Не послышалось, снова за спиной голос прозвучал:
— Та вiн зовсiм някоi, хлопцi! (Да он совсем никакой, парни!)
Медленно обернулся, придерживая правой рукой сбившийся мне под мышку автомат, и всеми силами стараясь удержаться в сознании. Зрение, как и сознание, тоже плыло, и чтоб детали рассмотреть, нужно было приложить немалые усилия.
За спиной у меня, посреди дороги, стоял лысый, небольшого роста и какой–то весь круглый, но при этом крепко сбитый мужик лет тридцати–сорока. Он похоже и говорил, а с противоположных дворов из калиток еще двое как раз выходили и насмешливо на меня смотрели.
Теперь ясно к кому он обращался.
Что удивило, так это их вооружение: двое, в том числе и лысый, в руках арбалеты держали. И только один из этой тройки, самый здоровый из них, был вооружен нормально, держал в руках, если не ошибаюсь, американскии Barrett. Во всяком случае по внешнему виду он похож на него был. Но какой именно — не знаю, не встречал еще такого.
— Що очима блимаеш, Москаль? (Что глазами хлопаешь, Москаль?) — снова обратился ко мне лысый. — Давай, скидай з себе все! Навщо тoбi такi хорошi речi, все одно здохнеш скоро, судячи з твого виду. (Давай, скидывай с себя всё! Зачем тебе такие хорошие вещи, всё равно сдохнешь скоро, судя по твоему виду).
— А якщо сам не помреш, то ми допоможемо, (А если сам не умрешь, то мы поможем), — заговорил второй арбалетчик. А подойдя ближе — рявкнул — Не люблю вас, Москалiв! (Не люблю вас, Москалей!)
Смотрел на этих уродов и в душе разгоралась просто невероятная ненависть. Не только на этих тварей, что ухмыляясь на меня смотрят, но и на тех нелюдей что вирус выпустили, из- за которого матери, не осознавая этого, едят своих детей; на зомби, заполнивших мой родной город; на Димку паскуду, который меня заразил; на…
— Ну що ти дивишся? Що дивишся? Роздягайся, давай! Тiльки аккуратно, без зайвих там смикань. А то… (Ну что ты смотришь? Что смотришь? Раздевайся, давай! Только аккуратно, без лишних там дерганий. А то…) — Не выдержал и третий, что до этого молча стоял, так же ухмыляясь, впрочем. Сейчас же, направив мне в живот дольный ствол своей винтовки с массивным реактивным дульным тормозом, тоже решил меня поторопить. Спешат они, наверное, на тот свет.
Встречались мы в Прибалтике с бандеровцами, видели, что они творили. Достойные потомки своих предков. Так что зародившаяся где–то в груди ненависть теперь полностью акцентировалась на этих тварях, и такое ощущение возникло, будто она, эта ненависть, достигнув какого–то внутреннего предела — взорвалась, разойдясь невидимой волной от меня во все стороны. И этот взрыв принес мне просто невероятное облегчение: в голове стало как никогда ясно, с глаз смыло муть, засуха во рту и та отошла на второй план. Так легко в теле стало, как… как только перед самой смертью бывает.
Улыбнулся облегченно и приготовился умирать, пришло моё время. Нацикам я сдаваться не собирался, пусть лучше они меня пристрелят. Но это уже не пугало. Совсем не пугало. Даже хорошо, что умру не в беспамятстве и меня не сожрут зомби, как и сам им не стану. Умру как воин, о которых немало прочитал в детстве, а потом некоторых и в жизни увидеть довелось. Умру так же как и они, глядя в глаза своей смерти, но и…
«Но и вас я с собой заберу… кого смогу!» — улыбка моя стала еще шире.
Вздохнул полной грудью еще раз и уже готов был начинать, как… началось что–то непонятное.
— Ти чого либишься? (Ты чего лыбишься?) — не понравилась моя улыбка лысому. Отчего его собственная издевательская ухмылка, еще недавно полная превосходства, сменилась сначала на обеспокоенное выражение, а потом его лицо вообще полыхнуло злобой, коей он и взорвался: — Ти чого либишся, падлюка? Та я тебе… (Ты чего лыбишься, падлюка? Да я тебя…)
«Что он меня» — он так и не договорил. Качнулся в мою сторону, сделав один шаг вперед, но тут же замер с открытым ртом. Зато лицо у него продолжало жить своей жизнью: злость сменилась на сильнейшее удивление, удивление переросло в испуг, а испуг уже перерос в полноценный ужас. И он, дрожащим голосом, прошептал:
— Хлопцi, у мене дар пропав! Прискорення зовсiм не вiдгукуеться! (Парни, у меня дар пропал! Ускорение совсем не отзывается!)
Спустя мгновение и здоровяк с Barrett–ом отозвался, не менее испуганным голосом:
— Скрит не працюе! (Скрыт не работает!)
— Сенсорiка не працюе! (Сенсорика не работает!) — одновременно с ним и второй арбалетчик отозвался, испуганно глядя на своих напарников.
И тут же лысый…
— Це ти, падлюко! Ти … Ти… (Это ты, падлюко! Ты… Ты…) — поперхнулся он воздухом, а потом чуть ли не по–девчачьи тонким голосом взвизгнул: — Гасник, хлопцi! Це гасник! Стрiляйте! Вбийте його! Вбийте… (Гаситель, парни! Это гаситель! Стреляйте! Убейте его! Убейте…)
Продолжал он верещать, сам при этом пятясь назад, а потом и вовсе развернулся и задал стрекача.
Я сначала удивленно наблюдал за их непонятными возгласами, пытаясь понять, что именно они кричат на своей «мовi», но услышав «Вбийте!» — понял и начал действовать. Это слово не только для них, но и для меня командой послужило.
Так что я сразу же и начал ее выполнять: подогнув ноги и роняя себя на спину, вскинул БАЯД‑400 и полоснул по ним длинной, на весь магазин очередью. Благо с предохранителя автомат был снят, а патрон в ствол еще при выходе из квартиры был дослан.
— Да ну нах, — выдохнул я хрипло, как только боек в холостую щелкнул.
На удивление у меня всё получилось и я почему–то еще был жив. Не знаю что за «гасныка» они во мне увидели, но если бы не запаниковали, то я, как минимум, так же как и лысый раненый бы валялся.
Живучая сволочь!
В спину на уровне поясницы ему прилично прилетело, но в отличие от своих напарников, лежащих неподвижно, этот подыхать не спешил. Как бежал, в ту сторону теперь и ползти пытается, абы только подальше от меня.
«Или от гасныка?» — снова мысли вернулись к этому непонятному слову.
Только кто бы мне еще разъяснил, что это такое. Гаснык. Гасить. За пожарного меня приняли что ли? Но это вряд ли. Они парни, конечно, суровые, другие так пить не умеют, но от них в панике не убегают, а скорее наоборот, особенно если те угощают.
Гаснык… Ну да, загасил я их, в этом они угадали, но ведь это получилось только из–за их испуга. Что же этот испуг вызвало… Я вообще половину их слов не разобрал. Вроде и украинский, похожий на наш язык, но похож, не значит аналогичный, хватает там и своих непонятных слов.
Всё так же лежа поменял магазин на полный, передернул затвор и только потом с трудом поднялся. Такое ощущение возникло, будто с патронами и хорошее самочувствие выплеснул. Снова слабость навалилась, глаза заслезились, а во рту от жажды уже вот–вот всё трескаться начнет, как земля без дождей во время засухи.
Не сводя с этой троицы взгляда, сунул находившийся на конце гибкого шланга мундштук в рот, но из–за спины в рюкзаке только шипение раздалось. Гидратор пустой оказался, даже не помню как допил всю воду.
— Фак! — вздохнул огорченно.
И тут же замолчал, заметил что у нациков на поясе фляги висят. Но прежде чем к ним подходить, как учил брат, навел автомат на тело первого и произвел контроль, второму тоже прилетело. Оба трупы, даже не дернулись. С трудом удержался чтоб не пристрелить и лысого, который метрах в двадцати от меня находился и продолжал ползти, правда уже еле–еле.
Непонятные они какие–то. Чересчур уверенные в себе, не похоже чтобы по ним апокалипсис сильно ударил. А это неправильно. Вывод один: они готовы были к нему. Но это ладно, готовы — не готовы, вопрос не в этом. Есть другой и самый главный: что они, в смысле нацики украинские, в нашем городе вообще делают? Не они ли вирус у нас выпустили?
При мысли об этом кулаки сжались так, что от боли в глазах снова прояснилось на миг. Есть о чем лысого расспросить, поэтому и удержал палец на спусковом крючке.
После произведенного контроля подошел к дохлому арбалетчику, взял у него флягу и направился к «языку»: пока тот не окочурился, нужно многое у него узнать.
Открутил колпачок у явно не пустой фляги и сразу же жадно присосался к ней. Сделав пять–шесть приличных глотков…
— Что за черт! — недоуменно уставился на нее.
Сначала по пищеводу теплом прошло, а потом в желудке прилично запекло. Но еще бы не запекло, уже сутки, можно сказать, во рту и крошки не было, а в фляге явно не вода, а что- то спиртное.
— Ну точно, — понюхал содержимое, — водкой пахнет.
Хоть и хотелось полностью флягу опустошить, но хватило ума больше не пить. Опьянею, на голодный желудок–то, а в моем состоянии это гарантированная смерть.
«Смерть!» — прострелило мыслью, после которой принялся заполошно оглядываться.
О зомби я как–то позабыл за всеми этими событиями, и только теперь услышал как они урчат. Но урчат во дворах, выбраться из которых не могут, а вот на улице пока еще никого не было. Но нужно поспешить с вопросами, пока они не появились, тем более спиртное на удивление хорошо жажду погасило. Даже дышать легче стало и в голове прояснилось чуть.
«Странно, — кинув удивленный взгляд на флягу, я прислушался к себе. — Действительно полегчало и дышать с каждым разом всё легче и легче становится».
Вопросов ощутимо прибавилось.
Лысый видимо услышал хлопки выстрелов за спиной, а потом и моё к нему приближение. Прекратил ползти, вместо этого с трудом перевернулся на спину и…
— брат! Брат, не треба! (Брат, не нужно!) — пуская кровавые пузыри на губах, торопливо шептал он. — Не стреляй, брат! Мы не хотели… Попугать просто хотели… Шутили, брат…
— Считай что шутка у вас удалась и я испугался! — Услышав что он шепчет, снова внутри бешенством полыхнуло и я еле сдержался чтоб его, как и труп Димки тогда, не отходить хорошенько ногами. Но вот когда до меня дошло, что этот полутруп еще и на русский перешел и вполне нормально на нем лопочет, уже не выдержал и, уронив флягу на землю, схватив этого нацика за пазуху, хорошенько встряхнул и прошипел ему в лицо: — Поздно ты, падла лысая, вспомнил, что народы наши братские! Почему–то всегда вы об этом начинаете вспоминать, как под задницеи начинает припекать. Твари!