебе с сегодняшнего дня как следует взяться за окклуменцию.
Дни летели, но дела шли все так же плохо. Гарри дважды получил «У» по зельеделию; он переживал из-за Огрида и постоянно думал о своем сне, но с друзьями поговорить не решался – очень не хотелось снова получить выволочку от Гермионы. Обсудить бы все с Сириусом… Нет, нельзя, исключено. Но выбросить сон из головы не удавалось, и Гарри старался поглубже затолкать его в подсознание.