На следующий день ему стало немного лучше. Призвав на помощь всё, что удалось вспомнить из короткого курса первой помощи, который она вполуха прослушала в цифровом колледже, зависая в приватном секс-чате с Келлардом с факультета социальной аналитики, Мия сняла с Дерека размокшие за ночь пластыри, промыла и крепко замотала плечо бинтом. Одежду и обувь, насквозь пропитанную кровью, грязью и какой-то болотной ржавчиной, она собрала в пакет и отправила в утилизатор. Взамен пришлось дать ему штаны и рубашку Эштона, чтобы Дерек смог, держась за стены и морщась от боли, добраться до туалета.
Они были примерно одной комплекции, но Эштон был выше почти на голову. Он всегда был самым высоким парнем, куда бы они ни пришли: на его коротко стриженную курчавую голову можно было ориентироваться, как на верхушку маяка, торчащую из тумана. Мия смеялась, что ей никогда не удастся потерять мужа в толпе, даже если она этого захочет. «Зато, – отвечал Эштон вполне серьезно, – я вижу то, что тебе недоступно: твою макушку».
Составление отчета по отделу политкоррекции заняло у нее всё утро. К полудню, досчитав коэффициенты состязательности по финалам на ближайший месяц, Мия отправила данные Айре – и вдруг ощутила странную, почти головокружительную свободу. Звонок по утилизации должен был вот-вот начаться, но вокруг не было ни Гатто с его понимающим липким взглядом, ни Айры, ни полупрозрачной Фионы с ледяным голосом, проникающим прямо в мозг, – только измученный ознобом и жаром Дерек в домашней рубашке Эштона с подвернутыми рукавами.
В пятницу Айра вызвал ее на работу. Мия так и не поняла зачем: поднявшись на 38 этаж, она первым делом наткнулась на Шона из нарративного отдела, который сказал, что Айру вызвали в корпус Эвтерна и сегодня его уже, наверное, не будет.
Айра все-таки появился – под вечер, в виде мерцающей голограммы из парка на 70 этаже. Он задал ей пару вопросов, которые можно было с тем же успехом решить на следующей неделе, а потом развернул экран коммуникатора от себя, показав Мие трясущуюся панораму вечернего города.
– Красиво, да? – сказал он, перекрикивая гудящий в динамиках ветер. – Квинтэссенция экзистенциальной свободы!
Мия молчала. Айра повернул коммуникатор к себе и уставился прямо в камеру. Ветер трепал его малиновые вихры, выворачивая седыми корнями наружу. Айра смотрел на нее с какой-то тоскливой жадностью, кусая синеватые губы и щуря глаза, подернутые серебристым блеском. Мия вспомнила сухую шершавую кожу на кончиках его пальцев и почувствовала внезапную тошноту.
– Знаешь что, – произнесла она, с удивлением слушая собственный голос, – я, пожалуй, поеду сейчас домой.
И отключилась.
Выходные прошли на удивление спокойно. Мия меняла Дереку повязки и кормила по часам. Раны и ссадины заживали на нем быстро, как на диком звере, но в глубине бесцветных глаз по-прежнему не было ничего живого. Он уже мог вставать, но делал это только тогда, когда Мия ему разрешала. Он вообще делал всё, что она говорила, без размышлений и с покорностью сенсорной игрушки с голосовым управлением.
Это напоминало ей первые месяцы после клиники – только теперь в роли Эштона была она. Мия помнила это ощущение искусственного скафандра, надетого на нее вместо привычного тела, способного хоть что-то почувствовать. Помнила, как она билась изнутри в его сплошные гладкие стенки, не находя выхода и удивляясь тому, что Эштон не держит в доме лекарств кроме тех, что ей прописали в клинике, зачем-то прячет все острые металлические предметы и приносит воду в пластиковом стакане вместо стеклянного, который можно разбить.
Теперь она видела, как это выглядело снаружи. У нее была фора: в отличие от Эштона, Мия точно знала, что там, в глубине непроницаемого скафандра, всё еще теплится жизнь. Тело Дерека было живым – оно отзывалось на прикосновения, нуждалось в пище, засыпало и просыпалось. Оно просто не хотело чувствовать того, что было внутри, словно там были залежи черной боли, к которым невыносимо было даже прикасаться.
Эту боль ничем нельзя было облегчить. Дерек должен был справиться с нею сам – или задохнуться в безвоздушном пространстве собственного сознания, герметичного, как стальная камера. Всё, что могла сделать Мия, – это быть рядом, потому что там, внутри этой камеры, откуда не доносилось ни звука, был тот, кто нуждался в ее присутствии. Тот, для кого ее присутствие означало, что он, вероятно, всё еще жив.
И Мия часами сидела рядом, глядя на осунувшееся лицо, заросшее неопрятной серой щетиной. Постепенно Дерек стал засыпать под ее взглядом, как Ави, который верил, что, пока она смотрит, с ним ничего не может случиться. Или, может быть, в это верила сама Мия, а Ави просто спал, набегавшись за день, и под его плотно закрытыми веками жили незнакомые детские сны, где люди летали и каждый мог преспокойно дышать под водой.
В воскресенье вечером, вставая с кушетки, Мия увидела, как веки слегка приоткрылись, и хриплый мужской голос чуть слышно прошептал:
– Спасибо.
В понедельник она снова поехала на работу. Пистолет в сумке уже привычно оттягивал плечо: Мия так и не придумала, что́ с ним делать, и каждый раз брала его с собой.
Как только в окне вагона показалась сверкающая под утренним солнцем Амальгама, Мия поежилась от неясного ощущения тревоги.
Возле турникетов на выходе со станции стояла группа женщин и мужчин в форме Департамента защиты сознания. Мия замедлила шаг и тут же почувствовала, как кто-то поймал ее за локоть. Обернувшись, она увидела Шона. Он вертел головой, жадно раздувая ноздри, словно гончая, взявшая след.
– Ты уже знаешь про Айру? – спросил он и потащил ее вперед, прямо на полицейских, которые останавливали всех и что-то негромко спрашивали.
– Нет, – хрипло сказала Мия. – Нет, а что с ним?
Высокая брюнетка в форме повернулась на звук ее голоса и окинула внимательным взглядом.
– Он умер, – Шон подтолкнул ее к высокой брюнетке. – Еще в субботу, но нам сообщили только сейчас.
– Как это умер? – Мия решила, что ослышалась. – В каком смысле?
– Ужасная глупость, – вздохнул Шон и скосил глаза, чтобы видеть ее реакцию. – Чинил дрон для племянника, неудачно включил мотор. Один из пропеллеров пропорол ему бедренную артерию. Сестра была в соседней комнате, но ничего не успела сделать – всё кончилось в минуту.
Перрон вдруг стал липким и вязким, как дно болота. Мия остановилась.
– Мэм? – услышала она у себя над ухом. – Вы работаете в этом корпусе?
Высокая брюнетка смотрела на нее в упор. Мия открыла рот и с ужасом поняла, что не может произнести ни слова.
– Можно увидеть ваш идентификатор?
Соскользнув с плеча, сумка с глухим стуком упала брюнетке под ноги. Не в силах пошевелиться, Мия смотрела, как та наклоняется за ней – медленно, словно во сне.
– Она же беременна! Вы что, не видите? – резкий голос Шона выдернул ее из ступора.
Мия вздрогнула и негнущимися пальцами взялась за сумку, которую Шон выхватил из рук полицейской и протягивал ей.
– Мия Дювали, отдел политкоррекции. Я провожу ее на 38 этаж.
– А вы?
Брюнетка прищурилась, положив руку на пояс рядом с кобурой.
– Шон Чингвао, нарративный отдел, – возмущенно фыркнул тот, проталкивая Мию через турникет. – Если это вам это что-нибудь говорит.
Втолкнув Мию в подошедший лифт, Шон прикоснулся к сенсору, дождался, чтобы двери закрылись, и выпустил ее локоть из цепких пальцев.
– Нас теперь не пускают с этажа на этаж, – заговорщицки подмигнул он ей. – Приходится изворачиваться, чтобы попасть к нормальному кулеру. С тех пор как началось официальное расследование, все будто с ума посходили.
– Расследование? – дрогнувшим голосом спросила Мия. – Про Айру?
– При чем тут Айра? – удивился Шон. – С ним как раз всё понятно.
Увидев выражение ее лица, Шон хлопнул себя по лбу и улыбнулся.
– Точно! Тебя же здесь не было на прошлой неделе, и ты ничего не знаешь, – воскликнул он тоном человека, готовящегося рассказать любимый анекдот собеседнику, который его еще ни разу не слышал. – Речь про Фиону из утилизации.
Фиона уже несколько недель была в отпуске. Говорили, что она улетела на другой континент – вроде бы по семейным обстоятельствам, хотя каждый сотрудник «Кэл-Корпа» прекрасно знал, что «семейные обстоятельства» в сочетании с длительным отпуском почти всегда означали рехаб.
В четверг утром в корпус Эвтерна пришел Департамент защиты сознания. Тело Фионы обнаружили на северо-западном побережье. В кармане у нее был чип, содержащий данные с серверов «Кэл-Корпа» за последний месяц; видимо, она торговала личными данными кандидатов, зарабатывая себе на пересадку синтетического сердца.
– Ты знала, что у нее были проблемы с сердцем? – фыркнул Шон. – Можно было догадаться. Уж если кто был эталоном бессердечной суки, так это она.
Застрелили Фиону и еще какого-то полицейского: судя по всему, он пытался помешать сделке. Убийце удалось скрыться. «Кэл-Корп» совместно с Департаментом защиты сознания проводил внутреннее расследование, чтобы выяснить, был ли он связан с кем-то из самой корпорации или действовал в одиночку.
– На прошлой неделе трясли Эвтерну, – с видимым сожалением произнес Шон: пропуска нарративного отдела не работали в корпусе, где сидел отдел утилизации. – Там был обыск, десять этажей перевернули вверх дном. А теперь, – его широкие ноздри раздулись, и он задрожал в радостном предвкушении, – теперь взялись за политкоррекцию. И за все остальные отделы, которые работали с ней по пересчетам.
Шон умолк за секунду до того, как двери лифта открылись: чувства времени нарративщикам было не занимать. Улучив момент, Мия скользнула к себе в кабинет и заперла дверь. Больше всего на свете ей хотелось включить стопроцентное затемнение стен, но все кабинеты были прозрачными, и она побоялась привлекать к себе внимание. Вместо этого она села в кресло и натянула шлем для голографической связи, сделав вид, что должна ответить на важный звонок.