– Нам-то какое дело? – с раздражением бросил Рон. Его чашка снова, как пьяная, шаталась на подгибающихся ножках. – Монтегю не имел права отнимать баллы у «Гриффиндора»! Знаешь, Гермиона, если тебе не о ком беспокоиться, побеспокойся обо мне!
– О тебе? – переспросила она, хватая и возвращая на место свою чашку, живо поскакавшую к краю стола на небольших крепких ножках с синим узором. – А о тебе-то с какой стати?
– Когда мамино письмо пройдет наконец сквозь кордон Кхембридж, – горько изрек Рон, поддерживая свое слабосильное творение, – меня ждут колоссальные неприятности. Не удивлюсь, если это вообще будет вопиллер.
– Но…
– Вот увидите, в том, что Фред и Джордж ушли из школы, окажусь виноват я, – проворчал Рон. – Мама скажет, что я должен был их остановить, уж не знаю как… повиснуть на хвостах метел, что ли… но вина будет моя.
– Если она так скажет, это будет очень несправедливо! Что ты мог сделать? Только она не скажет ничего подобного, потому что, если у них и правда на Диагон-аллее хохмазин, значит, они давным-давно все спланировали.
– Да-а… еще вопрос, откуда он взялся, этот хохмазин? – пробормотал Рон, слишком сильно ударяя палочкой по чашке. Та упала и замерла, беспомощно подергиваясь. – Странно, да? Помещение на Диагон-аллее – это же дорого! Мама захочет знать, во что они впутались – откуда такие деньжищи.
– Я сама об этом думала, – сказала Гермиона. Ее чашка бойко топотала вокруг чашки Гарри, короткие ножки которой никак не могли достать до стола. – Вдруг Мундугнус уговорил их продавать ворованный товар, например?
– Нет, – коротко бросил Гарри.
– Откуда ты знаешь? – хором спросили Рон и Гермиона.
– Знаю… – Гарри замялся. Похоже, пришло время во всем сознаться. Молчать больше нельзя, иначе все будут подозревать Фреда и Джорджа в преступлении. – Потому что деньги дал я. Это мой приз за Тремудрый Турнир.
Повисло потрясенное молчание. Гермионина чашка подскакала к краю стола, упала и разбилась.
– О Гарри, не может быть! – воскликнула Гермиона.
– Очень даже может, – с вызовом ответил Гарри. – И я ничуть не жалею. Мне деньги не нужны, а у них будет прекрасный хохмазин.
– Но это же отлично! – возликовал Рон. – Во всем виноват ты! Меня маме винить не в чем! Можно я ей расскажу?
– Расскажи, – безрадостно согласился Гарри, – особенно если она считает, что они перепродают краденое.
Гермиона до самого конца урока не произнесла ни слова, но Гарри был уверен, что ее выдержки хватит ненадолго. И действительно, на перемене, как только они вышли из замка на слабое майское солнышко, Гермиона пронзительно посмотрела на Гарри и с решительным видом раскрыла рот.
Но Гарри не дал ей ничего сказать.
– Пилить меня бесполезно, что сделано, то сделано, – твердо заявил он. – Деньги у Фреда с Джорджем – судя по всему, они уже порядочно потратили, – забрать их я не могу, да и не хочу. Так что побереги силы.
– Я хотела поговорить не о них! – обиделась Гермиона.
Рон недоверчиво фыркнул. Гермиона ожгла его нехорошим взглядом.
– Не о них! – сердито повторила она. – Я хотела узнать, собирается ли Гарри идти к Злею просить о продолжении занятий окклуменцией!
У Гарри упало сердце. Едва улеглись разговоры о необыкновенном поступке близнецов, что, надо признать, случилось лишь спустя много часов после их побега, Рон и Гермиона захотели узнать, как прошла встреча с Сириусом. Об истинной причине, побудившей Гарри добиваться разговора с крестным, друзья не знали, и придумать, что им сказать, было чрезвычайно трудно. В конце концов Гарри вполне правдиво сообщил, что Сириус велит возобновить занятия со Злеем. О чем потом не раз пожалел: Гермиона без конца возвращалась к этой теме в самые неожиданные моменты. Вот и сейчас она сказала:
– Только не говори, что у тебя прекратились кошмары. Сегодня ночью – я знаю от Рона – ты опять бормотал во сне.
Гарри свирепо посмотрел на Рона. У того хватило совести напустить на себя пристыженный вид.
– Совсем немножко, – промямлил он. – Что-то про «еще чуть-чуть».
– Это я смотрел, как вы играете в квидиш, – жестоко соврал Гарри. – Если бы ты еще чуть-чуть протянул руку, то схватил бы Кваффл.
Уши Рона покраснели, и Гарри испытал мстительное удовольствие; ему, разумеется, не снилось ничего подобного.
Ночью он, как всегда, шел по коридору к департаменту тайн, потом сквозь круглое помещение в комнату с танцующими бликами и наконец попал в огромный зал с пыльными стеклянными шарами на полках.
Он быстро прошагал к ряду девяносто семь, повернул налево, побежал… вот тогда-то, видно, он и заговорил вслух… еще чуть-чуть… потому что чувствовал, что сознание настойчиво стремится проснуться… и действительно, не успев добежать до конца ряда, открыл глаза и увидел купол балдахина над своей постелью.
– Но ты учишься блокировать сознание? – строго допрашивала Гермиона. – Продолжаешь заниматься?
– Конечно, продолжаю, – ответил Гарри таким тоном, будто подобный вопрос для него оскорбителен, но при этом избегал ее взгляда. На самом деле ему было мучительно любопытно, что там, в зале с пыльными шарами, и он хотел, чтобы сны продолжались.
И потом, до экзаменов оставалось меньше месяца, каждая свободная минутка посвящалась подготовке, и к отходу ко сну мозг так интенсивно работал, что Гарри вообще с трудом засыпал. Когда же это все-таки происходило, глупое подсознание, как правило, выдавало идиотские сны про экзамены. А еще Гарри подозревал, что, едва он во сне оказывается у заветной двери, его мозг – вернее, та его часть, которая нередко разговаривала голосом Гермионы, – угрызается и пытается разбудить Гарри, чтобы он не дошел до конца пути.
– Знаешь, – сказал Рон, чьи уши по-прежнему полыхали, – если Монтегю не поправится до игры «Слизерина» с «Хуффльпуффом», у нас появится шанс выиграть кубок.
– Пожалуй, – отозвался Гарри, радуясь перемене темы.
– Один матч мы выиграли, один проиграли – если в следующую субботу «Слизерин» проиграет «Хуффльпуффу»…
– Да, точно, – кивнул Гарри, уже не понимая, с чем соглашается. По двору, нарочно на него не глядя, прошла Чо Чан.
Финальный матч сезона, «Гриффиндор» против «Вранзора», должен был состояться в последние выходные мая. «Хуффльпуфф» все-таки победил «Слизерин», но гриффиндорцы не осмеливались мечтать о победе – главным образом из-за ужасной игры Рона (хотя никто и не произносил этого вслух). Зато сам Рон нашел для себя источник неисчерпаемого оптимизма.
– Понимаете, хуже-то я играть все равно не смогу, правильно? – угрюмо объяснял он Гарри и Гермионе за завтраком в день матча. – И терять мне нечего, так?
– Знаешь, – сказала Гермиона чуть позже, когда они с Гарри шли на стадион в потоке возбужденных болельщиков, – мне кажется, без Фреда с Джорджем Рон, может, и будет играть лучше. Они ему не так чтобы внушали уверенность.
Луна Лавгуд с живым орлом на голове обогнала их и с самым невозмутимым видом поплыла дальше, мимо слизеринцев – те хихикали и показывали пальцами.
– О ужас, я и забыла! – Гермиона поглядела на хлопающего крыльями орла. – Сегодня же играет Чо!
Гарри, который, в отличие от Гермионы, хорошо об этом помнил, пробурчал что-то неразборчивое.
Они нашли места наверху. День был теплый, ясный, идеальный для игры, и Гарри поневоле начал надеяться, что сегодня Рон не даст слизеринцам повода распевать «Уизли – наш король!».
Матч, как всегда, комментировал Ли Джордан, очень грустный с тех пор, как сбежали Фред и Джордж. Команды стали выходить на поле. Ли без всякого воодушевления называл фамилии:
– …Брэдли… Дэйвис… Чан, – говорил он.
Увидев Чо, красивую, с блестящими развевающимися волосами, Гарри ощутил внутри не еканье даже, а лишь невнятное шевеление. Он не мог бы сказать, чего хочет, но точно знал, что устал от ссор. Перед посадкой на метлы Чо оживленно болтала с Роджером Дэйвисом, но и тут Гарри почувствовал только слабый укол ревности.
– Старт! – объявил Ли. – Дэйвис тут же берет Кваффл, капитан команды «Вранзора» Дэйвис ведет Кваффл, обходит Джонсон, обходит Белл, обходит Спиннет… летит прямо к кольцам! Бьет… и… и… – Ли очень громко ругнулся, – и забивает гол.
Гарри и Гермиона застонали вместе со всеми гриффиндорцами. Слизеринцы с противоположной стороны трибун предсказуемо затянули:
Уизли лишь ворон считает
И колец не защищает…
– Гарри, – произнес сиплый голос над ухом у Гарри. – Гермиона…
Между сиденьями торчало огромное бородатое лицо Огрида. Он только что протиснулся по заднему ряду – сидевшие там первоклассники и второклассники были встрепаны и как бы примяты. Огрид сгибался вдвое, словно прятался, но все равно был выше всех как минимум на четыре фута.
– Слышьте, – зашептал он, – могете со мной пойти? Прям сейчас? Пока все на матче?
– А подождать нельзя? – спросил Гарри. – До конца игры?
– Нет, – замотал головой Огрид. – Нет, сейчас надо… пока никто не видит… Пожалуйста.
Из ноздрей у него тихо капала кровь, вокруг глаз чернели фингалы. Гарри давно не видел Огрида вблизи, и, надо сказать, видок у того был аховый.
– Конечно, – согласился Гарри. – Пошли.
Они с Гермионой бочком покинули свой ряд, вызвав море недовольства у тех, кому пришлось встать. Те, мимо кого ломился Огрид, не протестовали, но старались как можно сильнее вжаться в кресла.
– Спасибо, народ, огромное, – поблагодарил Огрид уже на лестнице. Он без конца озирался. Они спустились, и он сказал: – Лишь бы она не заметила.
– Кто, Кхембридж? – спросил Гарри. – Не заметит. Не видел, что ли, – там вокруг нее вся инспекционная бригада. Наверно, ждет беспорядков на матче.
– Хорошо бы. – Огрид остановился и, высунувшись из-за трибуны, проверил, нет ли кого вокруг. – Было бы больше времени.
Гермиона посмотрела на него в тревоге:
– Да в чем дело, Огрид?
Они быстрым шагом двигались к опушке Запретного леса.
– Скоро… скоро узнаете, – сказал Огрид и, заслышав рев болельщиков, обернулся. – Эй! Кажись, гол забили?