Смертельно уставшая Люси отправилась в свой номер на первом этаже, включила вентилятор, посмотрела на экран мобильного. Глухо: сеть пропала, впрочем, откуда ей здесь быть, если они достигли границы цивилизованного мира… Люси вздохнула, залезла под душ и долго, очень долго, бесконечно долго стояла под струйками воды. Ей было необходимо смыть с себя эту липкую влагу, освежить мозги и возродить к жизни тело.
После душа она надела майку, шорты и вьетнамки и вышла в холл, где еще по приезде заметила телефонную кабинку. В холле какой-то мужчина, сидя на банкетке у стены, читал газету, молодежь выпивала, устроившись на высоких табуретках у стойки бара, а влюбленные старички из ее группы, судя по всему, собрались осматривать город: они под руку двигались к двери.
Люси последний раз попробовала позвонить Шарко, хотя во Франции сейчас было, наверное, часа три ночи. Автоответчик. Уже ни на что не надеясь, она оставила сообщение с номером своего телефона в отеле и разъединилась.
Ложась, она сначала было удивилась тому, что в номере нет сетки от москитов, но почти сразу же вспомнила объяснения Максима: вода в Рио-Негро такая кислая, что разгоняет насекомых. Хм… а откуда же тогда на оконном стекле бабочка? Люси открыла окно, выпустила бабочку и всмотрелась в ночную тьму. Небо вроде бы чистое, в траве рассеяны светлячки, слышны потрескивания, попискивания, даже крики… Люси вспомнила обезьян с кассеты – белолицых капуцинов. Может быть, они тут, совсем рядом, может быть, они наблюдают за ней? Деревья вокруг подрагивали, ветки качались, и Люси подумала, что здесь отовсюду могут выскочить десятки таинственных тварей.
Она решила закрыть окно и уже взялась за ручку, но вдруг заметила, что в темноте засветилось что-то круглое, мерцающее.
Как будто полная луна отражается в… линзах бинокля!
Люси с трудом проглотила слюну. Но, может быть, она ошиблась? Может быть, у нее от усталости разыгралась фантазия? Нет. Метрах в тридцати от гостиницы, на границе с джунглями, виднелась какая-то темная тень. И кажется, смотрела в ее сторону.
Люси почувствовала, что сердце вот-вот вырвется из груди, тем не менее она попыталась взять себя в руки и, закрыв окно, не стала запирать его на шпингалеты, задвинула занавески, погасила свет и быстро вернулась к окну, чтобы исподтишка понаблюдать. Стояла и смотрела в пустоту. Нет, все-таки не в пустоту: там, между деревьев, точно кто-то был. Шевелился, но не приближался.
Тень ждала.
Тень ждала, пока Люси уснет.
Ее охватила паника. В лихорадке она стала осматривать комнату. Света луны, просачивавшегося через щель между занавесками и по краям, хватало для того, чтобы различить лампу у изголовья кровати, вазу с тропическими цветами. Люси так вцепилась в вешалку, прибитую к стене, что та оторвалась. Теперь у нее в руке был прямоугольный кусок дерева сантиметров сорока в длину с железными крючками. Какое-никакое оружие.
Из валика и подушек она соорудила под одеялом подобие тела и спряталась в ванной, находившейся между кроватью и окном.
Кто знал, что она здесь? Кто следил за ней? Местные? Индейцы? Военные? Неужели фотография Евы Лутц, которую она пустила по рукам в толпе, попала не к тому, к кому надо? Что за кашу она заварила? Город совсем маленький, новости по нему должны распространяться мгновенно…
Люси думала об убийствах Лутц и Тернэ. О покушении на Шимо. Ей казалось, что время тянется бесконечно долго. Вентилятор гудел, разгоняя по номеру влажный нездоровый воздух. Люси слышала свое дыхание: частое, хриплое, как у загнанного зверя. Что ж она за дура такая, почему не пошла к портье и не попросила помощи?
Потому что хочет знать.
Внезапно близ окна раздались какие-то звуки, кто-то поворачивал ручку. Тяжелое тело плюхнулось на ковер. Люси притаилась. Раздавалось тихое звяканье, словно открывали какую-то крышку. Она знала, что ночной посетитель совсем рядом, по ту сторону тонкой перегородки. И конечно же он стоит спиной к ней. Люси крепко сжала в руке свое оружие, замахнулась и выскочила из ванной.
Она ударила, когда тень, стоявшая теперь у кровати, обернулась, чтобы посмотреть, откуда звук. Деревяшка пришлась на голову, железные крючки разодрали лицо: вошли в щеку как в масло. Люси успела заметить темную кожу, зеленый берет, пятнистую форму: камуфляж, он военный. Незваный гость выругался и, наполовину оглушенный, все-таки ткнул наугад кулаком. Кулак задел Люси по виску, она отлетела в сторону. Перегородка содрогнулась, ваза с грохотом полетела на пол. Люси едва успела прийти в себя, а тень уже метнулась к окну и выпрыгнула наружу. Она хотела было броситься вслед, но заметила другую тень – большую и черную – и замерла на месте как парализованная.
Паук. Огромный.
Теперь эта тварь сидела на краю кровати – почти висела над пустотой, но сохраняла равновесие. Сидела и как будто смотрела на нее, шаря по простыням длинными лапами. Сдержав рвущийся из горла крик, Люси попятилась, развернулась и выбежала в коридор, успела увидеть, как в ее сторону спешат разбуженные шумом молодые соседи, и, уже не в силах справляться с волнением и страхом, потеряла сознание.
51
Дом тридцать шесть по набережной Орфевр. Понедельник. Три часа ночи. Хриплый прокуренный голос Маньяна:
– Видеозапись, представленную на диске, том, который тут, перед тобой, мы получили в психиатрическом отделении больницы Сальпетриер. Датируется она четырнадцатым марта две тысячи седьмого года, а передал нам ее доктор Февр, лечащий врач Фредерика Юро. Ты знал доктора Февра?
Шарко зажмурился: кабинет был крошечный, лампа – слишком яркая, и свет резал глаза. На папки и шкафы по стенам ложилась тень, и они тонули в зловещей тьме.
Маньян терзал его уже минут двадцать, если не больше, днем он приносил ему бутерброды, кофе, воду, но ни разу не позволил позвонить. Леблон не зашел в комнату, но явно караулил где-то поблизости: время от времени за дверью слышались шаги.
– Знаю, что такой есть в больнице, – ответил Шарко.
– Симпатичный мужик, а главное – память у него превосходная. Я задал ему несколько вопросов, и, судя по тому, что он рассказал, вы с Юро иногда встречались, потому что лечились в соседних отделениях. Припоминаешь?
– Смутно. Ну и что дальше?
Маньян вертел в руках диск.
– А ты знал, что в больнице установлены камеры видеонаблюдения?
– Как везде, полагаю.
– Причем больше всего камер установлено в холлах и перед зданием – там, куда пациенты могли выйти покурить и поговорить. А еще там, где ты пил кофе, ожидая, пока врач тебя примет. Все эти записи они хранят в архиве: из соображений безопасности и на случай, если впоследствии возникнут какие-то проблемы. Они хранят записи больше пяти лет, ты представляешь? Хотя, если имеешь дело с психами, это, в конце концов, естественно.
Шарко почудилось, что он ступил на лед. Прошедшие день и ночь и так стали для него адом, а теперь еще и это. Если бы сейчас к нему прицепили датчики, стало бы ясно, что при всей его внешней невозмутимости и уверенности в себе давление у него зашкаливает, а пот льется рекой. На этот раз он промолчал. А Маньян почувствовал, что берет верх, и продолжил:
– И представляешь, нам удалось-таки найти довольно много эпизодов, где вы с Фредериком Юро мило беседуете со стаканчиками в руках. Правда, поиски таких эпизодов совершенно отравили мне жизнь в последние двое суток: часами напролет видеть дебилов, прогуливающихся в пижамах, это, знаешь ли…
– И что дальше?
– Дальше? А дальше я задумался: что бы такое мог рассказывать убийца собственных детей, признанный невменяемым и схлопотавший «всего-навсего» девять лет в психушке, полицейскому, который в свое время его арестовал?
– Мало ли что? Мог, например, спросить: «Ну и как твоя шизофрения? Все еще слышишь голоса?» Обычный разговор между двумя сумасшедшими. Неужели я такое запомню?
Маньян еще повертел в руках диск, блестящая поверхность которого попала в луч света и сверкнула, как огни летящего на тебя и несущего гибель автомобиля.
– Видеозапись на этом сидюке немая, но губы видно хорошо. У обоих. И благодаря одному специалисту по чтению с губ мы смогли расшифровать один из ваших диалогов. Знаешь, что есть люди, которые читают по губам?
Маньян обрадовался, перехватив внезапную заинтересованность во взгляде Шарко, вскочил и с чрезвычайно довольным видом объявил:
– Да. Да, комиссар! Мы тебя поимели! У нас есть эта запись!
Шарко молчал. Маньян решил подсыпать соли на рану:
– В тот день Юро сказал тебе, что обдурил всех. Полицейских, следователей, судью, присяжных… Он признался тебе, что был в здравом уме и твердой памяти, когда лишил своих дочерей жизни. И именно поэтому три года спустя ты несколько раз всадил ему отвертку в брюхо. Ты заставил его расплатиться.
Маньян буравил Шарко глазами. Измотанный комиссар молчал. Молча протянул дрожащую руку, взял со стола стакан с водой, стал медленно, мелкими глотками, пить. Пить было приятно, вода оказалась холодной, как… как тюремная решетка. Конечно, он мог попросить, чтобы ему показали запись на этом сидюке, но разве это не означало бы, что он принял их правила игры, разве это не лишний козырь для них? Любая его реакция, любое его слово учитывается, сейчас все против него.
Он долго смотрел на Маньяна, прикидывая, что делать, и взгляд его остановился на календаре за спиной у бригадира.
И он удержался, не вымолвил слов, уже срывавшихся с языка.
Он откинулся на стуле и принялся в уме высчитывать. Потом прикрыл ладонями лицо.
– Блефуешь, Маньян! Черт бы побрал тебя и твой допрос, в котором что ни слово, то вранье!
На долю секунды бригадир потерял контроль над собой, но этого хватило. Теперь преимущество было у Шарко. Ликуя, он нарочно затянул паузу, чтобы окончательно успокоиться, и спросил:
– Так какого числа, ты сказал, была сделана расшифрованная вами запись?
– Четырнадцатого марта две тысячи седьмого года, но…