Так что надо сначала создать условия, при которых балканские славяне сорганизуются в единую православную нацию, потом эта нация образует свое государство под эгидой самых правильных славян, то есть черногорцев, а вот тут уже и появится простор для торжества панславистской идеи в чистом виде.
Я, когда читал этот рожденный в недрах информбюро бред, не верил, что его воспримут хоть сколько-нибудь серьезно, но, кажется, ошибся. Мало того что восприняли — наиболее шустрые уже зашевелились насчет сбора средств!
На пятый день после «черного утра» болгарский князь Фердинанд объявил себя царем и предложил посредничество своей страны по мирному урегулированию конфликта — не иначе как с подачи тамошнего английского посланника Бьюкенена. Потому как с чего бы это помощник консула в Питере тут же неофициально, но во всеуслышание заявил, что Великобритания не против рассмотреть предложения уже наказанной Черногории о справедливом мире. Так что император Никола готовился к перелету с одного нашего аэродрома на другой, соседний. Ну и я тоже собирался туда же — поговорить с серьезными людьми, пока император Черногории консультируется с болгарским царем. На всякий случай охрана нашего аэродрома под Софией была усилена еще двумя батальонами. Да и мой взвод личной охраны тоже грузился в «Кондор» и четыре «кошки» с широкими фюзеляжами.
На аэродроме меня хоть и без помпы, но провожал император.
— Главное, не продешеви, — напутствовал меня Гоша.
— А я-то тут при чем? Мне просто посмотреть интересно, как договорятся меж собой две самые протяженные в мире империи. Ну и отдохнуть на море, в Крыму еще холодновато, а в Варне в самый раз. В общем — как договорились. Ограничения на Черногорский флот принимаем — примерно как у нас на германский после мировой войны. Насчет контрибуции — прямым текстом посылать к Маше. Неужели, кстати, даже на этом можно заработать? Одуванчика на суд отдадим только после вручения нам английских адмиралов и прочих, список прилагается… Да не волнуйся ты, ничего я не забыл. Ну, пока…
ГЛАВА 20
Сэр Джордж Бьюкенен встретил меня прямо на аэродроме. «И чего это ему так неймется?!», — подумал я. Он пригласил меня на переговоры в свою резиденцию, но я ему сообщил, что по условиям обеспечения безопасности это не проходит. Сэр посмотрел на мою внушительную охрану и попытался съязвить что-то насчет чрезмерной осторожности.
— Ой, да не сыпьте мне соль на рану, — стал сокрушаться я, — это все его величество! Шагу не дает ступить без взвода за спиной. Впрочем, его можно понять. Россия страна не очень богатая — грохнут канцлера, это какой же расход будет нового искать и воспитывать! А английскому королю посланником больше, посланником меньше — он и не заметит. В общем, как найдут мне подходящее место, так и побеседуем.
— Но имейте в виду, что обстановка требует срочного урегулирования, — предупредил посланник.
— А что, разве еще что-то случилось? — удивился я.
— Не надо делать вид, что вы не знаете о последней выходке вашего пирата!
«У-у, — подумал я, — так это до вас только сейчас дошло? Вот что значит пару кабелей в нужном месте перерезать и, главное, не забыть утащить с собой образовавшиеся излишки провода». Собеседника же я успокоил:
— Ну какая же это выходка? Так, мелкая шалость в порядке репетиции. А вот в Сиднее, где у вас сейчас скопилась и ждет вывоза девятимесячная продукция золотых приисков Австралии, вот там действительно Маслачак-паша сможет развернуться во всю ширь своей и без того не узкой натуры.
— Просьба немедленно сообщить мне, как только вы будете готовы к переговорам! — процедил сэр и смылся — видать, на телеграф, поделиться новостями. Все правильно, Паша уходил от Гонконга курсом как раз на Австралию.
Переговоры начались на следующий день в снятом для этой цели особняке между Софией и аэродромом. Для начала сэр Бьюкенен долго перечислял мне, чего не может терпеть правительство его величества.
— А я, например, терпеть не могу шампанского, — зевнул я, — и что теперь? Мы же не официальные переговоры ведем на высшем уровне, а проводим рабочую встречу. Предварительные условия мира у вас есть?
Они были. Впрочем, ничего неожиданного там не обнаружилось. Черногорию предполагалось лишить права иметь флот, авиацию и размещать на своей территории войска третьих стран. Ну и контрибуция, размер которой еще подлежит обсуждению.
— На первые два пункта — однозначно нет. Насчет контрибуции — с самим фактом таковой я согласен, а детали пошлите кого-нибудь утрясти с ее величеством Марией Первой.
— Ладно, — начал отступать на заранее подготовленные позиции Бьюкенен, — флот можно сохранить, но с ограничением по общему тоннажу, максимальному водоизмещению и калибру орудий. Великобритания готова рассмотреть цифры: пятнадцать тысяч тонн всего, тысяча тонн для корабля и три дюйма для орудий.
— Умножьте все цифры на двадцать, и по рукам, — предложил я. — Или мне таки сразу пойти вам навстречу? Ладно, калибр можно умножить всего на пять.
— Вы отдаете себе отчет, что эти требования неприемлемы? — возмутился Бьюкенен.
— Ну, возможно, что-то этакое в них при желании действительно можно найти… Тогда давайте ваши цифры, только реальные, а не как пять минут назад.
В общем, результатом первого дня торговли стало соглашение по Черногорскому флоту. Цифры были — сорок тысяч тонн всего, семь тысяч тонн на штуку и восемь дюймов на орудия. Что меня до крайности удивило — вопрос о торпедах не поднимался вовсе.
На следующий день с утра переговоров не было — я с вечера объяснил сэру, что у меня завтра культурная программа и мне надо осмотреть достопримечательности. Действительно, прямо с рассветом я сел в «кошку» и полетел осматривать звезду Балкан, колыбель византийской цивилизации, и прочее, то есть Стамбул. Ну и береговые батареи Босфора тоже вызывали определенный интерес… Не один, разумеется, полетел, а в сопровождении еще двух «кошек».
Увиденное заставило меня обалдеть. До сих пор как-то по умолчанию мне казалось, что Босфор является мощнейшим укрепрайоном, потому Россия на него только облизывается, а взять не может. Нам же было как-то вообще не до него, но теперь, в связи с последними телодвижениями султана, пришла пора и поинтересоваться.
Так вот, я ожидал увидеть массу современных орудий в казематах из стали и бетона, а увидел… Я поначалу даже подумал: «Вот ведь как здорово маскируются басурмане, до ложной позиции додумались!» Снизился почти до бреющего и убедился: нет, позиции настоящие… Судя по длине стволов орудий, они стояли тут с Русско-турецкой войны, причем пятна ржавчины на стволах было отлично видно даже с самолета. Вместо бетонных казематов обнаружились земляные насыпи, и ни малейших признаков ПВО не нашлось вовсе. Кстати, сразу при появлении в воздухе наших «кошек» народ внизу пришел в движение. Только вот вектор его был направлен не к пушкам, а от них… Скорость я на глаз оценил километров в двадцать.
«И чего оно тут до сих пор лежит, такое бесхозное? — думал я всю обратную дорогу. — Приходи и бери, только с Вилли надо заранее поделиться. А потом построить тут хороший аэродром и как следует побомбить Дарданеллы, пока пехота по суше дойдет до них и объяснит остаткам тамошнего гарнизона, что в русском плену трехразовое питание. Причем англичанам там вовсе не светит — какое плечо снабжения будет у нас и какое у них? Надо с сэром на эту тему прямо сейчас побеседовать, — мысленно отметил я, уже заходя на посадку, — ну то есть не совсем прямо сейчас, после обеда, а то после осмотра тех пушек что-то аппетит разыгрался».
Следующий раунд переговоров начался с Одуванчика. Бьюкенен озвучил точку зрения, согласно которой от Маслачак-паши требовалось отдать награбленное, возместить убытки, а самому явиться на суд. Я согласился, что это интересно, и пообещал, что по возвращении из Австралии — потому как дорога домой долгая, а перегруженные корабли большой скорости развивать не смогут — его светлейшее высочество лорд-протектор обязательно обдумает предложенный ему вариант. На возглас Бьюкенена, что Сидней представляет собой неприступную крепость, я предложил не смешить людей и подумать, сколько минут она продержится при штурме с земли и с неба, поддержанном огнем главного калибра Пашиных крейсеров. Высадиться-то можно где угодно, Австралия большая! После этого разговор перешел в конструктивное русло. Я признал некоторую правомочность просьб насчет вернуть и возместить — в Гонконге Паша, даже на мой не очень придирчивый взгляд, слегка увлекся и перехапал лишнего, так что вполне можно было обсудить некоторую компенсацию.
— Но, — продолжал я, — вы ведь не хотите, чтобы адмирал расплачивался с вами сиднейским золотом? Город-то небольшой, и после операции по изъятию от него вообще ничего не останется. Вашему же флоту туда не успеть, а имеющиеся там три крейсера никакого влияния на ход событий оказать не смогут… Так что я готов рассмотреть сумму, за которую берусь удержать адмирала от австралийского рейда.
Самое пикантное — Бьюкенен согласился послать по этому поводу представителей к Маше! Интересно, на сколько она их нагреет — это при трех встречных платежах, растянутых во времени? Но он продолжал настаивать на явке Одуванчика в суд.
— Господин адмирал слишком занятой человек, чтобы мотаться по свету без прямой финансовой необходимости, — пояснил я. — Но вы не волнуйтесь, у него есть заместитель по этому вопросу, облеченный всеми необходимыми полномочиями, он и явится, только скажите куда. Но дорога за ваш счет, причем первым классом. Все-таки его сиятельство — первый зицпредседатель Курильского королевства, граф Рабинович, имеет ранг министра. И вместе с билетом и командировочными не забудьте представить обвинение по всей форме, чтобы граф заранее был в курсе. За что вы его, кстати, упечь-то хотите?
— За каперство, — удивился моему вопросу Бьюкенен.
— То есть за нарушение Парижской декларации о крейсерской войне? Да уж, ну и предшественничек у меня был, такое подписать! Нынешний государь на что уж мягкий человек, но за этакий фокус повесил бы без разговоров… Но ведь Черногория ту поганую бумажку не подписывала. И не собирается, по крайней мере, до того, как к этой декларации не присоединятся Штаты и Япония. Так что подумайте еще, время есть, и условия содержания получше подготовьте, за судьбой необоснованно репрессированного бедного еврея будет пристально следить вся мировая общественность, почище чем в деле Дрейфуса, это я вам обещаю.