ым путешествиям по замку, прекрасно знал все секретные ходы-выходы и мог без труда пройти к любому кабинету, минуя омелу.
Рон еще недавно завидовал бы и ревновал, а теперь просто хохотал до упаду. Гарри, безусловно, предпочитал нового веселого Рона хмурому и агрессивному, но за это пришлось дорого заплатить: во-первых, терпеть почти постоянное присутствие Лаванды, которая считала время, когда не целовалась с Роном, потраченным напрасно, а во-вторых, смириться с положением друга двух заклятых врагов.
На руках Рона еще не зажили царапины от птичьих коготков; он был обижен и считал себя пострадавшей стороной.
– Ей не на что жаловаться, – сказал он Гарри. – Она целовалась с Крумом. И вдруг обнаружила, что со мной тоже кто-то хочет целоваться! У нас, между прочим, свободная страна. Я ничего плохого не делаю.
Гарри не ответил, притворившись, будто полностью погружен в книгу, которую требовалось проштудировать к завтрашним заклинаниям («Квинтэссенция: квест»). Он твердо решил сохранить отношения и с Роном, и с Гермионой, но в результате почти все время проводил с плотно сомкнутым ртом.
– Я ей ничего не обещал, – бубнил Рон. – То есть я, конечно, собирался пойти с ней на вечер к Дивангарду, но она же не говорила… просто по-дружески… я свободный человек…
Гарри перевернул страницу «Квинтэссенции», чувствуя на себе взгляд Рона, чья речь постепенно превратилась в невнятное бормотание, едва различимое за громким потрескиванием огня в камине; впрочем, Гарри, кажется, уловил слова «Крум» и «сама виновата».
С Гермионой, из-за ее очень плотного расписания, можно было нормально поговорить только вечером, когда Рон в любом случае прилипал к Лаванде и переставал замечать Гарри. Гермиона не желала находиться в общей гостиной одновременно с Роном, поэтому Гарри, как правило, приходил к ней в библиотеку, где все разговоры велись шепотом.
– Он имеет полное право целоваться с кем угодно, – заявила Гермиона. Библиотекарша мадам Щипц бродила сзади за стеллажами. – Меня это ни капельки не волнует.
Она занесла перо над своей работой и с такой силой поставила точку, что проткнула дырку в пергаменте. Гарри промолчал. Он всерьез опасался, что у него скоро пропадет голос – за ненадобностью. Он ниже склонился над «Высшим зельеделием» и продолжил конспектировать инструкции по изготовлению экстратемпоральных эликсиров, изредка останавливаясь, чтобы разобрать примечания Принца к тексту Возлиянуса Сенны.
– Да, кстати, – сказала Гермиона чуть погодя, – будь осторожнее.
– В последний раз говорю, – зашептал Гарри; после сорока пяти минут молчания он немного осип, – я не собираюсь отдавать учебник! От Принца-полукровки я узнал больше, чем от Злея и Дивангарда за…
– Я не о твоем самозваном Принце, – Гермиона посмотрела на злополучный учебник с такой неприязнью, словно он ей нагрубил, – а совсем о другом. Перед библиотекой я зашла в туалет. Там было человек десять девочек – в том числе Ромильда Вейн, – и они решали, как бы подсунуть тебе любовный напиток. Они дружно мечтают попасть на вечер к Дивангарду и, похоже, накупили у Фреда с Джорджем приворотного зелья, которое, боюсь, действует…
– Что ж ты его не конфисковала? – вознегодовал Гарри. Немыслимо, чтобы маниакальная страсть Гермионы к соблюдению правил вдруг пропала в самый критический момент!
– Они же не взяли его с собой в туалет, – обиженно ответила Гермиона. – Просто обсуждали тактику. А поскольку вряд ли даже Принц-полукровка, – она еще раз враждебно покосилась на учебник, – знает противоядие к десятку любовных зелий сразу, я бы на твоем месте уже пригласила кого-нибудь, чтоб отсечь остальных. Вечеринка завтра – они готовы на крайности.
– Но мне не хочется никого приглашать, – пробормотал Гарри. Он по-прежнему старался не думать о Джинни, хотя она упорно проникала в его сны, да так, что оставалось лишь благодарить судьбу за неспособность Рона к легилименции.
– В общем, у Ромильды вид решительный, так что следи за тем, что пьешь, – мрачно подытожила Гермиона.
Она продвинула вперед длинный пергаментный свиток с работой по арифмантике и застрочила дальше. Гарри следил за ней, витая мыслями где-то далеко.
– Подожди-ка, – медленно проговорил он. – Ведь Филч запретил товары из «Удивительных Ультрафокусов Уизли»?
– С каких пор у нас обращают внимание на запреты Филча? – отозвалась Гермиона, не переставая писать.
– Но говорили, что всех сов обыскивают? Как же им удалось протащить в школу любовное зелье?
– Фред и Джордж рассылают их под видом духов и микстуры от кашля, – объяснила Гермиона. – У них это входит в совиную доставку.
– Ты прямо эксперт.
Гермиона посмотрела на него примерно так же, как на его «Высшее зельеделие».
– Это было написано на пузырьках, которые они показывали нам с Джинни летом, – холодно сказала она. – Я, знаешь ли, ничего никому не подливаю… и не притворяюсь, будто подлила, что, по-моему, не лучше…
– Ладно, ладно, забудем, – быстро перебил Гарри. – Важно другое: Филча обдурили, так? Зелье попало в школу под видом чего-то другого! Почему же тогда Малфою не протащить ожерелье?..
– Гарри… не начинай…
– Нет, ты скажи почему?
– Потому, – вздохнула Гермиона. – Сенсоры секретности распознают порчу, проклятия и скрытные чары. Они используются против черной магии, для обнаружения заговоренных предметов. Мощную порчу, такую, как на ожерелье, они распознали бы в пять секунд. Но то, что просто перелили в другую бутылку… А потом, любовные зелья – не черная магия, они не опасны…
– Тебе легко говорить, – буркнул Гарри, вспомнив Ромильду Вейн.
– …и понять, что это не микстура, должен был Филч, а он не очень хороший колдун и вряд ли отличит одно зелье от…
Гермиона осеклась; Гарри тоже услышал шорох. Кто-то подкрадывался к ним сзади из темноты вдоль книжных стеллажей. Они замерли. Через мгновение из-за полки появилась хищная физиономия мадам Щипц; она несла лампу, которая весьма нелестно освещала ее впалые щеки и длинный крючковатый нос.
– Библиотека закрывается, – объявила она. – Будьте добры положить все, что взяли, на… Что ты сделал с книжкой, чудовище?
– Это не библиотечная, это моя! – выкрикнул Гарри и вцепился в «Высшее зельеделие», на которое уже легла когтистая рука мадам Щипц.
– Позор! – зашипела она. – Святотатство! Осквернение!
– Подумаешь, кто-то что-то написал! – возразил Гарри, пытаясь вырвать книгу.
Казалось, мадам Щипц вот-вот хватит удар. Гермиона спешно сгребла свои вещи, вцепилась Гарри в руку и поволокла его к выходу.
– Будешь так себя вести, она запретит тебе доступ в библиотеку. Зачем только ты приволок эту глупую книгу?
– Знаешь, Гермиона, если она псих ненормальный, я не виноват. Или, может, она слышала, что ты говорила про Филча? Я всегда подозревал, что между ними что-то есть…
– О-о, ха-ха…
Гарри и Гермиона, радуясь, что можно больше не шептаться, прошли по пустынным коридорам под лампами и вернулись в общую гостиную; всю дорогу они спорили о существовании тайного романа между Филчем и мадам Щипц.
– Финтифлюшки, – сказал Гарри, обращаясь к Толстой Тете. Это был новый, праздничный, пароль.
– И вам того же, – с плутоватой улыбкой ответила Толстая Тетя и качнулась вперед, пропуская их.
– Привет, Гарри! – крикнула Ромильда Вейн, едва он вскарабкался в дыру за портретом. – Хочешь ледниколы?
Гермиона оглянулась на Гарри через плечо: дескать, что я говорила?
– Нет, спасибо, – не раздумывая ответил он. – Мне не очень нравится.
– Тогда возьми вот это. – Ромильда сунула ему в руки коробку. – Шоколадные котлокексы с огневиски. Мне бабушка прислала, а я не люблю.
– А… да… большое спасибо, – пробормотал Гарри, не придумав, что бы еще сказать. – Э-э… мы тут как раз шли…
Он поспешил за Гермионой, и его жалкий лепет постепенно замер.
– Я же предупреждала, – недовольно бросила Гермиона, – чем скорее кого-нибудь пригласишь, тем быстрей от тебя отстанут и ты сможешь…
Вдруг у нее сделалось безразличное лицо: она увидела Рона и Лаванду, которые, тесно сплетясь, сидели в одном кресле.
– Спокойной ночи, Гарри, – отрывисто произнесла Гермиона и, не сказав больше ни слова, удалилась, хотя было только семь часов вечера.
Гарри пошел спать, утешая себя тем, что осталось пережить всего один день занятий и вечер у Дивангарда, а потом они с Роном уедут в «Гнездо». Очевидно, что до начала каникул Рон и Гермиона не помирятся, но, возможно, за время разлуки они как-нибудь успокоятся, подумают о своем поведении…
Впрочем, надежда на это была не слишком велика, а назавтра, после того как Гарри пережил урок превращений с ними обоими, совсем скукожилась. Класс только что приступил к невероятно сложной теме – человеческим метаморфозам; полагалось перед зеркалом изменить цвет собственных бровей. Первая попытка Рона оказалась катастрофической: он непостижимым образом отрастил себе великолепные, лихо закрученные усы. Гермиона недобро над ним посмеялась. Рон не замедлил отомстить, жестоко, но очень точно изобразив, как Гермиона подпрыгивает на стуле при каждом вопросе профессора Макгонаголл. Лаванда и Парвати нашли это страшно смешным, а Гермиона насилу сдержала слезы и сразу после колокола выбежала из класса, забыв половину вещей. Гарри рассудил, что сейчас она больше Рона нуждается в сочувствии, схватил ее книжки и поспешил следом.
Он обнаружил ее этажом ниже, на выходе из туалета. С ней была Луна Лавгуд, которая неловко поглаживала ее по спине.
– Гарри, привет, – сказала Луна. – Ты знаешь, что у тебя одна бровь ярко-желтая?
– Привет, Луна. Гермиона, ты забыла…
Он протянул ей книжки.
– Ах да, – сдавленно ответила Гермиона, забирая учебники и быстро отворачиваясь, чтобы Гарри не заметил, как она утирает глаза пеналом. – Спасибо, Гарри. Ладно, я, пожалуй, пойду…
Она быстро ушла, и Гарри даже не успел ее утешить, хотя, если честно, понятия не имел, чем тут можно помочь.