– Он… – Гарри откашлялся; горло пересохло от дыма и страха. – Огрид, он убил…
– Убил? – громко переспросил Огрид, сверху глядя на Гарри. – Злей? Кого? Ты про что?
– Думбльдора, – договорил тот. – Злей убил… Думбльдора.
Огрид лишь хлопал глазами. На лице читалось полнейшее непонимание.
– Ась? Чего Думбльдора?
– Думбльдор умер. Злей его убил…
– Не говори так, – грубо перебил Огрид. – Злей убил Думбльдора!.. Не глупи, Гарри. Зачем ты так говоришь?
– Я сам видел.
Огрид помотал головой недоверчиво, но сочувственно, очевидно считая, что Гарри не в себе из-за проклятия или после удара по голове…
– Там, видать, вот чего: Думбльдор велел Злею идти с ними, с Упивающимися Смертью, – уверенно сказал Огрид. – Для виду, Гарри. Я так мыслю. Слушай, давай-ка отведем тебя в школу. Пошли-ка, пошли…
Гарри даже не пытался спорить. Его по-прежнему колотило. Огрид сам все узнает, и очень скоро… Они направились к замку. Во многих окнах горел свет. Гарри отчетливо представлял, как внутри все бегают из комнаты в комнату, рассказывая друг другу об Упивающихся Смертью, о Смертном Знаке, о том, что кого-то, наверное, убили…
Распахнутые дубовые двери лили свет на подъездную дорогу и газон. Медленно, неуверенно на крыльцо выходили люди в пижамах и халатах. Они осторожно спускались по ступенькам и нервно вглядывались в темноту, высматривая Упивающихся Смертью, исчезнувших в ночи. Но взгляд Гарри был прикован к подножию самой высокой башни замка, и ему казалось, что он видит в траве что-то черное, хотя на самом деле с такого расстояния не мог ничего разглядеть. Пока он молча смотрел туда, где, должно быть, лежало тело Думбльдора, к этому черному пятну стал стекаться народ.
– Чего они там высматривают? – спросил Огрид, когда они с Гарри подошли к замку. Клык жался к их ногам. – Чего это там в траве? – резко вскрикнул он и кинулся к успевшей собраться небольшой толпе. – Видишь, Гарри? Прям под стеной? Где знак… ах ты ж… думаешь, кого-то сбросили?..
Огрид замолчал, очевидно, опасаясь досказать вслух эту ужасную мысль. Гарри шагал рядом с ним. Лицо и ноги, по которым за последние полчаса ударило столько всевозможных заклятий, ныли и саднили, но так, будто это поблизости страдал кто-то другой… Реальной, неизбывной была только разрывающая боль в груди…
Они с Огридом как во сне прошли сквозь тихо бормочущую толпу – к границе, которую онемевшие школьники и преподаватели не осмеливались пересечь.
Огрид застонал от горя и потрясения, но Гарри не остановился; он медленно побрел вперед, приблизился к Думбльдору и сел рядом с ним на корточки.
Что надежды нет, Гарри понял, когда телобинт Думбльдора перестал действовать – такое могло произойти только со смертью человека, наложившего заклятие. И все же Гарри не был готов к этому зрелищу: разбитое тело, разбросанные руки и ноги… величайший колдун эпохи…
Глаза Думбльдора были закрыты; если б не изломанное тело, казалось бы, что он спит. Гарри протянул руку, поправил на крючковатом носу очки-полумесяцы, стер рукавом струйку крови, вытекшую из уголка рта. А потом стал просто смотреть на мудрое старое лицо, стараясь постичь кошмарную, невозможную правду: Думбльдор больше никогда не заговорит с ним, никогда не придет на помощь…
За спиной Гарри раздавалось тихое бормотание. Прошло очень много времени, прежде чем он наконец заметил, что стоит коленом на чем-то твердом, и посмотрел вниз.
Медальон, который они добыли много-много часов назад, выпал из кармана Думбльдора и открылся, вероятно, от удара о землю. И хотя Гарри был уже за пределами всех эмоций, он, подбирая медальон, подумал: что-то не так…
Он повертел драгоценность в руках. Медальон казался меньше, чем в воспоминании, и на нем не было ни украшений, ни витиеватой «С», знака Слизерина. Внутри тоже не было ничего, кроме свернутого клочка пергамента вместо портрета.
Автоматически, сам не понимая, что делает, Гарри вытащил пергамент, развернул и при свете множества палочек, что уже зажглись у него за спиной, прочитал:
Черному Лорду
Я знаю, что умру раньше, чем ты прочтешь мое послание, но хочу, чтобы ты знал: это я разгадал твой секрет. Я украл настоящий окаянт и намерен уничтожить его, как только смогу. Я смотрю в лицо гибели с надеждой, что, когда ты встретишь равного тебе соперника, ты снова будешь смертным.
Что это? Гарри не понимал и не хотел понимать. Важно было одно: это не окаянт. Думбльдор напрасно выпил страшное зелье, напрасно потерял силы. Гарри скомкал пергамент, и в его глазах закипели жгучие слезы. Клык завыл.
Глава двадцать девятаяПлач феникса
– Пойдем, Гарри…
– Нет.
– Не останешься же ты здесь навсегда… давай-ка вставай…
– Нет.
Он не хотел отходить от Думбльдора. Вообще не хотел двигаться. Рука Огрида, лежавшая на его плече, сильно дрожала. Потом другой голос сказал:
– Гарри, пойдем.
Чья-то ладонь, маленькая и теплая, сжала его руку и настойчиво потянула. Гарри безвольно повиновался и слепо побрел назад сквозь толпу. Только позже по легкому цветочному запаху он узнал Джинни и понял, что она ведет его в замок. Его хлестали чьи-то невнятные вскрики, ночь пронзали рыдания, всхлипы, громкие голоса, но Гарри с Джинни шли и шли, шаг за шагом, и добрались до крыльца, и поднялись в вестибюль. У Гарри перед глазами все плавало, он едва замечал удивленные взгляды и взволнованное перешептывание, недоумение. Джинни повела его к мраморной лестнице; на полу каплями крови блестели гриффиндорские рубины.
– Нам в лазарет, – сказала Джинни.
– Я не ранен.
– Это приказ Макгонаголл, – объяснила она. – Все уже там, Рон, Гермиона, Люпин, все…
В груди Гарри шевельнулся страх: он совсем забыл о неподвижных телах на полу.
– Джинни, кто еще погиб?
– Не волнуйся, из наших – никто.
– Но Смертный Знак… Малфой говорил, что переступил через чье-то тело…
– Через Билла, но все хорошо, он жив.
Однако что-то в ее голосе насторожило Гарри.
– Ты уверена?
– Конечно… он… немного пострадал, вот и все. На него напал Уолк. Мадам Помфри говорит, Билл… внешне уже не будет прежним… – Голос Джинни дрогнул. – Вообще пока неизвестно, какие будут последствия… в смысле Уолк оборотень, но сейчас не полнолуние.
– А другие… там еще кто-то лежал…
– Невилл в лазарете, но мадам Помфри говорит, что он полностью поправится; профессор Флитвик был без сознания, но очнулся, только слабость осталась. Пошел присмотреть за вранзорцами, очень настаивал. Еще погиб один Упивающийся Смертью, попал под убийственное проклятие, там этот блондин палил… Гарри, если б не твоя фортуна фортуната, мы бы, наверное, все погибли, а так будто неприкосновенными стали…
Они дошли до лазарета. Гарри распахнул двери и на койке у входа увидел спящего Невилла. У другой койки, в дальнем углу, стояли Рон, Гермиона, Луна, Бомс и Люпин. Все они обернулись. Гермиона кинулась к Гарри и обняла его; Люпин шагнул навстречу.
– Как ты, Гарри? – встревоженно спросил он.
– Нормально… как Билл?
Никто не ответил. Гарри глянул поверх плеча Гермионы: на подушке лежало совершенно неузнаваемое лицо. Оно было так чудовищно изорвано, что казалось гротескной маской. Мадам Помфри осторожно наносила на раны зеленую мазь с резким запахом. Гарри вспомнилось, как легко Злей справился с порезами Малфоя.
– А каким-нибудь заклинанием их нельзя залечить? – обратился он к фельдшерице.
– Заклинания тут не помогут, – ответила та. – Я перепробовала все, что знаю, но… от укусов оборотня лекарства нет.
– Но его же покусали не при полной луне, – сказал Рон, который так пристально всматривался в лицо брата, словно надеялся исцелить его взглядом. – Уолк не преобразился, и Билл ведь не станет… настоящим?..
Он неуверенно поглядел на Люпина.
– Настоящим вряд ли, – отозвался тот, – но отрава все равно могла попасть в кровь. Это прoклятые раны, Рон. Едва ли они полностью заживут и… не исключено… в Билле появится что-то волчье.
– Ничего, Думбльдор наверняка придумает какую-нибудь штуку, – уверенно заявил Рон. – Кстати, где он? С этими маньяками Билл дрался по его приказу, Думбльдор просто обязан ему помочь, не бросит же он его в таком состоянии…
– Рон… Думбльдор погиб, – сказала Джинни.
– Нет! – Глаза Люпина переметнулись от Джинни к Гарри, словно в надежде, что тот опровергнет ее слова, но этого не произошло, и Люпин, закрыв лицо руками, бессильно рухнул на стул у койки Билла. Гарри еще не видел, чтобы Люпин так бурно выражал свои эмоции, и ему стало неловко, словно он нечаянно вторгся во что-то очень личное, интимное. Он отвернулся, встретился глазами с Роном и взглядом подтвердил: это правда.
– Как он умер? – шепотом спросила Бомс. – Что произошло?
– Его убил Злей, – сказал Гарри. – Я сам видел. Мы вернулись на башню, потому что там висел Знак… Думбльдору было плохо, он сильно ослабел, но, видно, почувствовал ловушку – мы услышали, как кто-то бежит по лестнице… Он меня обездвижил, я ничего не мог сделать, я был под плащом-невидимкой… вдруг вошел Малфой и его обезоружил…
Гермиона закрыла рот ладонью, Рон застонал. У Луны дрожали губы.
– …прибежали Упивающиеся Смертью… потом Злей… это сделал он… Авада Кедавра. – Гарри не мог продолжать.
Мадам Помфри разрыдалась. Никто не обратил на нее внимания, кроме Джинни, которая шикнула:
– Тише! Слышите?
Фельдшерица, проглотив слезы, прижала пальцы к губам и застыла с широко распахнутыми глазами. Где-то вдалеке пел феникс. Гарри никогда не слышал ничего подобного – то был горестный плач немыслимой красоты. И, как всегда от голоса волшебной птицы, Гарри почудилось, что музыка звучит у него внутри, что его горе магическим образом превратилось в песню, и летит над замком, и льется в окна…
Сколько они простояли, слушая феникса, он не знал, как не знал, почему скорбные и прекрасные звуки немного облегчают душевную боль, но ему показалось, что прошла вечность, прежде чем двери снова отворились и в лазарет вступила профессор Макгонаголл. Из недавнего сражения она вышла с ссадинами на лице и в рваной мантии.