Открылась дверь. Вошел очень удрученный Думбльдор.
– Профессор, – залепетал Гарри, – ваша птица… я ничего не мог поделать – она взяла и загорелась…
К вящему изумлению Гарри, Думбльдор улыбнулся:
– И самое время, надо сказать. Он давным-давно плохо выглядел. Я уж намекал ему, чтобы поторапливался.
Думбльдор хохотнул, глядя в ошарашенное лицо мальчика.
– Янгус – феникс, Гарри. Фениксы, когда им приходит пора умереть, загораются, а потом возрождаются из пепла. Смотри…
Гарри посмотрел как раз вовремя – крошечный, сморщенный, новорожденный птенец высовывал головку из кучки пепла. На вид, правда, он был ничем не краше, если не гаже, сгоревшей птицы.
– Жаль, что тебе довелось познакомиться с ним в день горения, – сказал Думбльдор, усаживаясь за стол. – Обычно он необыкновенно красив, у него роскошное оперение, красное с золотом. Восхитительные создания эти фениксы. Способны носить невероятно тяжелые грузы, их слезы обладают целебной силой, а еще они очень преданные домашние животные.
Когда Янгус загорелся, Гарри от испуга забыл, зачем он здесь, но память немедленно вернулась к нему при виде Думбльдора, царственно восседавшего в высоком кресле за письменным столом. Светло-голубой взор пронзал Гарри насквозь.
Но не успел Думбльдор произнести хоть слово, дверь кабинета с могучим грохотом распахнулась, и внутрь ворвался обезумевший Огрид. На лохматой черной макушке был нахлобучен шлем. В руке болтался дохлый петух.
– Это не Гарри, профессор Думбльдор! – заголосил Огрид. – Мы с ним только-только поговорили – секундочки не прошло, как на того паренька напали! Откуда ему успеть, Гарри-то? Сэр…
Думбльдор открыл было рот, но Огрид безостановочно, взахлеб, говорил, в ажитации размахивая петухом и посыпая пол перьями.
– …ну не он это, ежели надо, я в министерстве магии чем хошь поклянусь…
– Огрид, я…
– …не того вы взяли, сэр, я уж знаю, Гарри б ни в жисть…
– Огрид! – прикрикнул Думбльдор. – Я и не думаю на Гарри.
– Ох… – Огрид замер, и петух вяло повис. – Хорошо. Тогда я снаружи обожду.
И смущенно зашагал к выходу.
– Вы и не думали, что это я, профессор? – с проснувшейся надеждой переспросил Гарри.
Думбльдор смахивал петушиные перья со стола.
– Нет, Гарри, не думал, – ответил Думбльдор, однако снова помрачнел. – Но мне все же надо побеседовать с тобой.
Гарри с волнением ожидал, что скажет Думбльдор, а тот молча рассматривал его, сложив длинные пальцы домиком.
– Я должен спросить тебя, Гарри, не хочешь ли ты о чем-нибудь мне рассказать, – мягко проговорил Думбльдор. – Не важно, о чем. О чем угодно.
Гарри не знал, что и ответить. Он вспомнил, как Малфой кричал: «Мугродье – очередь за вами!» Он подумал о всеэссенции, тихо булькающей на унитазе. Потом подумал о бестелесном голосе, который слышал уже дважды, и припомнил слова Рона: «Когда человек слышит голоса, которых больше никто не слышит, это плохой признак, даже в колдовском мире». Он вспомнил слухи, которые ходят о нем самом, и свои крепнущие опасения, что между ним и Салазаром Слизерином существует какая-то связь…
– Нет, профессор, – сказал Гарри. – Ничего такого нет…
После двойного преступления всеобщее неопределенное беспокойство мгновенно вскипело настоящей паникой. Как ни странно, сильнее всего потрясала судьба Почти Безголового Ника. «Что же могло сотворить такое с призраком? – спрашивали себя люди. – Какая ужасная сила могла повредить тому, кто и так уже мертв?» Начался чуть ли не массовый исход – народ торопился зарезервировать места в «Хогварц-экспрессе», на Рождество учащиеся с облегчением разъезжались по домам.
– Если так дело пойдет, только мы одни и останемся, – сказал Рон. – Мы, Малфой, Краббе и Гойл. То-то выйдет веселое Рождество.
Краббе с Гойлом, всегда делавшие то же, что и Малфой, записались в свиток остающихся. Гарри вообще-то был рад, что на Рождество почти никого в школе не будет. Он ужасно от всего устал: и от того, что все его сторонятся, будто у него в любую минуту могут вырасти клыки или он станет плеваться ядом; и от перешептываний, и от показывания пальцами, от шипения и бормотания, что повсюду его преследовали.
А вот Фреду с Джорджем это очень даже нравилось. Они радостно маршировали по коридорам впереди Гарри с криками:
– Пропустите! Идет Наследник Слизерина, он вооружен и очень опасен!..
Перси их поведение в высшей степени не одобрял.
– В этом нет ничего смешного, – процедил он сквозь зубы.
– Эй, прочь с дороги, Перси, – с притворным высокомерием бросил Фред. – Поттер поторапливается.
– Ага, спешит в Тайную комнату, выпить чаю со своим верным зубастым слугой, – загоготал Джордж.
Джинни расстраивалась от братниных шуточек.
– Ой, не надо, – пищала она всякий раз, когда Фред через всю гостиную спрашивал Гарри, кто у него на очереди в покойнички, или когда Джордж при встречах с Гарри притворялся, будто отпугивает его большой головкой чеснока.
Гарри вовсе не возражал, ему становилось легче: хотя бы Фред с Джорджем считают, что его наследование Слизерину – это попросту смешно. Зато выходки близнецов сильно действовали на Драко Малфоя – тот раз от разу все больше мрачнел.
– Малфою до смерти охота объявить, что на самом деле Наследник – он, – проницательно заявил Рон. – Сами знаете, как он не любит, когда кому-то удается его обставить. Малфой делает грязную работу, а вся слава достается Гарри.
– Недолго ему осталось, – удовлетворенно изрекла Гермиона. – Всеэссенция почти готова. Скоро мы вырвем у него признание.
Наконец семестр завершился, и в замке воцарилась тишина, глубокая, как снег во дворе. Гарри находил ее покойной, а не удручающей, и наслаждался тем, что он сам, Гермиона и братья Уизли безраздельно царят в гриффиндорской башне. Можно, никого не тревожа, взрывать хлопушки и практиковаться в дуэльном искусстве. Близнецы и Джинни решили остаться на Рождество в школе и не ездить в Египет к Биллу с мистером и миссис Уизли. Перси, который не одобрял ребячеств, в общей гостиной «Гриффиндора» появлялся редко и величественно объявил, что лично он остался на Рождество лишь потому, что в такое непростое время долг старосты – поддержать преподавательский состав.
Пришло рождественское утро, белое и холодное. Гарри и Рон – в их спальне больше никого не осталось – проснулись очень рано. Их разбудила Гермиона – она ворвалась в комнату совсем одетая и с подарками.
– Просыпайтесь, – громко сказала она, открывая шторы на окнах.
– Гермиона, тебе сюда нельзя, ты что… – Рон загородился рукой от света.
– И тебе счастливого Рождества, – рассердилась Гермиона и швырнула ему подарок. – Я уже час как встала, ходила положить в наше варево еще немного златоглазок. Все готово.
Гарри сел на постели, сна как не бывало.
– Ты уверена?
– Абсолютно, – сказала Гермиона. Она отодвинула крысу Струпика и села у Рона в ногах. – Если мы вообще собираемся им воспользоваться, то сегодня.
Тут в спальню шумно влетела Хедвига. В клюве у нее болтался крохотный пакетик.
– Привет, – обрадовался Гарри. – Ты уже опять со мной разговариваешь?
Хедвига любовно пощипала хозяина за ухо, и этот подарок был куда приятнее, чем тот, который она доставила. Пакетик оказался от Дурслеев. Они прислали зубочистку и коротенькое письмецо с требованием выяснить, сможет ли Гарри остаться в «Хогварце» и на летние каникулы.
Прочие подарки принесли гораздо больше радости. Огрид прислал объемистую банку паточных ирисок – прежде чем положить в рот, Гарри разогревал их над огнем; Рон подарил книжку под названием «Полеты с “Пушками”» – сборник интересных историй о его любимой квидишной команде, – а Гермиона купила для Гарри роскошное орлиное перо. В последнем свертке, от миссис Уизли, Гарри обнаружил очередной вязаный свитер и большой сливовый пирог. Ласковую открытку от нее Гарри прочел со свежим приливом чувства вины – задумавшись об автомобиле мистера Уизли (который никто не видел со дня падения на Дракучую иву) и об очередной серии нарушения всевозможных правил, которую они с Роном только еще затевали.
Ни одно живое существо, даже с ужасом предвкушая прием всеэссенции, не могло не насладиться рождественским пиром в «Хогварце».
Большой зал предстал во всем своем блистательном великолепии. Здесь, как всегда, стояла дюжина заиндевевших елей, над ними перекрещивались пушистые гирлянды из омелы и остролиста, а с потолка падали заколдованные снежинки, теплые и сухие. Думбльдор дирижировал, народ дружным хором пел его любимые рождественские гимны, и голосище Огрида бубухал громче с каждым следующим кубком эгнога. Перси, не заметивший, что Фред заколдовал его значок «Староста», так что теперь надпись на нем гласила «Старость-то», у всех спрашивал, над чем это они смеются. Гарри был настроен до того благостно, что даже не обращал внимания на доносившиеся от слизеринского стола громкие, ядовитые замечания Малфоя по поводу нового свитера. Если повезет, через пару часов Малфой получит сполна все, что заслужил.
Гарри с Роном едва успели расправиться с третьей порцией рождественского пудинга, и тут Гермиона вытащила их из зала, чтобы в последний раз обсудить план.
– Нам ведь еще нужно добыть кусочки людей, в которых мы превращаемся, – преспокойно сказала она, будто посылая их в супермаркет за стиральным порошком. – Ясно, что лучше всего достать что-нибудь от Краббе и Гойла: они лучшие друзья Малфоя, им он наверняка все рассказывает. Кроме того, надо устроить так, чтобы настоящие Краббе и Гойл не помешали, пока мы допрашиваем Малфоя… У меня уже все проработано, – невозмутимо продолжала она, делая вид, что не замечает ошеломления Гарри и Рона. И достала два больших шоколадных кекса. – Я их наполнила обыкновенным сонным зельем. Ваша задача – сделать так, чтобы Краббе с Гойлом их нашли. Они ведь жадные, умнут за милую душу. Едва они заснут, вырвите у них по паре волосков, а их самих заприте в чулане для метел.