– Есть одна станция, – шепнул он Гарри, – передает новости как на самом деле. Остальные переметнулись к Сам-Знаешь-Кому и поддерживают министерство, но эта… Подожди, сам услышишь, это кайф. Только они не могут выходить в эфир каждую ночь, мотаются все время, чтоб не выследили, и для настройки требуется пароль… Беда в том, что последний выпуск я пропустил…
Он легонько постучал волшебной палочкой по приемнику, наугад шепча слова и то и дело украдкой посматривая на Гермиону, явно опасаясь ее гнева. Но для нее он словно был пустым местом. Минут десять Рон постукивал и бормотал, Гермиона переворачивала страницы, а Гарри учился колдовать терновой палочкой. Наконец Гермиона встала с кровати. Рон моментально прекратил постукивать.
– Если тебя раздражает, я не буду! – испуганно сказал он.
Гермиона не снизошла до ответа, но приблизилась к Гарри и объявила:
– Надо поговорить.
Он посмотрел на томик в ее руках: «Жизнь и ложь Альбуса Думбльдора».
– Что? – спросил он, не ожидая ничего хорошего. Он мельком вспомнил, что в книге есть глава и про него. Гарри сомневался, что готов узнать, каковы, с точки зрения Риты, были его отношения с Думбльдором. Но ответ Гермионы его удивил:
– Я хочу встретиться с Ксенофилом Лавгудом.
Гарри уставился на нее:
– Что?
– С Ксенофилом Лавгудом, отцом Луны. Я хочу с ним поговорить!
– А… зачем?
Она сделала глубокий вдох, словно набираясь терпения, и сказала:
– Знак. Знак в «Сказках барда Бидля». Смотри!
Она сунула «Жизнь и ложь Альбуса Думбльдора» под нос Гарри, и тот против воли уставился на снимок оригинала письма Думбльдора к Гриндельвальду. До боли знакомый тонкий наклонный почерк, стопроцентное доказательство авторства Думбльдора. Рита ничего не придумала. Гарри отвратительно было это видеть.
– Подпись, – пояснила Гермиона. – Обрати внимание на подпись.
Сначала Гарри не понял, о чем речь, но, приглядевшись в свете волшебной палочки, увидел, что «А» в своем имени Думбльдор заменил таким же треугольным значком, какой кто-то нарисовал в «Сказках барда Бидля»…
– И… что это зна?.. – осторожно начал Рон, но Гермиона истребила его взглядом и снова обратилась к Гарри:
– Опять он. Виктор считает, это знак Гриндельвальда, но этот же знак мы видели и на старой могиле в Годриковой Лощине, а дата смерти на надгробье такая, когда никакого Гриндельвальда в помине не было! А теперь вот здесь! У Думбльдора с Гриндельвальдом ничего не узнаешь – неизвестно, кстати, жив ли Гриндельвальд, – зато у нас есть мистер Лавгуд! На свадьбу он пришел с таким амулетом. Я уверена, Гарри, это важно!
Гарри ответил не сразу. Он посмотрел на Гермиону – ее лицо горело нетерпением – и задумчиво уставился в темноту. Наконец после долгой паузы он произнес:
– Нам не нужна еще одна Годрикова Лощина. Мы себя уговорили, что нам туда надо, и…
– Но знак вылезает повсюду! Думбльдор оставил мне «Сказки барда Бидля»! Это ли не подсказка?..
– Ну вот, опять! – разозлился Гарри. – Всюду ищем его намеки да подсказки…
– Мракёр оказался очень полезен, – подал голос Рон. – По-моему, Гермиона права: надо навестить Лавгудов.
Гарри ответил мрачным взглядом. Ему было предельно ясно: Рон поддерживает Гермиону вовсе не потому, что мечтает побольше разузнать о треугольной руне.
– Как в Годриковой Лощине не будет, – добавил Рон. – Лавгуды на твоей стороне. «Правдобор» всегда выступал за тебя и сейчас призывает тебе помогать!
– Я уверена, что это важно! – убежденно повторила Гермиона.
– Если уж настолько, Думбльдор бы мне сказал, тебе не кажется?
– Может, и да… А может, ты сам должен выяснить! – ответила она, довольно явно хватаясь за соломинки.
– Да-да, – заискивающе подхватил Рон, – здесь определенно есть смысл.
– Нет здесь никакого смысла! – рявкнула Гермиона. – Но все равно, надо поговорить с мистером Лавгудом. Символ, который объединяет Думбльдора, Гриндельвальда и Годрикову Лощину! Гарри, обязательно надо узнать, в чем тут дело!
– Я считаю, надо проголосовать, – объявил Рон. – Кто за то, чтобы навестить Лавгудов?..
Он поднял руку первым. Губы Гермионы подозрительно задрожали, когда она вскинула свою.
– Перевес на нашей стороне, Гарри. Прости. – Рон хлопнул его по спине.
– Великолепно, – бросил Гарри, досадуя и одновременно смеясь. – Только сразу после Лавгуда начнем искать другие окаянты, хорошо? А где они вообще живут? Кто-нибудь знает?
– Да, недалеко от меня, – ответил Рон. – Не знаю, где точно, но мама с папой, когда о них говорят, всегда показывают на холмы. Вряд ли их очень трудно найти.
Когда Гермиона снова легла, Гарри, понизив голос, сказал:
– Ты согласился, только чтобы с ней помириться!
– На войне и в любви все средства хороши, – радостно отозвался Рон. – А тут и то и другое. Веселей, сейчас рождественские каникулы, Луна будет дома!
С замерзших холмов, куда они аппарировали утром, открывался прекрасный вид на деревню Колготтери Сент-Инспекторт. С высоты, в косых лучах солнца, пробивавшихся сквозь облака, дома казались игрушечными. Все трое постояли пару минут, прикрывая глаза ладонями и глядя на «Гнездо», но разглядели только высокую изгородь и деревья в саду, которые защищали кособокий дом от глаз муглов.
– Странно: оказаться так близко и не навестить, – пробормотал Рон.
– Можно подумать, ты их сто лет не видел! Ты же был здесь на Рождество, – холодно заметила Гермиона.
– Я не был в «Гнезде», – усмехнулся Рон. – По-твоему, я мог явиться и сказать им, что бросил вас? Вот бы Фред с Джорджем обрадовались! А уж Джинни точно бы поддержала!
– Где же ты был? – удивилась Гермиона.
– У Билла и Флёр. В «Ракушке», их новом доме. Билл всегда ко мне хорошо относился. Он, конечно, тоже не похвалил, когда узнал, что я сделал, но не занудствовал. Понимал, что я и так переживаю. И никто из семьи не знает, что я у них появлялся. Билл сказал маме, что они с Флёр не приедут на Рождество, хотят побыть одни. Типа первый семейный праздник и все такое. Флёр, честно говоря, не расстроилась. Вы же знаете, она ненавидит Прельстину Солоуэй.
Рон повернулся к «Гнезду» спиной.
– Давайте сюда, – сказал он, направляясь к вершине холма.
Они шли несколько часов; Гарри, по настоянию Гермионы, под плащом-невидимкой. На двух низких холмах, похоже, никто не жил – нашелся лишь один маленький коттедж, да и тот заброшенный.
– Думаете, это их? Они что, уехали на Рождество? – Гермиона через окошко с геранью на подоконнике осмотрела кухоньку.
Рон фыркнул.
– По-моему, дом Лавгудов мы бы через окно мигом опознали. Надо вон в тех холмах поискать.
И они аппарировали на несколько миль к северу.
Ветер еще развевал их волосы и одежду, а Рон уже крикнул: «Ага!» – и указал вверх, на вершину холма, куда они перенеслись. Там громоздился крайне странный дом – огромный черный цилиндр, над которым в предвечернем небе завис призрачный месяц.
– Это точно дом Луны! Кто еще согласится тут жить? Какая-то гигантская ладья!
– Не очень-то похоже на лодку, – бросила Гермиона, хмурясь.
– Шахматная фигура. Башня, если по-твоему.
Рон, как самый длинноногий, достиг вершины первым. Когда, задыхаясь и держась за бока, подошли Гарри и Гермиона, Рон широко улыбался:
– Это он! Посмотрите.
К покосившимся воротам были прибиты три дощечки с рукописными надписями краской. Первая гласила: «“Правдобор”. Редактор К. Лавгуд». Вторая: «Выбери себе омелу». Третья: «Осторожно: сливы-дирижабли».
Они открыли ворота. Те заскрипели. Вдоль извилистой дорожки росли всевозможные странные растения, и среди них – куст оранжевых редисок, которые Луна иногда носила вместо сережек. Гарри заметил, кажется, трухлявый свирепень и шагнул подальше. По обе стороны от двери, покачиваясь на ветру, стояли на часах две согбенные дикие яблоньки, уже без листьев, но еще увешанные маленькими, размером с ягоду, красными фруктами и увенчанные пушистыми, в белых бусинках, коронами омелы. На одной ветке неподвижно сидела небольшая сова с чуть приплюснутой головой, похожей на ястребиную.
– Лучше сними плащ-невидимку, Гарри. Мистер Лавгуд призывает помогать тебе, а не нам, – сказала Гермиона.
Он послушался и отдал плащ Гермионе, чтобы та убрала в сумку. Гермиона трижды постучала в толстую черную дверь, обитую коваными гвоздями и с молотком в форме орла.
Не прошло и десяти секунд, как Ксенофил Лавгуд отворил – босой, в грязной ночной рубахе, с немытыми и нечесаными длинными волосами, белыми как сахарная вата. На свадьбе Билла и Флёр он определенно выглядел опрятней.
– Что такое? В чем дело? Вы кто? Что вам надо? – сварливо взвизгнул он, переводя взгляд с Гермионы на Рона, а затем и на Гарри. Рот его потешно раскрылся, образовав идеально круглое «О».
– Здравствуйте, мистер Лавгуд. – Гарри протянул руку. – Я Гарри, Гарри Поттер.
Ксенофил не пожал руки, но его взгляд – точнее, тот его глаз, который не косил к носу, – скользнул прямиком к шраму на лбу Гарри.
– Можно войти? Мы хотели кое о чем спросить.
– Я… не думаю, что это целесообразно, – шепотом ответил Ксенофил, нервно сглотнул и быстро оглядел сад. – Довольно странно… честное слово… боюсь, что мне… мне… не следовало бы…
– Это ненадолго, – заверил Гарри, несколько разочарованный не слишком теплым приемом.
– Я… ну хорошо. Входите, быстро. Быстро!
Ксенофил захлопнул дверь, едва они переступили порог. Гарри в жизни не видел такой удивительной кухни – абсолютно круглой. Они словно попали внутрь гигантской перечницы. Все было изогнуто под стать стенам – печь, мойка, шкафы – и разрисовано яркими цветами, насекомыми, птицами. Узнаю стиль Луны, подумал Гарри. В круглом замкнутом пространстве эффект получался ошеломительный.
Посреди кухни располагалась кованая лестница. Сверху доносился грохот и лязг. Интересно, чем это там занимается Луна?
– Вам лучше подняться. – Ксенофил с очень неверенным видом пошел первым.