В Антверпене меня повели в русскую алмазную фирму. Том, я никогда не видела столько алмазов. Куча. Меня уговорили купить кольцо за 800 $. Мне понравилось другое, но все, кроме одного (с честным открытым лицом), советовали купить именно это. Я купила и, конечно, носить его не буду. Оно мне ужасно не нравится. Всю жизнь я понимаю, что надо слушать собственную интуицию, и всегда поступаю наоборот. Что это? Недоверие, вернее – неуверенность в себе? Видимо, это «совковость» (новый термин – означает советские мозги). Например, мы тут как-то выступали в Московском университете перед зрителями, и я сказала, что я играю не для публики, а чтобы найти внутреннюю гармонию. И какая-то из зала бывшая комсомолка меня за это отчитала. Ну не абсурд? А? Она, видите ли, точнее меня знает, как играть. И так было всегда. Поэтому мы думали одно, говорили другое, а поступали «как надо». Это и есть «совковость».
В апреле мне надо лететь во Францию на русский кинофестиваль в небольшой городок Лимож. Оттуда напишу.
Всего доброго.
9 апреля
Лечу во Францию, в Лимож – там кинофестиваль. Гостиница забавная. В холле – раритет – старинные граммофоны, шарманки, старые телефонные аппараты. Почти музей – так всего много. И городок забавный.
10 апреля
Небольшая пресс-конференция. Днем наш с Катрин (франц. актриса) концерт по русской поэзии прошел хорошо.
В 20 ч. – просмотр «Крейцеровой сонаты» – неплохо, но нет промежуточной игры. Все слишком в лоб. У меня эпизод, от которого надо бы отказаться, но попросил Михаил Абрамович Швейцер. После «Бегства мистера Мак-Кинли» неудобно было говорить «нет».
11 апреля
11.45 – TV. Я и Валера Тодоровский. Камера все время держала его лицо – уж больно красив.
В 2 ч. – общий обед.
В 15 – пресс-конференция по «Крейцеровой». Отвечал Янковский.
20 ч. – фильм Тодоровского «Подмосковные вечера» – понравился. Хорош Машков и эта актриса с улыбкой «как глобус». Я ее помню по спектаклям Некрошюса, но там она играла небольшие рольки писклявым голоском.
12 апреля
Гуляла по городу. Оказывается, здесь знаменитый фарфоровый завод. Купила, конечно, очередную чашечку. Парк – хороший воздух. Несуетная провинциальная жизнь. Сейчас отдых, а завтра надо будет смотреть сразу три фильма. «Короткое путешествие в осень», «Вишневый сад» и «Катафалк» (Тодоровский).
13 апреля
Вечером два фильма: «Я люблю» Черных и «Остров мертвых» Олега Ковалова.
14 апреля
«Лимита» Евстигнеева. Опять очень хорош Машков. Явно будущая звезда.
Сокуров – «Тихие страницы» – очень чувствуется прием.
15 апреля
Днем смотрела короткометражки, а вечером «Женщина в окошке».
16 апреля
Рано утром взяла билет первого класса в поезд – и в Париж. Хочу побыть там несколько дней.
Звонила в Москву. Театр улетает в Афины – дорепетировать и выпускать «Медею», как было с «Электрой». Как хорошо, что я не с ними. Да и Любимов явно не хотел со мной работать, чтобы не думали, что проект только для меня. А когда я увидела макет – à la Чечня – поняла, что играть такую Медею не хочу. И произошло все как когда-то в «Обмене» по Трифонову, когда мы с Филатовым дошли до прогонов, но играть ни он, ни я не жаждали, и мне не нравилась пьеса, и когда я попросила Любимова отпустить меня в Венгрию на неделю советских фильмов, он охотно согласился. Так мы без скандала вышли из этого спектакля и, слава Богу, его никогда не играли.
И все-таки конфликт с «Медеей» для меня не прошел даром. Любимова в Москве практически не было. Он репетировал с труппой в Афинах. В театре, после раздела «Таганки», у меня остался один спектакль «Преступление и наказание», где я играла небольшую и нелюбимую роль матери Раскольникова. За спектаклем никто не следил. Он разрушался на глазах. Публика в театре в это время была случайная, а на этот спектакль сгоняли школьников. Я старалась не играть в таком бедламе: то уезжала, то брала больничный. Но и не брала зарплату в кассе, благо она была смехотворная. В театре появился слух, что я, как Губенко – новую сцену, собираюсь присвоить для себя малую, где в свое время мы репетировали и играли «Квартет», платя театру 20 % от сбора. Актеры, конечно, этого не знали, и по гримерным поползли слухи. Думаю, что внутри труппы меня никогда не любили. Я не входила ни в одну из компаний, которые всегда складываются, когда долго работаешь в одном театре. Я знала, что на меня наговаривают Любимову всяческие небылицы, но я никогда ни с кем не выясняла отношений, а с Любимовым в первые годы работы вела внутренние монологи: «Почему он так подвержен внушению?»
Я всегда старалась быть в стороне. И только при разделе театра включилась в борьбу за Любимова. Я тогда была целиком на его стороне.
И 4 июля 1995 года меня вызвал к себе Глаголин – тогдашний директор театра – и предложил написать заявление об отпуске на 3 месяца без сохранения содержания, раз я отказываюсь играть «Преступление». Я с удовольствием подписала. Глаголин спросил: «Хотите, назову людей, которые просили вас уволить?» Я ответила, что знаю.
После этого разговора я спустилась в зал и посмотрела «Тартюф». Он шел из рук вон плохо. Плохо играли. Плохо работал свет. Публика была ужасная – реагировали на самые грубые краски.
После этого в Театр на Таганке я не приходила много лет.
2 сентября 1995 г.
Том, Вам еще не надоели мои письма? Для меня это своего рода дневник. Я сейчас в Афинах и поскольку я здесь особенно чувствую одиночество, поэтому опять пишу. У меня тут целая квартира в театре у Терзопулоса, все меня любят, тьфу, тьфу… Но…
В августе посмотрела в Эпидавре (Epidaurus) спектакль Теодора Терзопулоса «Антигона» с итальянскими актерами. Очень хорошо. Они репетировали в Риме, и я к ним приезжала смотреть репетиции. Жила тогда в чудной гостинице около Колизея. Спектакль получился отличный. Акустика в древнегреческом театре волшебная. Можно говорить шепотом, и все равно слышно в последних рядах. Театр сделан такой огромной каменной чашей. Вокруг построили жилые деревянные домики для актеров и приезжих. Я там ночевала, вернее не спала – духота, мошкара и антицивилизация. А театр – чудо! В Афинах под Акрополем есть тоже такой же театр, но поменьше. Называется «Иродион». Там я посмотрела японский спектакль «Дионисий» режиссера Судзуки. Опять очень хорошо.
В Heraklion’е у меня были мастер-классы для молодых актеров, правда, с плохой переводчицей, поэтому не знаю, что они поняли про психическую энергию. Но слушали хорошо. Дала им несколько упражнений.
Наших актеров, по-моему, неправильно учат. Трагедии нельзя играть без перепадов голоса. А наши все почти играют на средних регистрах.
В греческих трагедиях нельзя играть без ощущения Рока, фатальности. Там другая мораль. Ну что я Вам об этом пишу – сами отлично знаете! Это я в полемике с «кем-то».
Скоро напишу еще. Я с греками не умею общаться, хотя они меня любят. Обнимаю.
9 сентября 1995 г.
Дорогой Том! Я уже месяц сижу в Греции. Жара! Днем старюсь никуда не выходить. В квартире в театре Теодора, где я живу, на потолках висят большие пропеллеры. От электричества они крутятся. Вот под ними можно существовать. Но иногда я вылезаю из своей норы и еду, например, за сколько-то там километров в Эпидавр – их самый большой древнегреческий театр – смотреть спектакль «Антигона», о котором я Вам писала. Теодор придумал какие-то забавные технические штучки. Например, начало: в темноте сверху на небе начинает медленно ползти узкий красный луч, доходит до сцены и освещает очень красивую мизансцену – Антигона в каком-то белом прозрачном коконе, который потом растягивается в большое полотно. Пришлось там же ночевать. Ночью сыро и пауки, которых я панически боюсь. Вообще – боюсь всех, у кого больше четырех ног, даже мух.
Потом в «Иродионе» смотрела японский спектакль «Дионисий». Там играла одна американская актриса – сидела на авансцене в очень красивом одеянии, в статичной позе, держала за волосы отрезанную голову своего сына, которого не узнала, и гортанным звуком, на котором говорят актеры «Кабуки», речитативом произносила монолог. Как это было прекрасно! Английская речь в технике «Кабуки»! Боюсь, что это чревато будет для ее связок. Но она, мне сказали, уже несколько лет учится у Судзуки на мастер-классах.
Потом поехала в Дельфы. Там было мое выступление – монологи Электры и Федры в небольшом зале. Ну, в Дельфах немного стало полегче. Это в горах – воздух получше. Иногда в свободные дни мы с переводчицей на taxi спускались к морю, купались, обедали там в каком-нибудь рыбном ресторанчике и возвращались уже вечером смотреть разные спектакли. В Дельфах летние фестивали каждый год, но играются только древнегреческие пьесы. Один раз здесь Любимов поставил со студентами действо (забыла название) в резиновом бассейне. Это было забавно. Им в воде (неглубоко) было очень комфортно. Потом они затащили туда какого-то министра культуры. Думаю, не без подачи Любимова – он любит такое хулиганство. Но все были довольны.
Ну вот, Том, мой обычный гастрольный дневник. Вам, я думаю, это не очень интересно, но для меня – потребность зафиксировать время. Хотя, что такое время? Тоже вопрос. Конфуций говорил: «Время бежит? Бежите вы, а время стоит». Может быть, и правда – оно стоит в наших воспоминаниях?
Поклон мой неизменный Юлии.
18 октября
В 12 ч. Маквала, Паола Волкова у меня. Посидели, посудачили и поехали смотреть в один грузинский дом Рембрандта «Дочери Лота», которого хотят продать, и Паола может установить подлинность картины. Приехали. Богатый безвкусный дом. «Рембрандт» – немецкая трофейная мазня. Видно даже мне. Нечего было возить Паолу. После на Сивцев Вражек к скульптору Бурганову смотреть приз для Ростроповича от Фонда Тарковского (где председатель Паола, а я член). Бронзовая рука держит палочку. У Паолы депрессия, и я ее сильно раздражаю. Зашел Антон Вилькин. Приехал из Израиля, живет у отца. Показал кое-какие восточные упражнения для моей будущей Медеи. Послала с ним Наташе французские духи и 4 тома детективов. Вечером с Маквалой к ее подруге – гадали: у меня ничего хорошего, «Медеи» не будет.