Дедовский дом они продали неожиданно удачно, за семь тысяч песо — крестьянину, выигравшему крупную сумму денег в лотерею (по другой версии, дом удалось продать лишь через много лет). Но суть не в этом.
«— Мы приехали в Аракатаку, — рассказывал Маркес в интервью Варгасу Льосе, — и я увидел, что всё там было вроде бы по-прежнему, только немногое изменилось; произошёл как бы поэтический сдвиг. Я убедился в том, в чём нам всем доводилось убеждаться: улицы, которые раньше казались широкими, теперь стали узкими, дома были не такими высокими, как мы себе воображали, они были всё те же, но источенные временем и запустением; через окна мы видели, что и обстановка в домах прежняя, только обветшала за пятнадцать лет. Это был раскалённый и пыльный посёлок. Стоял жуткий полдень, в лёгкие набивалась пыль. Мы с матерью шли, словно сквозь мираж: на улице не было ни души, лишь бродячие собаки и стервятники. Мы дошли до аптеки на углу, в ней сидела и шила какая-то сеньора. Мать вошла, приблизилась к этой женщине и сказала: „Как поживаешь, кума?“ Та подняла голову — они обнялись и проплакали полчаса. Они не сказали друг другу ни слова, а только плакали. В этот момент у меня возникла мысль на бумаге рассказать о том, что предшествовало этой сцене… Я понял, что хочу быть писателем, никто не сможет мне в этом помешать и осталось одно: попытаться стать лучшим писателем на свете».
Опубликовав еще несколько материалов и рассказ «Зима» (впоследствии переименует в «Монолог Исабели, которая смотрит на дождь в Макондо»), Габриель прекратил сотрудничество с газетой «Эль Эральдо». «Монолог Исабели…» был прелюдией к повести «Палая листва», но Маркес решил выделить его в отдельный рассказ. В нём уже отчетливы мотивы главных тем его творчества — одиночества и странностей, происходящих со временем, которое, по Маркесу, имеет обыкновение сжиматься, растягиваться, возвращаться вспять. Заканчивается рассказ так: «В воздухе угадывалось присутствие кого-то невидимого, улыбающегося в темноте. „Боже мой! — подумала я, смущённая этим сдвигом времени. — Теперь я бы ничуть не удивилась, если бы меня позвали на мессу, которую отслужили в прошлое воскресенье“».
В марте 1952 года в руки Маркеса случайно попала чилийская газета «Диарио Аустраль» (он всегда с интересом читал газеты и журналы других латиноамериканских стран) с заметкой: «Два аргентинца эксперта-лепролога путешествуют по Южной Америке на мотоцикле». В ней рассказывалось о двух молодых студентах-медиках Альберто Гранадо и Эрнесто Геваре, которые ездят по лепрозориям. «Из Аргентины мы направились в чилийскую провинцию Мендоса, где некогда жили предки моего друга Эрнесто по отцовской линии, — рассказывал корреспонденту газеты студент Гранадо. — Мы посетили несколько гасиенд, наблюдая за тем, как укрощают лошадей и как живут гаучо, потом повернули на юг подальше от андских вершин, непроходимых для нашего двухколёсного Росинанта. Мотоцикл беспрестанно ломался, мы больше волокли его на себе. Останавливаясь на ночлег в лесу или в поле, мы зарабатывали средства на питание случайными подработками: мыли в ресторанах посуду, лечили крестьян или выступали в роли ветеринаров, чинили радиоприёмники, работали грузчиками, носильщиками или матросами. Обменивались опытом с коллегами, посещая лепрозории, где имели возможность отдохнуть от дороги. Мы не боимся заражения и испытываем участие к прокажённым, желая посвятить жизнь их лечению. Мечтали посетить лепрозорий на острове Пасхи, но узнали, что корабль туда надо ждать полгода. Побывали в Перу, познакомились с жизнью индейцев кечуа и аймара, заглушающих голод листьями коки. Несколько дней провели на развалинах древнего города инков Мачу-Пикчу — расположившись на площадке для жертвоприношений старинного храма, стали пить мате и фантазировать. „Знаешь, старик, — шутил я, — давай останемся здесь. Я женюсь на индианке из знатного инкского рода, провозглашу себя императором и стану правителем Перу, а тебя назначу премьер-министром, и мы вместе осуществим социальную революцию“. Но мой друг Эрнесто Гевара, задыхаясь в приступе астмы, ответил серьёзно: „Нет, Миаль, революцию без стрельбы не делают!“».
Газета «Эль Эспектадор» опубликовала фоторепортаж об этих студентах-медиках Геваре и Гранадо, прибывших по Амазонке в Колумбию на плоту «Мамбо-Танго», построенном для них благодарными прокажёнными лепрозория Сан-Пабло. «Фотографируя и ведя дневники, студенты-романтики проплыли мимо порта Летисия, из-за чего пришлось приобретать лодку и возвращаться уже с бразильской территории, — сообщалось в репортаже. — Имея подозрительный вид, оба товарища угодили за решётку. Начальник полиции, будучи болельщиком, знакомым с успехами в футболе сборной Аргентины, освободил путешественников, узнав, откуда они родом, в обмен на обещание тренировать местную футбольную команду. Что с успехом и проделал доктор-футболист Эрнесто Гевара, и команда победила в финальном матче районного чемпионата, а благодарные болельщики купили студентам билеты на самолёт до Боготы».
Габриелю хотелось познакомиться с этим интересным и, судя по фотографиям, симпатичным аргентинцем Эрнесто Геварой. Но в тот раз жизнь их развела — по заданию шефа Вильегаса Маркес должен был открывать офис-базу в Сьенаге, некогда столице «банановой лихорадки», где жили его дед и бабушка до Аракатаки и где произошёл массовый расстрел забастовавших рабочих, и на некоторое время поселился там.
И оттуда вместе с композитором Рафаэлем Эскалоной — который разъезжал по стране в поисках народных мотивов, песен и вовлёк в это Габриеля, интересовавшегося историческими фактами, мифами, сказками, притчами, легендами, — они объездили Сесар (там в марте 1953 года Маркес прочёл в газете о смерти в далёкой Москве Иосифа Сталина и заспорил с друзьями о роли в истории этого политического деятеля, победившего Гитлера), Гуахиру, Риоаче… География передвижений его будущих героев часто совпадает с их тогдашними маршрутами. Например, тем же путём, по департаменту Гуахира, проедет несчастная, замученная ненасытными крестьянами и солдатами героиня «Невероятной и печальной истории о простодушной Эрендире и её бессердечной бабке». Маркес упорно выискивал знавших его деда-полковника и бабушку людей, подробно их расспрашивал, записывал правдоподобные и не очень истории…
Были и замечательные встречи. «То, что в детстве я слышал от деда и бабушки, обрело тогда новый смысл, — вспоминал Маркес. — Однажды мы с Рафаэлем пили пиво на террасе единственного погребка в селении Ла-Пас. Подошёл крепкий мужчина в широкополой ковбойской шляпе, в крагах и с кобурой на поясе. Эскалона побледнел и представил нас друг другу. Он показался мне симпатичным парнем. Протянул сильную руку, крепко пожал мою и спросил: „Вы имеете какое-нибудь отношение к полковнику Маркесу Мехия?“ — „Я его внук!“ — ответил я с гордостью. „Тогда выходит, ваш дед убил моего деда. Меня зовут Лисандро Пачеко“. — „А вашего деда звали Медардо Пачеко Ромеро…“ — „Именно так его и звали. Сорок пять лет назад в селении Барранкас ваш дед, полковник Николас Рикардо Маркес Мехия…“ — „То был поединок“, — напомнил я. „И всё же ваш дед отправил моего на тот свет“, — закончил Пачеко и попросил разрешения сесть за наш стол. „Лисандро, друг, не вороши прошлое, прошу тебя, — обеспокоенно сказал Рафаэль. Он, конечно, не напрасно боялся. — Лисандро, выпей с нами пива, а мне дай пострелять из твоего револьвера. Хочу проверить, не разучились ли в городе стрелять“. — Рафаэль расстегнул кобуру на поясе Лисандро и вынул оружие. „Стреляй сколько хочешь, патронов у меня навалом“, — сказал с улыбкой Лисандро и попросил принести себе кружку пива. Когда Рафаэль разрядил барабан, Лисандро сунул руку в карман галифе и вынул пригоршню патронов. „Дайка и я постреляю“. Рафаэль нерешительно протянул револьвер Лисандро. Тот стрелял лучше Рафаэля, а потом они предложили пострелять и мне, но я отказался. Я предложил выпить ещё пива. Они расстреляли все до последнего патрона, а потом мы с Лисандро устроились у него в фургоне и пили тёплый бренди в память о наших дедах. Закусывали холодным, плохо прожаренным мясом козлёнка. Однако Эскалона окончательно успокоился, только когда Пачеко обнял меня и сказал: „Вижу, ты отличный парень, не брезгуешь общаться с контрабандистами. Давай ещё по одной!“ Мы гуляли три дня и три ночи и расстались друзьями. Прошло пять лет, и я описал в „Рассказе о рассказе“ эту встречу и историю поединка двух настоящих мужчин…»
Поездка была плодотворной и весёлой. И — знаковой, как многое в жизни Гарсиа Маркеса. Притом не только из-за чудесной встречи с Лисандро, который потом всюду сопровождал Габриеля и Рафаэля и, выпив, то и дело приговаривал: «А всё-таки, друг мой Габо, твой дед убил моего дедушку, убил…» Шеф Хулио Сесар Вильегас прислал Габриелю — с пометкой: «Учись!» — несколько выпусков североамериканского журнала «Life» на испанском языке, в которых была опубликована только что переведённая с английского повесть «Старик и море».
Немолодой уже Хемингуэй нанёс удар молодому писателю (как и многим из поколения Маркеса во всём мире), от которого тот не мог оправиться по крайней мере десятилетие. Это был настоящий нокаут. Во-первых, поразили простота, краткость, точность, ясность повести-притчи, которую написал великий янки, живущий на Кубе. Габриель наконец-то понял, что имел в виду «учёный каталонец» Виньес в своих последних напутствиях. Во-вторых, возникло желание сжечь свой показавшийся теперь унылым и чрезвычайно многословным роман «Дом». Но от этого желания, слава Богу, он удержался. И, в пятый раз перечитав повесть от первого абзаца: «Старик рыбачил один на своей лодке в Гольфстриме. Вот уже восемьдесят четыре дня он ходил в море и не поймал ни одной рыбы. Первые сорок дней с ним был мальчик…» — до последнего, приводившего в неизменный восторг, в экстаз: «Наверху, в своей хижине, старик опять спал. Он снова спал лицом вниз, и его сторожил мальчик. Старику снились львы», — Габриель скакал по комнате, хлопал себя по ляжкам и твердил: «Ай да коньо, этот Хем, ай да карахо!»