– Это всего лишь тело, – пробормотал Эштон первое, что пришло ему в голову. – Оно просто хочет есть. Это не ты.
Новый разряд с треском разорвался над крышей клетки, обдав их обоих искрами.
– Ну-ка отошел сейчас же, – надсмотрщик сверлил Эштона взглядом, держа наготове электрокнут. В мутноватом бутылочном запахе его сознания отчетливо ощущался страх.
Эштон разжал перепончатые пальцы и убрал лапу.
– Спасибо, – тихо сказала Двести пятая, глядя на него своими удивительными глазами. – Я бы сама не справилась.
К тоннелю, ведущему на Арену, они подъехали сразу после полудня. Эштон немного боялся неизбежной встречи с Майло: он не знал, чувствуют ли ищейки друг друга. Но Майло привычно стрельнул раздвоенным языком в воздух, обдав Эштона жизнерадостным рыжим запахом, и пошел дальше, не обернувшись.
В колодце Эштон и Двести пятая снова оказались рядом, их разделяла только металлическая решетка. Двести пятая больше не пыталась грызть прутья. Свернувшись на каменном полу, она порой осторожно прикасалась кончиком хвостовой пики к носу и шумно, всем телом, вздыхала. Надсмотрщик-бриген наблюдал за ней с тревогой, время от времени поглядывая на Эштона.
Эштон не помнил его в Ангаре. Судя по тому, что он не выпускал из рук электрокнута, бросая испуганные взгляды на голодных шипастых рептилий, этот бриген попал сюда после недавней сортировки. Кажется, его звали Дрю. Эштон заметил, что другие надсмотрщики обходят его стороной, будто опасаются, что мастер Сейтсе взял его на замену кому-то, чья тушка уже далеко не первой свежести.
В этот раз часть надсмотрщиков, включая Дрю, устроилась на ночлег прямо в колодце, расположившись на перьевых подстилках вокруг чахлого водяного деревца. Может, поэтому ночь прошла тихо: драки не грызлись между собой, разве что тихо шипели, если кто-нибудь неосторожно задевал решетку хвостовой пикой. Эштон лежал, то и дело проваливаясь в мутную полудрему, из которой его всякий раз доставал сверкающий взгляд Двести пятой. Она не спала, просто молча смотрела на него, и ему даже не нужно было принюхиваться, чтобы понять: они оба очень боялись.
Наутро Эштона, Двести пятую и небольшого, но юркого драка с номером шестьдесят три на морде вывели из клеток и подвели к водяному деревцу. За воротами уже слышался гул Арены.
Ролло дал сделать несколько глотков Шестьдесят третьему и Двести пятой, потом протянул конец желоба Эштону.
Густая прохладная жидкость капнула ему на язык и пролилась в горло. Она не имела ни вкуса, ни запаха – только звук, низкий и прохладный, как стакан воды в летнюю ночь. Этот звук наполнил всё его существо, заставив завибрировать в унисон с кем-то, кто говорил или пел сквозь него, выдувая из хищного тела слова неизвестного языка, лопавшиеся в воздухе влажными разноцветными пузырями.
Эштон оглянулся на Двести пятую, чтобы проверить, чувствует ли она то же самое, – и понял, что отчетливо видит каждую ее мысль и каждый полубессознательный импульс.
Ей было страшно – это Эштон и так уже знал. Она молча молилась на паназиатском, перебирая стертые от многократного повторения слова, как бусины старых четок, и нанизывая их по памяти в произвольном порядке. У стоящего рядом с ней Шестьдесят третьего побаливало колено правой ноги, ушибленное в пути о железные прутья клетки. Ролло, убирая желоб, с легким раздражением думал, что Сто двадцать пятый, конечно же, выживет на Арене, и прикидывал, уместится ли в одну капсулу весь заказанный в этот раз товар.
Кованые ворота поползли вверх, но Эштон не услышал ни скрежета, ни шума Арены. Вместо этого колодец наполнился мыслями; их разноцветный разноязыкий гомон сбивал с ног и затягивал, как воронка, не давая вырваться на поверхность, туда, где была тишина. Эштон забился, пытаясь всплыть, и почувствовал, как чья-то злость пополам со страхом обожгла его. В следующую секунду он обнаружил, что лежит на песке, окруженный надсмотрщиками и бригенами в голубых кольчугах с излучателями наготове.
«Он сейчас бросится», – испуганно вскрикнул у него в голове чей-то голос. «Встать!» – заорал другой голос. Эштон попытался сказать, что всё в порядке и он сейчас поднимется, но слова рассыпались щелчками и хрипами, и бригены вскинули излучатели, целясь ему в затылок.
С трудом пробиваясь сквозь вязкую толщу чужих мыслей, Эштон огляделся и увидел Двести пятую и Шестьдесят третьего, замерших чуть поодаль с настороженно вскинутыми хвостами. Преобразователей на них не было – должно быть, их уже сняли перед боем. Бриген, стоявший рядом, с презрением думал, что у Сто двадцать пятого сдали нервы и что мастер Сейтсе совсем распустил молодняк у себя в Ангаре.
Эштон рывком поднялся, заставив бригенов отпрянуть. Один из них едва не выстрелил – Эштон услышал его панику, когда когтистый палец застрял в спусковом кольце, и на всякий случай нагнулся, чтобы выстрел прошел у него над холкой. Бриген замер с излучателем наперевес, растерянно глядя на драка, расправлявшего острые алые гребни, и медленно отступил. Вслед за ним ретировались остальные бригены с надсмотрщиками.
Всё еще задыхаясь в водовороте чужих мыслей, Эштон услышал, как Двести пятая зашипела, и обернулся в ту же сторону.
От противоположного выхода на Арену, выстроившись широким веером, к ним приближались четверо. Их смутные силуэты едва виднелись в клубящихся облаках разноцветных импульсов, и Эштон не сразу понял, что это бойцы, которых выставил на Арену Город.
Слева и справа шли примы в коротких кольчугах с шипастыми шарами на длинных цепях. В центре семенили секты; один тащил огромный, в полтора своих роста, выпуклый металлический щит с шипами, в четырех лапках другого было по метательному копью с наконечником из гартания.
Никто на Арене не хотел умирать, но все напряженно думали о смерти. Эта мысль, многократно повторенная цветными запахами разных сознаний, висела в воздухе, как холодная дымка у подножия водопада, причудливо преломляя предметы, тела и движения. В этом дрожащем воздухе Эштон увидел, как Шестьдесят третий бросился на правого прима, а сект метнул первое копье…
Но копье почему-то осталось у секта в лапке, хотя пролетело через треть Арены и воткнулось Шестьдесят третьему в бок. А тот, вместо того чтобы завизжать от боли, просто растворился в воздухе.
Эштон оглянулся назад – Шестьдесят третий еще только-только приседал на задние лапы, готовясь броситься на прима.
То, что Эштон увидел в дрожащем воздухе, было импульсами, возникавшими в окружавших его сознаниях. Он понял это, когда сект поднял копье уже по-настоящему…
– Слева! – заорал он несущемуся вперед Шестьдесят третьему. – Пригнись! – но из горла вырвались только щелчки и хрипы.
В следующую секунду копье, просвистев в воздухе, вошло в бок Шестьдесят третьему пониже ребер, заставив его кувырнуться в песок и завизжать от боли. Прим, которого он собирался атаковать, подскочил поближе, и тяжелый шипастый шар опустился на спину Шестьдесят третьего, ломая гребни.
Шестьдесят третий отчаянно взмахнул хвостом, но другой прим, подоспев, набросил на хвост цепь и дернул на себя, не давая драку дотянуться хвостовой пикой до напарника. Второе копье воткнулось Шестьдесят третьему в шею, перерезав одну из дыхательных трубок, и колючее ядро с размаху ударило между глаз, расколов череп.
Всё это время сект со щитом держал Двести пятую на расстоянии, не позволяя прийти на помощь Шестьдесят третьему. Теперь, когда драк превратился в бесформенную кучу окровавленной плоти, прим бросился к ней, обходя справа.
Припав на передние лапы и громко шипя, Двести пятая пятилась к краю Арены, уворачиваясь от свистящего в воздухе шара, облитого свежей пурпурной кровью. Возле туши Шестьдесят третьего сект взвешивал оставшиеся в лапках копья, решая, кто из двух драков более легкая мишень.
Эштон повернулся, открыв бок, будто собирался рвануться на помощь Двести пятой; он знал, что это поможет секту принять решение. Так и вышло: сект метнул копье в него – но на долю секунды позже, чем Эштон бросился ему навстречу. В несколько длинных прыжков он добрался до секта и мощным ударом хвостовой пики срезал все три левые лапки. Сект упал на брюхо и в панике застрекотал, пытаясь отползти от разъяренной рептилии.
Прим всё еще отчаянно дергал запутавшуюся в хвосте Шестьдесят третьего цепь, когда хвостовая пика Эштона пробила ему бедро и вышла наружу вместе с обломками кости. Животный вой, раздавшийся над Ареной, заставил вздрогнуть даже секта с шипастым щитом. Эштон выдернул пику – и прим упал, заливая песок оранжевой кровью. Все его мысли рассыпались бесформенными цветными осколками вокруг черного столба боли, уходящего высоко в небо. Столб медленно вращался, ввинчивая в песок мечущееся сероватое сознание. Эштон понял, что этого прима можно оставить в покое: в ближайшее время он всё равно не сможет ничего сделать.
Меж тем искалеченный сект, загребая песок тяжелым бронированным туловищем, пытался добраться до отрубленной лапки со всё еще зажатым в ней копьем. Эштон молнией вспрыгнул ему на спину, вдавил хитиновый панцирь в песок, скользящим движением бокового гребня срезал под корень вздыбившиеся жала – и тут же, упершись мордой и передними лапами в твердый хитиновый бок, с силой толкнул секта, опрокинув навзничь.
Из этого положения сект уже не мог подняться. На всякий случай Эштон сшиб хвостовой пикой оставшиеся лапки и бросился к Двести пятой, которую второй сект с примом загнали под самую стену Арены.
Тяжелый металлический шар прима уже пару раз задел ее по касательной, оставив рваные раны под левым боковым гребнем и на бедре. Эштон на миг остановился, фокусируя взгляд на двух силуэтах, колеблющихся в зыбком мареве цветных сполохов.
Правый вот-вот должен был развернуть к нему тяжелый щит, левый начал очередной замах цепью…
Не теряя времени, Эштон подскочил к левому и полоснул его боковым гребнем под колени, одновременно перерубив цепь в воздухе ударом хвостовой пики. Шар, сорвавшись с цепи, с оглушительным звоном врезался в верхнюю часть щита. И пока сект силился устоять и удержать вибрирующий щит, Эштон скользнул к нему за спину и хлестнул хвостом по нижним лапкам. Лапки с хрустом переломились, и сект вместе со щитом тяжело упал на спину.