– Моя дорогая Сибилла, – с легким раздражением ответил Думбльдор, – никто вас ниоткуда не вышвыривал, тем более беспардонно. Просто Гарри назначено, а мы, кажется, уже все обсудили…
– Великолепно, – оскорбленно изрекла она. – Вы не желаете убрать эту жалкую клячу, этого узурпатора! Пусть… может быть, в другой школе мои таланты оценят по достоинству…
Профессор Трелони стремительно прошла мимо Гарри и скрылась из виду на винтовой лестнице; было слышно, как она споткнулась, очевидно, наступив на одну из волочившихся по полу шалей.
– Пожалуйста, закрой дверь и садись, Гарри, – устало сказал Думбльдор.
Тот занял свое обычное место у письменного стола, где уже стоял дубльдум и два крошечных хрустальных флакона с клубящимися воспоминаниями.
– Профессор Трелони так и не смирилась с Фиренце? – спросил Гарри.
– Нет, – ответил Думбльдор. – Прорицание доставляет куда больше хлопот, чем я мог предвидеть; мне-то ведь не довелось изучать этот предмет. Просить Фиренце вернуться в лес нельзя, он там считается отщепенцем; просить уйти Сибиллу Трелони тоже недопустимо. Между нами говоря, она не имеет ни малейшего представления, какие опасности подстерегают ее за пределами замка. Видишь ли, Сибилла не знает – и было бы крайне неблагоразумно ее просвещать, – что пророчество о тебе и Вольдеморте сделано ею. – Думбльдор глубоко вздохнул, а потом произнес: – Однако не забивай себе голову моими служебными неурядицами. Нам предстоит обсудить куда более насущные вопросы. Во-первых – удалось ли тебе выполнить то, о чем я попросил в конце прошлого занятия?
– Ой, – вырвалось у Гарри. Из-за курсов аппарирования, квидиша, отравления Рона, собственного треснутого черепа и попыток выяснить, что затевает Малфой, он почти забыл о задании Думбльдора… – Понимаете, сэр, я спрашивал у профессора Дивангарда после урока зельеделия, но он не захотел ничего рассказывать…
Повисла небольшая пауза.
– Ясно, – чуть погодя промолвил Думбльдор. Он взглянул поверх очков-полумесяцев, отчего Гарри, как обычно, почудилось, будто его просвечивают рентгеном. – И теперь ты считаешь, что сделал все возможное? Употребил все свои недюжинные способности? Исчерпал до дна все мыслимые хитрости?
– Понимаете. – Гарри замялся, не зная, что и сказать. Единственная попытка раздобыть воспоминание неожиданно показалась ему постыдно жалкой. – Когда Рон по ошибке проглотил любовное зелье, я повел его к профессору Дивангарду. Я думал, что, может, если он будет в хорошем настроении…
– Получилось? – спросил Думбльдор.
– Эмм… нет, сэр, Рон выпил яд…
– …и тебе, естественно, стало не до воспоминания. Ничего другого я и не ожидал: действительно, твой лучший друг был в опасности. Но, когда выяснилось, что мистер Уизли поправится, я рассчитывал, что ты вернешься к выполнению задания. Мне казалось, я доходчиво объяснил, насколько это важно; сделал все, что в моих силах, дабы ты понял: на этом воспоминании зиждется все, без него мы лишь напрасно потеряем время.
Жгучий стыд пополз от макушки Гарри по всему телу. Думбльдор не повышал голоса, в его словах не слышалось гнева, но лучше бы он кричал; трудно представить нечто хуже этого холодного разочарования.
– Сэр, – с отчаянием проговорил Гарри, – это не потому, что я не старался, просто у меня были другие… другие…
– Вещи на уме, – закончил за него Думбльдор. – Понимаю.
Снова повисло до крайности неловкое молчание, какого еще не бывало между ними; оно длилось и длилось, нарушаемое только тихим посапыванием Армандо Диппета, чей портрет висел у Думбльдора над головой. Гарри казалось, что с прихода сюда он сам как-то уменьшился, сел, точно свитер.
Он почувствовал, что уже не в силах это переносить, и выдавил:
– Профессор Думбльдор, мне очень, очень жаль. Мне следовало сделать больше… понять, что вы бы не просили, если б это не было настолько важно.
– Спасибо, что ты так говоришь, Гарри, – тихо ответил Думбльдор. – Стало быть, я могу надеяться, что с сегодняшнего дня это дело станет для тебя главным? Без воспоминания Дивангарда наши уроки лишены смысла.
– Я обещаю, сэр, что его добуду, – серьезно сказал Гарри.
– Тогда забудем пока об этом, – смягчившись, произнес Думбльдор, – и вернемся к нашей истории. Ты помнишь, на чем мы остановились?
– Да, сэр, – не раздумывая, ответил Гарри. – Вольдеморт убил отца и бабушку с дедушкой и подставил своего дядю Морфина. Потом вернулся в «Хогварц» и стал узнавать… у профессора Дивангарда об окаянтах, – смущенно промямлил он.
– Очень хорошо, – похвалил Думбльдор. – Надеюсь, ты помнишь, как я сказал в самом начале занятий, что нам предстоит пуститься в дебри самых смелых догадок?
– Да, сэр.
– Думаю, ты согласишься, что до сих пор мы видели вполне достоверные подтверждения моих умозаключений о жизни Вольдеморта до семнадцати лет?
Гарри кивнул.
– Отныне же, – продолжал Думбльдор, – все становится намного туманнее. Если найти свидетельства о мальчике Реддле было трудно, то разыскать людей, готовых делиться воспоминаниями о взрослом Вольдеморте, оказалось почти невозможно. Сомневаюсь, что хоть одной живой душе, кроме него самого, доподлинно известны подробности его жизни после «Хогварца». Но у меня есть два последних воспоминания, которые мне бы хотелось с тобой обсудить. – Думбльдор показал на хрустальные флакончики, которые посверкивали рядом с дубльдумом. – С радостью выслушаю твое мнение о том, насколько верными кажутся тебе мои выводы.
Думбльдор так высоко ценит его мнение? Гарри еще больше устыдился, что не сумел раздобыть воспоминание об окаянтах, и виновато заерзал. Думбльдор тем временем изучал на свет содержимое первого флакона.
– Надеюсь, тебе еще не надоело окунаться в чужие воспоминания? То, что содержится здесь, довольно-таки занятно, – сказал он, – и принадлежит старухе Подпеве, служанке-эльфу. Но, прежде чем приступить к просмотру, я должен коротко рассказать о жизни лорда Вольдеморта после «Хогварца»… Седьмой класс он, как ты догадываешься, закончил с отличными оценками по всем предметам. Все его соученики думали о том, чем займутся после школы. От Тома Реддля, старосты, старшего старосты, обладателя Приза за служение идеалам «Хогварца», ждали блистательных свершений. Кое-кто из учителей, в том числе профессор Дивангард, предлагал ему пойти в министерство магии, договориться о собеседовании, познакомить с нужными людьми. Он от всего отказался. Вскоре стало известно, что Вольдеморт поступил к «Боргину и Д’Авило».
– «Боргину и Д’Авило»? – поразился Гарри.
– Именно, – спокойно подтвердил Думбльдор. – В воспоминании Подпевы ты поймешь, чем они его так привлекли. Но вначале Вольдеморт выбрал другое. Почти никто не знал – я был одним из немногих, с кем директор поделился, – что Реддль встречался с профессором Диппетом и просил разрешения остаться в «Хогварце» учителем.
– Он хотел остаться в школе? Зачем? – еще больше изумился Гарри.
– Полагаю, на то было несколько причин, ни одну из которых он профессору Диппету не раскрыл, – сказал Думбльдор. – Во-первых, что самое важное, Вольдеморт привязался к школе, как не привязывался ни к одному человеку в своей жизни. В «Хогварце» он был счастлив – это первое, и единственное, место, где он чувствовал себя дома.
Гарри сделалось не по себе: он и сам относился к «Хогварцу» так же.
– Во-вторых, наш замок – цитадель древней магии. Несомненно, Вольдеморт разгадал великое множество секретов, неведомых большинству тех, кто сюда попадает, но наверняка понимал, что многое осталось нераскрытым, что из этого кладезя еще черпать и черпать… Наконец, в-третьих, став преподавателем, он получил бы большую власть над умами юных колдунов и ведьм. Думаю, Вольдеморт понял это, тесно общаясь с профессором Дивангардом; его пример наглядно показывал, как велика роль учителя. Я ни секунды не верю, что Вольдеморт собирался на всю жизнь остаться в «Хогварце», но, по-видимому, он расценивал школу как призывной пункт, место вербовки своей будущей гвардии.
– Но он не получил места, сэр?
– Нет, не получил. Профессор Диппет сказал, что ему только восемнадцать, он еще слишком молод, и пригласил прийти через несколько лет, если не передумает.
– А как вы к этому отнеслись, сэр? – неуверенно спросил Гарри.
– С большим подозрением, – ответил Думбльдор. – Я предостерег Армандо Диппета от подобного назначения – не объясняя причин, как объясняю тебе, ибо профессор Диппет обожал Вольдеморта и не сомневался в его искренности. Мне очень не хотелось, чтобы лорд Вольдеморт возвращался в «Хогварц», тем более в таком статусе.
– А на какую должность он претендовал, сэр? Чему хотел учить?
В сущности, Гарри уже знал ответ, когда услышал его от Думбльдора:
– Защите от сил зла. В то время ее преподавала пожилая дама по имени Галатея Потешанс; она проработала в «Хогварце» почти пятьдесят лет… Итак, Вольдеморт устроился к «Боргину и Д’Авило», и все учителя «Хогварца», которые так восхищались им, сокрушались о том, что столь способный молодой колдун попусту растрачивает свои таланты за прилавком. Однако Вольдеморт не был простым приказчиком. Вежливый, красивый, умный, он вскоре стал выполнять особые поручения хозяев, а те, как тебе известно, специализируются на вещах весьма своеобразных, обладающих сильными и опасными свойствами. Вольдеморта посылали уговаривать клиентов расстаться со своими сокровищами, и он делал это на редкость изобретательно во всех смыслах слова.
– Представляю себе, – не сдержавшись, сказал Гарри.
– Вот именно, – слегка улыбнулся Думбльдор. – А теперь пора выслушать Подпеву, служанку очень старой и очень богатой ведьмы по имени Хефциба Смит.
Думбльдор постучал волшебной палочкой по хрустальному флакону и, как только вылетела пробка, вылил клубящееся воспоминание в дубльдум со словами:
– Прошу вперед, Гарри.
Гарри встал и привычно склонился над каменной чашей. Его лицо коснулось серебристой зыбкой поверхности; он провалился сквозь черную темноту и очутился в незнакомой гостиной перед невероятно толстой старухой в причудливом рыжем парике и ядовито-розовом колышущемся одеянии – смахивала она на подтаявший глазированный торт. Старуха смотрелась в оправленное бриллиантами зеркальце и большой пуховкой румянила и без того алые щеки, а между тем самый крошечный и самый старый домовый эльф, каких только доводилось видеть Гарри, втискивал мясистые хозяйкины ступни в тесные атласные туфельки.