Гарри открыл было рот, но Думбльдор поднял руку, призывая к молчанию, и, слегка нахмурясь, воззрился на чашу. После напряженных размышлений он изрек:
– Без сомнения, зелье должно помешать мне взять окаянт. Оно может парализовать меня, заставить забыть, для чего я здесь, вызвать такую боль, что мне станет не до чаши, либо еще как-то воспрепятствовать моим намерениям. Если так, Гарри, твоя задача – проследить, чтобы я выпил все, даже если придется заставлять меня вопреки моим протестам. Ты понял?
Их глаза встретились над чашей; бледные лица были подсвечены зеленым. Гарри молчал. Так вот зачем он здесь – чтобы насильно вливать в Думбльдора зелье, которое может причинить невыносимую боль?
– Ты помнишь, – сказал Думбльдор, – на каких условиях я взял тебя с собой?
Гарри нерешительно посмотрел в голубые глаза, позеленевшие в свете чаши.
– Но что, если?..
– Ты поклялся повиноваться моим приказам, не так ли?
– Да, но…
– Я предупреждал, что путешествие может быть опасным, верно?
– Да, – отвечал Гарри, – но…
– Что ж, в таком случае, – Думбльдор вновь поддернул рукав и поднял пустой кубок, – ты слышал мой приказ.
– Почему выпить зелье не могу я? – в отчаянии спросил Гарри.
– Потому что я намного старше, намного умнее и отнюдь не так ценен, – ответил Думбльдор. – Раз и навсегда, Гарри: ты даешь слово сделать все, что в твоих силах, чтобы я допил зелье?
– А нельзя?..
– Даешь слово?
– Но…
– Дай слово, Гарри.
– Я… хорошо, но…
Не успел он еще хоть что-то произнести, Думбльдор погрузил хрустальный кубок в чашу. У Гарри была надежда, что кубок не сможет коснуться зелья, однако хрусталь погрузился туда с легкостью. Наполнив кубок до краев, Думбльдор поднес его ко рту.
– Твое здоровье, Гарри.
И выпил до дна. Гарри в ужасе следил за ним, вцепившись в края чаши так, что онемели пальцы.
– Профессор! – встревоженно позвал он, едва Думбльдор опустил кубок. – Вы как?
Плотно сжимая веки, Думбльдор потряс головой. «Так больно?» – испугался Гарри. Думбльдор не глядя сунул кубок в чашу, заново наполнил его и выпил еще раз.
В полном молчании он выпил три кубка, а на четвертом пошатнулся и, не допив, привалился к чаше. Он по-прежнему не открывал глаз и дышал очень тяжело.
– Профессор Думбльдор! – тревожно воскликнул Гарри. – Вы меня слышите?
Думбльдор не отвечал. Его лицо подергивалось, будто он очень глубоко спал и видел кошмар. Рука ослабела, зелье вот-вот выльется. Гарри придержал хрустальный кубок.
– Профессор, вы меня слышите? – громко повторил он, и его слова гулко разлетелись по пещере.
Думбльдор часто дышал. Потом он заговорил, и Гарри не узнал его голоса, потому что раньше Думбльдор никогда ничего не боялся.
– Я не хочу… не заставляй меня…
Гарри смотрел на побелевшее лицо, такое знакомое, на крючковатый нос, на очки-полумесяцы и не понимал, что делать.
– Мне не нравится… я больше не хочу… – стонал Думбльдор.
– Надо… надо, профессор, – сказал Гарри. – Надо все выпить, помните? Вы велели заставлять вас пить. Вот…
Жгуче, до тошноты ненавидя себя, он решительно наклонил кубок ко рту Думбльдора. Тот покорно допил.
– Нет… – пролепетал он, когда Гарри заново наполнил кубок. – Я не хочу… не хочу… отпусти…
– Ничего, ничего, профессор. – Рука Гарри отчаянно дрожала. – Ничего, я с вами…
– Пусть это прекратится, пусть прекратится… – плакал Думбльдор.
– Да… да, выпейте еще, и все прекратится, – солгал Гарри и вылил зелье ему в открытый рот.
Думбльдор закричал; крик отдавался эхом над мертвой черной водой.
– Нет, нет, нет… нет… не могу… не могу, не заставляй меня, я не хочу!..
– Все хорошо, профессор, все хорошо! – громко сказал Гарри. Его руки так тряслись, что он еле зачерпнул зелье в шестой раз; чаша опустела наполовину. – С вами ничего не происходит, все хорошо, это не по-настоящему, правда, не по-настоящему… вот, пейте, пейте…
Думбльдор послушно выпил, будто ему дали противоядие, но, едва опустошив кубок, рухнул на колени. Он мелко дрожал, рыдая:
– Прости меня, я больше не буду, я не буду! Пожалуйста, прекрати, я знаю, что виноват, умоляю тебя, пусть это прекратится, я больше никогда, никогда…
– Выпейте, и все прекратится, профессор, – срывающимся голосом пообещал Гарри и вылил в рот Думбльдору седьмой кубок.
Бедный старик съежился, словно защищаясь от невидимых палачей, и чуть не вышиб из трясущихся рук Гарри новый кубок зелья, отмахиваясь и стеная:
– Не мучай их, не мучай, пожалуйста, прошу тебя, это я виноват, возьми меня…
– Выпейте, выпейте, вам станет лучше, – исступленно молил Гарри, и снова Думбльдор повиновался и открыл рот, хотя не разжимал век и с головы до ног дрожал.
Потом он упал на землю, вновь закричал и замолотил кулаками по земле. Гарри снова наполнил кубок.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, нет… не это, только не это, я все сделаю…
– Просто выпейте, профессор, выпейте…
Думбльдор выпил, как ребенок, умирающий от жажды, и тут же завопил, словно ему обожгло все внутренности:
– Все, все, пожалуйста, больше не могу!..
Гарри в десятый раз зачерпнул зелье и почувствовал, как хрусталь царапнул по дну чаши.
– Уже почти все, профессор, пейте, пейте…
Он поддержал Думбльдора за плечи, и тот осушил кубок; Гарри встал за новой порцией, и тогда Думбльдор закричал в смертной муке:
– Я хочу умереть! Хочу умереть! Прекрати это, прекрати, я хочу умереть!
– Пейте, профессор, пейте…
Думбльдор повиновался, но, едва допив, взмолился:
– УБЕЙ МЕНЯ!
– Вот… это убьет! – в ужасе выдохнул Гарри. – Выпейте… и это кончится… все кончится!
Думбльдор торопливо проглотил зелье до последней капли, отчаянно, прерывисто застонал и рухнул ничком.
– Нет! – завопил Гарри, который встал за очередной порцией; он уронил кубок в чашу, бросился к Думбльдору и с трудом перевернул его на спину. Очки-полумесяцы перекосились, веки были сомкнуты, рот открыт. – Нет, – Гарри затряс Думбльдора, – вы не можете умереть, вы сами сказали, что это не яд, очнитесь, очнитесь… Воспрянь! – вскричал он, указывая палочкой на грудь Думбльдора. Вспыхнул красный свет, но ничего не произошло. – Воспрянь… сэр… пожалуйста…
Веки Думбльдора дрогнули; сердце Гарри с надеждой екнуло.
– Сэр, вы?..
– Воды, – хрипло простонал Думбльдор.
– Воды, – выдохнул Гарри, – да…
Он вскочил и выхватил из чаши кубок, не обратив внимания на золотой медальон на дне.
– Агуаменти! – крикнул он, тыча в кубок волшебной палочкой.
Тот наполнился чистой водой; Гарри упал на колени, приподнял голову Думбльдору и поднес кубок к губам – но в кубке было пусто. Думбльдор застонал и начал задыхаться.
– Была же… погодите… агуаменти! – приказал Гарри. На секунду в кубке засверкала вода, но, стоило Гарри поднести его ко рту Думбльдора, как она снова исчезла. – Сэр, я стараюсь, стараюсь! – в отчаянии воскликнул Гарри, но Думбльдор вряд ли его слышал; он перекатился на бок и судорожно, прерывисто захрипел. – Агуаменти… агуаменти… АГУАМЕНТИ!
Кубок в третий раз наполнился и опустел. Дыхание Думбльдора слабело. Мозг Гарри вскипел в панике, и тогда он догадался, где надо взять воду, ибо так задумал Вольдеморт…
Он бросился к краю каменной площадки и зачерпнул целый кубок ледяной воды. Она не исчезла.
– Сэр… вот! – заорал Гарри и, бросившись к Думбльдору, неловко выплеснул воду ему на лицо.
Больше он ничего не успел сделать; по свободной руке пополз холод, и ледяная вода тут была ни при чем. Чьи-то скользкие белые пальцы, ухватив Гарри за запястье, медленно тянули его назад, к озеру, уже не зеркальному: вода забурлила, и отовсюду, куда ни кинь взгляд, выныривали бледные руки и головы, мужские, женские, детские. На островок, восстав из черноты, неумолимо надвигалась армия мертвецов с незрячими провалами глаз.
– Петрификус Тоталус! – заорал Гарри, изо всех сил цепляясь за гладкий и мокрый камень и одновременно тыча палочкой в инферния, который его держал.
Труп разжал хватку, опрокинулся назад и с громким всплеском рухнул в озеро. Гарри кое-как поднялся, но на камень уже лезли другие инфернии; костлявые пальцы впивались в скользкую кромку суши, стылые пустые глаза слепо смотрели на Гарри, с лохмотьев стекала вода, впалые физиономии плотоядно щерились.
– Петрификус Тоталус! – взревел Гарри, пятясь и размахивая палочкой; шесть или семь трупов упали, но за ними наступало множество других. – Импедимента! Инкарцерус!
Кое-кто из инферниев споткнулся, одного или двух опутали веревки, но идущие следом просто переступали через лежащие тела. Упорно размахивая палочкой, Гарри закричал:
– Сектумсемпра! СЕКТУМСЕМПРА!
Но из дыр на мокром тряпье и ран на ледяной коже не проливалось ни капли крови: мертвецы шли и шли как ни в чем не бывало и тянули изъеденные руки. Гарри попятился дальше – и почувствовал, что и сзади его хватают тощие костлявые пальцы, холодные, как сама смерть. Гарри оторвали от земли, подхватили и медленно, но неуклонно потащили к воде. Он понял, что ему уже не вырваться, он утонет и тоже станет мертвым хранителем частицы изуродованной души Вольдеморта…
И тогда тьму прорезал огонь – малиново-золотое кольцо окружило каменный остров, и инфернии, цепко державшие Гарри, дрогнули и зашатались; они не осмеливались пройти сквозь огонь к воде. Они выронили Гарри; он ударился о землю, попытался встать, но поскользнулся и упал, до крови ободрав руки о камень, затем все-таки вскочил и, держа волшебную палочку на изготовку, огляделся.
Думбльдор очнулся и встал. Он был бледен, как инферний, но грозно возвышался над всеми; в его глазах танцевал огонь. Он держал волшебную палочку как факел, и пламя, рвущееся из нее, огромным жарким лассо обвивало остров.
Инфернии слепо тыкались друг в друга, спасаясь от подступающего огня…
Думбльдор схватил со дна чаши медальон и спрятал его во внутренний карман, затем поманил Гарри. Растерявшиеся инфернии, казалось, даже не заметили, что упустили добычу. Думбльдор повел Гарри к лодке; огненное кольцо двигалось вместе с ними. Инфернии ошалело добрели до края озера и с облегчением скользнули в темную воду.