Профессор Спарж была невысокой кряжистой ведьмой. Свои непослушные волосы она прикрывала залатанной шляпой; на одежде и под ногтями земля – тетя Петуния в обморок бы грохнулась. Сверкароль Чаруальд, напротив, был безупречен в элегантно развевающейся бирюзовой мантии; золотые волосы сияли под идеально заломленной бирюзовой шляпой с золотым кантом.
– О, здравствуйте! – радостно вскричал Чаруальд, лучезарно улыбаясь собравшимся. – А я вот показывал профессору Спарж, как правильно лечить Дракучие ивы! Но мне бы не хотелось, чтобы у вас создалось впечатление, будто я лучше ее разбираюсь в гербологии! Просто в путешествиях мне не раз доводилось встречаться с этими экзотическими деревьями…
– Сегодня теплица номер три, мальчики-девочки! – сказала профессор Спарж. Обычно веселая и незлобивая, она была явно раздражена.
Раздались заинтересованные шепотки. Первоклассники работали только в теплице номер один, а в третьей содержались растения куда любопытнее и опасней. Профессор Спарж сняла с пояса большой ключ и отперла дверь. До Гарри донесся запах влажной земли и удобрений, смешанный с тяжелым ароматом огромных, размером с зонтик, цветов, свисавших с потолка. Гарри шагнул было за Роном и Гермионой внутрь, но тут его настигла рука Чаруальда.
– Гарри! Хотел с тобой поговорить… Вы ведь не возражаете, если он на пару минут опоздает, милая Спарж?
Судя по недовольной гримасе, профессор Спарж возражала, да еще как, но Чаруальд сказал:
– Вот и славно, – и захлопнул дверь теплицы прямо ей в лицо. – Гарри, – произнес он затем и покачал головой, а его большие белые зубы засверкали в солнечном свете. – Гарри, Гарри, Гарри.
Даже не пытаясь ничего понять, Гарри молчал.
– Когда я узнал… да что говорить, все это целиком моя вина. Готов был сам себе дать пинка.
Гарри не имел ни малейшего представления, о чем речь, и уже собрался признать это вслух, но Чаруальд продолжил:
– Я был в шоке, в натуральнейшем шоке! Прилететь в «Хогварц» на машине! Разумеется, я сразу понял, отчего ты так поступил. Так наивно, так очевидно. Гарри, Гарри, Гарри.
Поразительно, как ему удавалось даже молча демонстрировать все свои великолепные зубы.
– Это ведь из-за меня ты тоже возжаждал славы? – сказал Чаруальд. – Я тебя заразил. Из-за меня ты попал на первую полосу – и захотел попасть туда снова.
– Да нет, профессор, просто…
– Гарри, Гарри, Гарри, – перебил Чаруальд, ухватив его за плечо, – я все понимаю. Совершенно естественно, вкусив однажды, желать еще, – и я виню себя в том, что, образно говоря, поднес тебе первый глоток. Слава ударила тебе в голову – но, видишь ли, мальчик, нельзя же летать на машинах ради того, чтобы тебя заметили. Успокойся, приди в себя, хорошо? У тебя впереди уйма времени. Да, да, знаю, о чем ты думаешь! «Хорошо ему говорить, он сам давно уже всемирно известный колдун!» Но в двенадцать лет я тоже был никто, ничто и звать никем – как ты сейчас. Даже хуже – о тебе хоть кто-то что-то слышал, про эти твои дела с Тем-Кто-Не-Должен-Быть-Помянут! – Он бросил взгляд на шрам-молнию у Гарри на лбу. – Понятно, понятно, это тебе не премия журнала «Ведьмополитен» за самую обаятельную улыбку пять раз подряд, как в моем случае, но ведь это только начало, Гарри, только начало.
Он заговорщицки подмигнул и элегантно удалился. Гарри постоял, остолбенев, но затем вспомнил, что у него урок, открыл дверь и проскользнул в теплицу.
Профессор Спарж стояла в центре теплицы перед козлами. На них лежало пар двадцать разноцветных пушистых наушников. Когда Гарри встал между Роном и Гермионой, профессор Спарж сказала:
– Сегодня мы пересаживаем мандрагору. Кто-нибудь знает об этом растении?
Никто не удивился, когда рука Гермионы первой взметнулась вверх.
– Мандрагора – это сильнейшее восстанавливающее средство, – начала Гермиона в своей обычной манере – так, будто проглотила учебник. – Им возвращают в нормальное состояние людей, которые были во что-то превращены или прокляты.
– Отлично, – похвалила профессор Спарж. – Десять баллов «Гриффиндору». Мандрагора – неотъемлемый ингредиент большинства антидотов. Однако это растение очень опасно. Кто ответит почему?
На сей раз, взметнувшись, рука Гермионы чуть не сшибла с Гарри очки.
– Плач мандрагоры смертелен для всякого, кто его услышит, – выпалила она.
– Совершенно верно. Еще десять баллов, – сказала профессор Спарж. – Теперь обратимся к нашим мандрагорам. Они еще очень маленькие.
С этими словами она указала на глубокие поддоны, и все подошли ближе, чтобы лучше разглядеть. В поддонах рядками росло около сотни взъерошенных пурпурно-зеленых кустиков. Ничего примечательного, на взгляд Гарри, который совершенно не понял, о каком «плаче» мандрагоры говорила Гермиона.
– Берите наушники, – велела профессор Спарж.
Возле козел образовалась толкотня – все хватали наушники, старательно избегая розовой пушистой пары.
– Когда я скажу надеть наушники, закройте ими уши полностью, – предупредила профессор Спарж. – А когда будет безопасно их снять, я покажу: порядок. Ну что же, приступим – надеть наушники!
Гарри прижал наушники к ушам, и все звуки пропали. Профессор Спарж надела свою пару – розовую пушистую, – закатала рукава мантии, крепко ухватила взъерошенный кустик и с силой потянула вверх.
Гарри удивленно ахнул, чего никто, разумеется, не услышал.
Вместо корней на свет явился маленький, грязный и на редкость безобразный младенец. Листья росли у него прямо из макушки. Кожа была бледно-зеленая и пятнистая. Без всякого сомнения, младенец орал изо всей мочи.
Профессор Спарж вытащила из-под стола большой цветочный горшок и стала зарывать мандрагошку в черный влажный компост по самый зеленый хохолок. Затем профессор отряхнула руки, показала два больших пальца и сняла наушники.
– Поскольку наши мандрагошки еще ростки, их плач никого не убьет, – сказала она спокойно, будто не сделала ничего особо удивительного – ну максимум полила бегонию. – Тем не менее сознания лишит на несколько часов, поэтому, если не хотите пропустить первый учебный день, перед работой удостоверьтесь, что наушники надеты прочно. Я подам знак, когда придет время заканчивать урок. По четыре человека на поддон – горшков полно вот здесь, компост в мешках вон там – и осторожнее со щупалицей ядовитой, у нее зубки режутся.
И она звонко шлепнула ползучее темно-красное растение по щупальцам, которые воровато тянулись ей через плечо; щупальца отпрянули.
К Гарри, Рону и Гермионе присоединился кудрявый, как барашек, хуффльпуффец – Гарри знал его в лицо, но ни разу с ним не общался.
– Джастин Финч-Флетчи, – бойко представился «барашек», пожимая Гарри руку. – Я, конечно, знаю, кто ты – знаменитый Гарри Поттер… А ты – Гермиона Грейнджер, первая по всем предметам (Гермиона просияла, а Финч-Флетчи пожал руку и ей), и Рон Уизли. Это ведь была твоя летающая машина?
Рон не заулыбался. Очевидно, воспоминания о вопиллере были еще свежи.
– Этот Чаруальд – просто нечто, скажите? – радостно говорил Джастин, пока они наполняли горшки компостом из драконьего навоза. – До ужаса храбрый. Читали его книжки? Я бы помер со страху, если б оказался в телефонной будке с оборотнем, а он крутой такой – ухх! – фантастика!.. Я был записан в Итон, представляете? Я так рад, что вместо этого попал сюда! Мама, конечно, немного огорчилась, но я дал ей почитать Чаруальдовы книжки, и, по-моему, до нее стало доходить, как хорошо, когда в семье есть образованный колдун…
После у них уже не было возможности поболтать. Они надели наушники и занялись мандрагошками. У профессора Спарж все получалось играючи, но это была только иллюзия. Мандрагошки не желали вылезать из земли, но и назад в землю тоже не хотели. Они извивались, брыкались, размахивали острыми кулачками и скрежетали зубками; одного особенно толстенького мандрагошку Гарри упихивал в горшок добрых десять минут.
К концу урока Гарри, как и остальные, вспотел и перемазался землей, и все тело у него ныло. Ребята поплелись в замок, наспех помылись, а затем гриффиндорцы отправились на превращения.
На уроках профессора Макгонаголл легко не бывало, но сегодня оказалось особенно трудно. Все, что Гарри выучил в прошлом году, словно улетучилось из головы за лето. Ему всего-навсего нужно было превратить жука в жетон, но достиг он немногого: жук лишь хорошенько размялся, ползая по всему столу и уворачиваясь от волшебной палочки.
Рону приходилось и того хуже. Одолжив у кого-то колдоленту, он заклеил свою волшебную палочку, но та, похоже, испортилась безнадежно. Она скрипела и искрила в самые неподходящие моменты, а едва Рон пытался заколдовать жука, палочка выпускала клубы густого серого дыма, который отчетливо пах тухлыми яйцами. Не видя, что делает, Рон случайно раздавил жука локтем, и ему пришлось просить нового. Профессор Макгонаголл осталась недовольна.
Услышав колокол на обед, Гарри вздохнул с облегчением. Казалось, у него слиплись мозги. Все уже вышли из класса, кроме Гарри и Рона, который с остервенением молотил палочкой о стол:
– Дурацкая – бесполезная – никчемная…
– Напиши домой, попроси, чтобы прислали другую, – предложил Гарри, когда палочка выдала залп оглушительных хлопушечных выстрелов.
– Ага, конечно, – и нарваться на еще один вопиллер, – фыркнул Рон, засовывая шипящую палочку в рюкзак. – «Сам виноват, что палочка сломалась…»
Они пошли обедать, и настроение у Рона отнюдь не улучшилось, когда Гермиона предъявила им целую пригоршню идеальных жетонов, произведенных ею на превращениях.
– А что у нас после обеда? – спросил Гарри, торопясь сменить тему.
– Защита от сил зла, – тут же ответила Гермиона.
– А зачем, интересно, – осведомился Рон, выхватив у нее листок с расписанием, – ты нарисовала сердечки вокруг всех Чаруальдовых уроков?
Гермиона отобрала расписание и ужасно покраснела.
Пообедав, они вышли на двор под пасмурные небеса. Гермиона села на каменную ступеньку и, не теряя времени, снова зарылась носом в «Вояж с вампиром». Гарри с Роном разговорились о квидише. Через некоторое время Гарри почувствовал, что за ним пристально наблюдают. Оглядевшись, он заметил того самого мальчугана с мышастыми волосами, которого видел на Распределении. Мальчик смотрел на Гарри как завороженный. В руках он сжимал нечто весьма похожее на обыкновенный мугловый фотоаппарат. Поняв, что Гарри его заметил, мальчик мучительно покраснел.