Тем временем порча-помеха стала выветриваться, и Злей за спиной Джеймса, плюясь мылом, дюйм за дюймом подползал к своей палочке.
– Я бы не пошла, даже если бы выбор был между тобой и гигантским кальмаром, – ответила Лили.
– Вот невезуха, Рогалис, – равнодушно усмехнулся Сириус и повернулся к Злею: – ЭЙ!
Поздно; Злей направил палочку на Джеймса; вспыхнул свет, что-то полоснуло Джеймса по щеке; на мантию брызнула кровь. Джеймс резко обернулся, вновь полыхнул свет, и через мгновение Злей повис в воздухе вверх тормашками. Мантия свесилась вниз, обнажив костлявые бледные ноги и не очень чистые сероватые трусы.
В толпе загикали; Сириус, Джеймс и Червехвост покатились со смеху.
Разъяренная Лили – впрочем, на ее лице чуть заметно дрогнула улыбка – потребовала:
– Отпусти его!
– Пожалуйста. – Джеймс дернул палочкой, и Злей бесформенной кучей свалился наземь. Выпутавшись из мантии, он вскочил, на ходу поднимая палочку, но Сириус сказал:
– Петрификус Тоталус! – И Злей, прямой как доска, снова упал.
– ОСТАВЬТЕ ЕГО В ПОКОЕ! – закричала Лили. У нее в руках тоже оказалась палочка. Джеймс и Сириус опасливо на нее покосились.
– Эванс, не заставляй меня тебя проклинать, – серьезно сказал Джеймс.
– Тогда сними с него проклятие!
Джеймс глубоко вздохнул, повернулся к Злею и пробормотал контрзаклятие.
– Прошу, – проговорил он, пока Злей с трудом поднимался на ноги. – Скажи спасибо, Соплеус, что здесь оказалась Эванс…
– Я не нуждаюсь в заступничестве мугродья!
Лили моргнула.
– Отлично, – холодно промолвила она. – Учту на будущее. Да и знаешь, на твоем месте я бы иногда стирала трусы, Соплеус.
– Извинись перед Эванс! – взревел Джеймс, направляя палочку на Злея.
– Я не хочу, чтобы его заставлял извиняться ты! – крикнула Лили, оборачиваясь к Джеймсу. – Ты ничуть не лучше его.
– Что? – захлебнулся от возмущения тот. – Я НИКОГДА не называл тебя… сама знаешь как!
– Ты!.. Да ты только и делаешь, что волосы ерошишь, потому что думаешь, что это классно – ходить с таким видом, будто только что свалился с метлы, да играешь с Пронырой, да насылаешь порчу на всех подряд! Удивительно, как твоей метле удается взлетать, с этаким надутым болваном! Меня от тебя ТОШНИТ!
Она резко развернулась и пошла прочь.
– Эванс! – закричал вдогонку Джеймс. – Эй, ЭВАНС!
Но она не оглянулась.
– Что это с ней? – пробормотал Джеймс, безуспешно пытаясь сделать вид, что этот вопрос его мало занимает.
– Читая между строк, я бы сказал, что она о тебе не очень высокого мнения, – изрек Сириус.
– Ах вот как, – разозлился Джеймс, – вот как…
Вновь полыхнул свет, и Злей опять повис в воздухе вверх ногами.
– Кто хочет посмотреть, как я снимаю с Соплюшки трусы?
Но Гарри не суждено было узнать, снял ли Джеймс трусы со Злея. Кто-то крепко схватил его за руку выше локтя. Скривившись, Гарри обернулся и, к полнейшему своему ужасу, увидел Злея – в полный рост, взрослого, побелевшего от ярости.
– Развлекаешься?
Гарри поволокло вверх. Летний день померк; он поплыл сквозь ледяную черноту. Злей цепко держал его за руку. Затем Гарри, как будто перекувырнувшись в воздухе, ударился ногами об пол. Он снова оказался у стола, перед дубльдумом, в тускло освещенном, сегодняшнем кабинете преподавателя зельеделия.
– Итак, – сказал Злей, впиваясь пальцами в руку Гарри – у того уже онемела кисть. – Итак… тебе понравилось, Поттер?
– Н-нет, – пролепетал Гарри, пытаясь высвободиться.
Ему было страшно: губы Злея тряслись, лицо помертвело, зубы обнажились.
– Остроумный человек, твой папаша, правда? – Злей изо всех сил встряхнул Гарри, и очки у того сползли на кончик носа.
– Я… я не…
Злей отшвырнул его от себя; Гарри рухнул на пол.
– Ты никому не расскажешь о том, что видел! – проревел Злей.
– Нет. – Гарри отползал как можно дальше, одновременно пытаясь встать на ноги. – Нет, конечно, я не…
– Прочь, прочь, и не смей больше появляться в моем кабинете!
Гарри метнулся к выходу, и над его головой взорвалась банка с дохлыми тараканами. Он распахнул дверь, понесся по коридору и остановился, лишь когда между ним и Злеем было уже целых три этажа. Тогда он прислонился к стене, тяжело дыша и потирая синяк на руке.
У него не было ни малейшего желания возвращаться так рано в гриффиндорскую башню, а тем более делиться впечатлениями с Роном и Гермионой. Его терзало горе и потрясение, но не оттого, что на него наорали или кидались банками. Просто он знал, каково это, когда тебя унижают на глазах толпы, и прекрасно понимал, что переживал Злей, когда над ним издевался Джеймс. Судя по тому, что видел Гарри, Злей всю дорогу говорил правду: отец и впрямь был малоприятной самодовольной личностью.
Глава двадцать девятаяПрофориентация
– Но почему ты больше не занимаешься окклуменцией? – нахмурилась Гермиона.
– Я же тебе объяснил, – пробормотал Гарри. – Злей говорит, я уже знаком с азами и могу заниматься сам…
– Хочешь сказать, что сны у тебя прекратились? – скептически спросила она.
– В общем и целом… – протянул Гарри, отводя глаза.
– А по-моему, пока ты не научился как следует ими управлять, Злей не должен был прекращать занятий! – вознегодовала она. – Гарри, я считаю, тебе надо пойти к нему и попросить…
– Нет, – решительно сказал Гарри. – Все, забудь – хорошо?
Это было в первый день пасхальных каникул. Следуя устоявшейся традиции, Гермиона провела его, составляя расписания подготовки к экзаменам для себя и мальчиков. Гарри и Рон не сопротивлялись: во-первых, бесполезно, а во-вторых, расписания могли и пригодиться.
Рон, узнав, что до экзаменов осталось всего полтора месяца, пришел в ужас.
– Как это ты ухитрился забыть? – поразилась Гермиона. Она постучала волшебной палочкой по квадратикам его расписания – и каждый предмет засветился своим цветом.
– Не знаю, – промямлил Рон. – Столько всякого было…
– Вот, – сказала Гермиона, вручая ему расписание, – если не выбьешься из графика, то все успеешь.
Рон мрачно воззрился на разноцветную таблицу, но потом просиял:
– Свободный вечер каждую неделю!
– Это для тренировок, – объяснила Гермиона.
Улыбка Рона увяла.
– А смысл? – скучно буркнул он. – У нас не больше шансов выиграть кубок, чем у папы – стать министром магии.
Гермиона не ответила; она смотрела на Гарри, который сверлил стену отсутствующим взглядом. Косолапсус трогал лапой его руку: дескать, за ухом-то почеши.
– Гарри, в чем дело?
– Что? – встрепенулся он. – Не, ни в чем.
Он поспешно схватил «Теорию защитной магии» и притворился, будто ищет что-то по оглавлению. Косолапсус махнул на него лапой и залез под кресло Гермионы.
– Я тут видела Чо, – осторожно начала та. – Она тоже вся несчастная… вы что, опять поссорились?
– Что?.. А… Да. – Гарри охотно ухватился за это объяснение.
– Почему?
– Из-за ее подруги-стукачки, Мариэтты, – ответил Гарри.
– И правильно! – гневно воскликнул Рон, положив расписание на стол. – Если бы не она…
Рон пустился проклинать Мариэтту Эджком, что очень устраивало Гарри: ему оставалось лишь смотреть волком, кивать, изрекать «вот именно», когда Рон замолкал, чтобы перевести дух, а самому тем временем думать, думать, думать об увиденном в дубльдуме – и с каждой минутой терзаться все мучительнее.
Воспоминания грызли его. Он никогда не сомневался в порядочности родителей и с легкостью отметал клевету Злея, полагая, что тот просто хочет опорочить память Джеймса. И разве Огрид с Сириусом не твердили постоянно, что отец Гарри был прекрасным человеком? (Да уж, а сам-то Сириус, – возразил противный голосок в голове, – не лучше, если не хуже…) Конечно, однажды Гарри слышал, как профессор Макгонаголл назвала отца и Сириуса баламутами, но, насколько он понял, имелся в виду некий прообраз близнецов Уизли… а Гарри не мог себе представить, чтобы Фред и Джордж забавы ради подвесили кого-то вверх ногами… разве что если взаправду ненавидят… может, Малфоя… если человек действительно заслужил…
Гарри уговаривал себя, что Злей, возможно, как-то обидел Джеймса, но разве Лили не спросила: «Что он вам сделал?» И разве Джеймс не сказал: «Нас не устраивает скорее самый факт его существования»? Джеймс все затеял только потому, что Сириус пожаловался на скуку. Гарри вспомнилось, что говорил Люпин на площади Мракэнтлен: Думбльдор, мол, назначил его старостой, чтобы он мог приструнить Джеймса и Сириуса… Но в дубльдуме Люпин взирал на происходящее молча…
Гарри то и дело напоминал себе, что Лили пыталась заступиться за Злея, – по крайней мере, мама была приличным человеком. Но, вспоминая ее лицо, Гарри мучился не меньше; она явно презирала Джеймса, и непонятно, как их угораздило пожениться. Неужели Джеймс ее заставил?..
Почти пять лет мысль об отце служила ему источником утешения, гордости, вдохновения. Когда говорили, что он – вылитый Джеймс, Гарри млел от удовольствия. А сейчас… сейчас при мысли об отце накатывали холод и горечь.
Дни становились ветренее, но теплее и солнечнее, а Гарри вместе с другими пяти-и семиклассниками торчал в четырех стенах и повторял пройденное, снуя челноком из общей гостиной в библиотеку и обратно. Он притворялся, что переживает из-за надвигающихся экзаменов, – и его одноклассники, до тошноты уставшие от занятий, охотно в это верили.
– Гарри, я к тебе обращаюсь! Ау! Ты меня слышишь?
– А?
Он обернулся. К библиотечному столу, за которым он сидел в одиночестве, приблизилась ужасно растрепанная Джинни Уизли. Воскресный вечер подходил к концу; Гермиона ушла в гриффиндорскую башню заниматься древними рунами; Рон был на квидишном поле.
– Ой, привет, – сказал Гарри, придвигая к себе книги. – А почему ты не на тренировке?
– Она кончилась, – ответила Джинни. – Рон повел Джека Слопера в лазарет.