в сравнении с этим смерть – ничто…
И я снова встречусь с Сириусом…
В сердце что-то шевельнулось, и кольца разжались, боль ушла – Гарри лежал лицом вниз, без очков, и дрожал так, будто под ним был лед, а не деревянный пол…
Над ним раздавались голоса, много голосов… Странно… Гарри открыл глаза и увидел свои очки у ног безголовой статуи, что недавно охраняла его, а теперь валялась на спине, растрескавшаяся, неподвижная. Гарри надел очки, приподнял голову и чуть не наткнулся носом на крючковатый нос Думбльдора.
– Жив?
– Да, – сказал Гарри. Его так трясло, что голова ходила ходуном. – Да, я… где Вольдеморт… где… кто все эти… что…
В атриуме было полно людей. В паркете отражалось зеленое пламя каминов вдоль одной стены; оттуда потоками текли колдуны и ведьмы. Думбльдор помог Гарри подняться, и тот увидел статуи домового эльфа и гоблина – они вели ошарашенного Корнелиуса Фуджа.
– Он был здесь! – кричал человек с конским хвостом и в малиновой мантии, показывая на гору золотых обломков там, где еще недавно лежала схваченная ведьмой Беллатрикс. – Я его видел, мистер Фудж, клянусь, это был Сами-Знаете-Кто, он забрал женщину и дезаппарировал!
– Знаю, Уильямсон, знаю, я и сам видел! – лопотал Фудж, в полосатом плаще поверх пижамы. Министр задыхался, будто пробежал много миль. – Мерлинова борода!.. Здесь… в министерстве магии… святое небо… просто невероятно… честное слово… как это может?..
– Спуститесь в департамент тайн, Корнелиус, – сказал Думбльдор, распрямляясь, – очевидно, состояние Гарри больше не вызывало у него опасений. Он шагнул к новоприбывшим – те, кажется, только сейчас его заметили. Кое-кто вскинул палочки, другие вытаращили глаза, эльф и гоблин зааплодировали, а Фудж подскочил, да так, что чуть не потерял шлепанцы. – Там в Зале Смерти вы найдете кое-кого из беглых Упивающихся Смертью. Они связаны антидезаппарационным заклятием и ждут решения своей участи.
– Думбльдор! – вне себя от изумления выдохнул Фудж. – Вы… здесь… я… я…
Он ошалело оглянулся на пришедших с ним авроров. Было видно, что он отчасти готов закричать: «Взять его!»
– Корнелиус, я, конечно, могу сразиться с вашими людьми – и снова победить! – загрохотал Думбльдор. – Однако несколько минут назад вы своими глазами видели доказательство того, что весь год я говорил истинную правду. Лорд Вольдеморт вернулся. Двенадцать месяцев вы гонялись не за тем человеком. Пришла пора внять голосу разума!
– Я… не… в общем… – мямлил Фудж, беспомощно озираясь, словно ожидая подсказки, что делать. Не дождавшись, он пробормотал: – Хорошо… Давлиш! Уильямсон! Отправляйтесь в департамент тайн, проверьте… Думбльдор, вы… вы должны объяснить, что именно… Фонтан дружбы колдовских народов… Что тут было? – слегка привзвизг-нув, закончил он, в ужасе глядя на останки статуй колдуна, ведьмы и кентавра.
– Мы обсудим это после, когда я отправлю Гарри в «Хогварц», – сказал Думбльдор.
– Гарри?.. Гарри Поттера?
Фудж круто обернулся и воззрился на Гарри, который так и стоял у стены над обломками статуи, что охраняла его во время поединка Вольдеморта и Думбльдора.
– Он… здесь? – вытаращил глаза Фудж. – Почему… Что это значит?
– Я все объясню, – повторил Думбльдор, – как только Гарри вернется в школу.
Он подошел к лежавшей на полу золотой голове колдуна. Указал на нее палочкой, пробормотал: «Портус». Голова засияла голубым светом, несколько секунд подребезжала, подпрыгивая, потом затихла. Думбльдор поднял ее с пола и направился к Гарри.
– Знаете, Думбльдор, это не дело! – завопил Фудж. – У вас нет разрешения на портшлюс! Вы не можете творить такие вещи на глазах у министра магии, вы… вы…
Думбльдор властно поглядел на него поверх очков, и Фудж испуганно смолк.
– Вы сейчас же отдадите приказ убрать из моей школы Долорес Кхембридж, – сказал Думбльдор. – Вы прикажете аврорам прекратить поиски нашего преподавателя ухода за магическими существами, чтобы он мог вернуться к работе. Я готов уделить вам… – Думбльдор достал из кармана часы с двенадцатью стрелками и внимательно на них посмотрел, – полчаса своего времени; надеюсь, этого хватит, чтобы вкратце обсудить, что здесь произошло. После этого я должен вернуться во вверенную мне школу. Разумеется, если вам понадобится моя помощь, вы всегда найдете меня в «Хогварце». Письма с пометкой «директору» попадут куда нужно.
Глаза у Фуджа чуть не вылезли из орбит; рот открылся, седые волосы встали дыбом, круглое лицо побагровело.
– Я… вы…
Думбльдор повернулся к нему спиной.
– Возьми портшлюс, Гарри.
Гарри взялся за голову золотой статуи. Ему было безразлично, куда отправиться и что делать.
– Встретимся через полчаса, – негромко проговорил Думбльдор. – Раз… два… три…
Что-то изнутри привычно дернуло Гарри за пупок. Пол ушел из-под ног; атриум, Фудж, Думбльдор исчезли, и Гарри полетел прочь в разноцветном шумном вихре.
Глава тридцать седьмаяПотерянное пророчество
Гарри стукнулся ногами об пол, колени подогнулись, золотая голова звучно грохнулась. Он осмотрелся и понял, что попал в кабинет Думбльдора.
В отсутствие директора все, что было сломано, само собой починилось. Изящные серебряные приборы вернулись на тонконогие столики и стояли, безмятежно жужжа и попыхивая. Директора и директрисы мирно посапывали на своих портретах, откинув головы на спинки кресел или прислонившись к рамам. Гарри посмотрел в окно. На горизонте показалась прохладная бледно-зеленая полоса – приближался рассвет.
Тишина, лишь изредка нарушаемая всхрапыванием или сонным ворчанием, терзала нестерпимо. Было бы легче, если бы все здесь кричало от боли. Гарри обошел тихий красивый кабинет, прерывисто дыша и стараясь не думать. Но не думать не получалось…
Он один виноват в гибели Сириуса; он один во всем виноват. Если бы он не поддался на хитрость Вольдеморта, усомнился в реальности видения, предположил хоть на минуту, что Вольдеморт, как говорила Гермиона, пытается сыграть на его геройстве…
Нет, это невыносимо, он не будет об этом думать, невозможно… в душе зияла огромная страшная дыра, куда он боялся заглядывать; черная пустота, откуда вырвали Сириуса, где его теперь не было… Гарри не мог оставаться наедине с этим бездонным, безмолвным вакуумом…
За спиной кто-то очень громко всхрапнул, и равнодушный голос проговорил:
– А… Гарри Поттер…
Финей Нигеллий со вкусом зевнул и потянулся, пронзительно щурясь на Гарри.
– И что же привело тебя сюда в столь ранний час? – спросил после паузы Финей. – Насколько мне известно, доступ в этот кабинет закрыт для всех, кроме законного владельца. Или тебя прислал Думбльдор? О, только не говори… – Он еще раз судорожно зевнул. – Неужели опять надо что-то передавать моему бесполезному праправнуку?
Гарри не мог заставить себя говорить. Финей Нигеллий не знает, что Сириус погиб, но сказать об этом вслух нельзя: тогда его смерть станет окончательной, абсолютной, бесповоротной.
Стали просыпаться и другие портреты. Страшась расспросов, Гарри отошел к двери и взялся за ручку.
Та не поворачивалась. Кабинет заперт.
– Надеюсь, это означает, – произнес тучный красноносый колдун, чей портрет висел на стене позади письменного стола, – что Думбльдор скоро вернется?
Гарри оглянулся. Колдун вопросительно на него смотрел. Гарри кивнул. И опять, за спиной, потянул дверную ручку, но она не шелохнулась.
– Как хорошо, – сказал колдун. – А то без него очень скучно. Ужасно скучно.
Он поудобнее уселся в своем кресле, похожем на трон, и доброжелательно улыбнулся Гарри.
– Думбльдор о тебе очень высокого мнения. Впрочем, думаю, ты и сам знаешь, – уютно проговорил он. – О да. Ты у него на хорошем счету.
Вина стискивала грудь, стремительно разрасталась гигантским паразитом, извивалась и корчилась. Это невыносимо, невыносимо оставаться самим собой… собственное тело, собственный разум казались западней, никогда прежде он так отчаянно не хотел быть кем-то другим, кем угодно…
В камине вспыхнуло зеленое пламя. Гарри отскочил от двери и испуганно уставился на высокую мужскую фигуру в очаге, которая быстро вращалась вокруг своей оси. Постепенно вращение прекратилось, и из камина выскочил Думбльдор. Колдуны и ведьмы на портретах, вздрогнув, проснулись; многие приветственно закричали.
– Благодарю вас, – мягко произнес Думбльдор и, не глядя на Гарри, прошел к двери. Там он вытащил из внутреннего кармана крохотного, уродливого, голого Янгуса и аккуратно положил на засыпанный мягким пеплом поднос под золотым шестом, где обычно сидел взрослый феникс.
– Что ж, Гарри, – проговорил Думбльдор, наконец поворачиваясь к нему, – полагаю, тебе будет приятно узнать, что никто из твоих друзей серьезно не пострадал.
Гарри попытался ответить: «Хорошо», но не сумел выдавить ни звука. В словах Думбльдора ему послышался упрек за те несчастья, которые все-таки произошли, и, хотя Думбльдор впервые за долгое время смотрел ему в лицо и во взгляде не было упрека, была только доброта, Гарри не мог себя заставить встретиться с ним глазами.
– Ими занимается мадам Помфри, – продолжил Думбльдор. – Нимфадоре Бомс, вероятно, придется полежать в святом Лоскуте, но она поправится.
Гарри удовольствовался тем, что кивнул ковру; рисунок на ковре светлел по мере того, как бледнело за окном небо. Гарри чувствовал, что портреты внимают каждому слову Думбльдора, сгорая от желания понять, откуда вернулись Гарри и Думбльдор и почему кто-то пострадал.
– Я знаю, каково тебе, Гарри, – очень тихо сказал Думбльдор.
– Нет, не знаете! – неожиданно громко выпалил тот. Им овладело бешенство: да что Думбльдор понимает в его чувствах?!
– Видите, Думбльдор? – лукаво вмешался Финей Нигеллий. – Никогда не пытайтесь сочувствовать школьникам. Они это ненавидят. Они любят быть трагически непонятыми, предаваться жалости к себе, купаться в собственных…
– Довольно, Финей, – прервал Думбльдор.