– О чем вы? – еле слышно спросила она.
– Да ерунда… – Аберфорс замолчал.
– Но это ведь серьезное обвинение, расскажите! – вскинулась Гермиона. – Вы… о своей сестре?
Аберфорс уставился на нее. Его губы двигались, словно пытаясь остановить рвущиеся наружу слова. А потом он заговорил:
– Когда моей сестре было шесть, на нее напали трое мальчишек-муглов. Через забор на заднем дворе подглядели, как она колдует. Она была маленькая, еще не умела управлять колдовством. Мальчишки, видно, испугались того, что увидели, перелезли через забор, попытались заставить ее повторить трюк, а когда она не смогла, решили поучить уму-разуму. Ну и увлеклись немного.
Глаза Гермионы казались огромными в свете камина; Рона, кажется, замутило. Аберфорс поднялся, высокий, как Альбус, и в гневе и боли неожиданно грозный.
– То, что они сделали, сломало ее. Она так и не оклемалась. Она не колдовала, но избавиться от колдовства не могла. Магия кипела внутри и сводила бедняжку с ума. Прорывалась, когда с ней совсем не получалось совладать, поэтому временами Ариана чудила и бывала опасна. Но в основном славная девочка, тихая и безобидная… Мой отец нашел этих ублюдков. Расквитался с ними – и его посадили в Азкабан. Он не признался, почему это сделал. Если бы в министерстве узнали, что стало с Арианой, ее бы заперли в святом Лоскуте навсегда. Конечно, такая угроза Международному закону о секретности. Бомба с колдовством, того и гляди взорвется. Нам приходилось прятать ее в тишине и безопасности. Мы переехали, распространили слух, что Ариана больна, и мать приглядывала за ней, стараясь, чтоб она была спокойна и счастлива… Я был ее любимцем. – Из-под морщин и спутанной бороды, казалось, выглянул неряха-школьник. – Не Альбус! Нет, тот, когда наведывался домой, безвылазно сидел у себя, книжки листал, пересчитывал награды да переписывался с «выдающимися умами современности»! – Тут Аберфорс фыркнул. – Он не любил, чтобы Ариана его беспокоила. Я ей нравился больше. Я мог уговорить ее поесть, когда у матери не получалось, успокаивал, когда она выходила из себя, а в хорошие дни она помогала мне кормить коз… Потом… Ей исполнилось четырнадцать… Поймите, меня не было… Я бы ее успокоил… Но у нее случился очередной припадок, а мама была уже немолода, и… это… несчастный случай… Ариана не умела себя контролировать… В общем, мать погибла.
Гарри охватило ужасное отвращение пополам с жалостью. Он не желал больше слушать, но Аберфорс говорил и говорил. Судя по всему, ему нечасто удавалось поделиться горем, если вообще удавалось.
– Альбусова кругосветка с малышом Дожем накрылась. Чудо-парочка явилась на похороны нашей матери, потом Дож смылся, а Альбус воцарился в доме главой семьи. Ха!
Аберфорс плюнул в огонь.
– Я бы приглядывал за ней, я так и сказал, что плевать мне на школу. Остался бы дома, на хозяйстве. Но он уперся: надо получить образование, я сам заменю ей мать. Господин Совершенство! Только нет ведь грамот за то, что ухаживаешь за полусумасшедшей сестрой и не даешь ей взрывать дом… Пару месяцев он справлялся… А потом появился этот. – Лицо Аберфорса исказилось в ярости. – Гриндельвальд. Наконец-то собеседник моему братцу – такой же яркий, такой же талантливый, ровня. Ариана отошла на второй план, потому что они вдвоем рассуждали о новом колдовском порядке, о поиске Даров и что там их еще занимало. Грандиозные планы, глобальная польза для всего колдовского мира, а тут – девчонка, но ею-то можно и пренебречь, Альбус ведь трудился ради высшего блага!.. Через пару недель я не выдержал. Пора было возвращаться в «Хогварц», ну я и сказал обоим в лицо, как вам сейчас… – Аберфорс поглядел вниз на Гарри, и тому не понадобилось много фантазии, чтобы представить себе гневного подростка, бросающего вызов старшему брату. – Оставь, говорю, свои идеи, она не в том состоянии, нельзя ее тащить куда вы, умники, собрались. А ему, естественно, не понравилось.
В отблеске огня линзы очков Аберфорса вновь слепо побелели.
– А уж Гриндельвальду как не понравилось – слов нет. Он разозлился. Дескать, встаешь, идиот, на пути гениального брата, мешаешь… Мы, мол, изменим мир, выведем колдунов из тени, поставим муглов на место, и вашу сестру уже не надо будет прятать, что тут непонятного?.. Ну, мы поспорили… Я выхватил волшебную палочку, он – свою… На меня наложили пыточное проклятие – лучший друг моего брата наложил, и Альбус пытался его остановить, а потом мы давай драться все трое, и вспышки, грохот вывели ее из себя, она этого не переносила. – Аберфорс постепенно бледнел, словно его смертельно ранили. – По-моему, она хотела помочь, но не знала, что делает… Я так и не понял, который из нас… кто угодно мог, и… в общем… ее убило.
На последнем слове его голос сорвался, и Аберфорс рухнул на стул. Лицо Гермионы было мокро от слез, Рон побледнел почти как Аберфорс. Гарри не чувствовал ничего, кроме омерзения, он не желал ничего этого слышать, он хотел вычистить все это из головы.
– Какой… ужас, – прошептала Гермиона.
– Умерла, – прохрипел Аберфорс. – Ушла навсегда!
Он вытер нос рукавом и откашлялся.
– Естественно, Гриндельвальд тут же сделал ноги. За ним уже числилось кое-что на родине, и он не хотел добавлять к списку грехов Ариану. Зато Альбус-то освободился, а? Сбросил обузу – пожалуйста, становись себе величайшим колдуном…
– Он так никогда и не освободился, – перебил Гарри.
– Что? – сипло переспросил Аберфорс.
– Никогда, – повторил Гарри. – В ночь, когда ваш брат умер, он выпил зелье, от которого у него помутился рассудок. Он кричал, умолял кого-то невидимого: «Не мучай их, прошу тебя, возьми меня».
Рон и Гермиона уставились на Гарри. Он не рассказывал им подробностей того, что произошло на острове посреди подземного озера: ужас дальнейшего быстро все это затмил.
– Он думал, что он с вами и Гриндельвальдом, я точно знаю, – продолжал Гарри, вспоминая, как плакал и молил Думбльдор. – Ему, видимо, чудилось, что Гриндельвальд мучает вас с Арианой. Для него это было как пытка! Если б вы его видели, вы бы не говорили, что он освободился.
Аберфорс увлеченно разглядывал свои сцепленные жилистые руки. После долгой паузы он спросил:
– Откуда такая уверенность, Поттер, что моего брата больше интересовал ты, а не высшее благо? Может, ты для него был ничуть не важнее моей сестренки? Может, он и тебя запросто бы в расход пустил?
Ледяная игла кольнула Гарри в сердце.
– Не верю! Думбльдор любил Гарри! – запальчиво крикнула Гермиона.
– Что же он не посоветовал ему скрыться? – парировал Аберфорс. – Почему не сказал: «Позаботься о себе, я научу тебя выжить»?
– Потому что… – начал Гарри, не дав Гермионе раскрыть рта, – есть вещи поважнее собственной безопасности! Иногда приходится думать и о высшем благе! Идет война!
– Тебе семнадцать, парень!
– Я совершеннолетний и буду бороться, даже если вы сдались!
– Кто сказал, что я сдался?
– «Ордена Феникса больше нет», – с горькой иронией процитировал Гарри. – «Сам-Знаешь-Кто победил, все кончено, а те, кто думает иначе, сами себе врут».
– Я не говорю, что мне это нравится, но это правда!
– Нет! – возразил Гарри. – Ваш брат знал, как покончить с Сами-Знаете-Кем, и передал свое знание мне. Я доведу дело до конца – или умру. Не думайте, будто я не понимаю, чем все может закончиться. Давно уже в курсе.
Он замолчал, ожидая, что Аберфорс засмеется или заспорит, но тот лишь набычился.
– Нам нужно в «Хогварц», – напомнил Гарри. – Если вы не поможете, мы дождемся рассвета, оставим вас в покое и попытаемся пробраться сами. А если хотите помочь – сейчас самое время.
Аберфорс посидел, уставив на Гарри эти ярко-голубые глаза. Затем откашлялся, встал, обошел столик и приблизился к портрету Арианы.
– Ты знаешь, что нужно, – произнес он.
Она улыбнулась, повернулась и пошла прочь – не так, как обычно люди на портретах, за рамку, а вглубь, по длинному тоннелю, нарисованному за ее спиной. Гарри, Рон и Гермиона наблюдали за удаляющейся стройной фигурой, пока Ариану не поглотила тьма.
– Э-э-э… что?.. – начал Рон.
– Сейчас в «Хогварц» один путь, – сказал Аберфорс. – Все старые тайные проходы под наблюдением с обеих сторон, вдоль ограды дементоры, в школе повсюду патрули – как мне доносят, «Хогварц» никогда в жизни так не охраняли. Что вы там сможете, если директором теперь Злей, а в заместителях у него Карроу?.. Впрочем, это дело ваше, верно? Вы вроде сказали, что готовы умереть?
– Но что?.. – произнесла Гермиона, глядя на картину.
В конце нарисованного тоннеля появилась маленькая белая точка. Ариана, постепенно увеличиваясь, возвращалась. И вела с собой кого-то еще, высокого, хромого, явно взволнованного. С тех пор как Гарри видел его в последний раз, человек этот сильно оброс. Он проявлялся все отчетливей, обе фигуры становились больше и больше, пока наконец их головы не заполнили все полотно. Картина, будто дверца, распахнулась и открыла проход в настоящий тоннель – а оттуда, нестриженый, с изрезанным лицом, в изорванной мантии, выбрался самый что ни на есть настоящий Невилл Лонгботтом. Он взревел от восторга, спрыгнул с каминной полки и завопил:
– Я так и знал, что ты придешь! Я так и знал, Гарри!
Глава двадцать девятаяПотерянная диадема
– Невилл… но… как?..
Однако Невилл увидел Рона и Гермиону и с радостным криком бросился их обнимать. Гарри вгляделся; Невиллу явно нелегко: один глаз опух и весь желто-фиолетовый, лицо в шрамах, да и вообще, по виду судя, жизнь его треплет. Тем не менее он сиял и, отпустив Гермиону, вновь воскликнул:
– Я так и знал, что ты придешь! Говорил ведь Шеймасу: рано или поздно – обязательно!
– Невилл, что с тобой случилось?
– Что? А-а, это. – Невилл мотнул головой: мол, раны ерунда. – Я еще ничего, у Шеймаса видок похуже. Сами посмóтрите. Ну что, идем? Аб, – обратился он к Аберфорсу. – Там еще парочка наших сюда собирается.