Мужчина усадил ребят на заднее сиденье и самолично погрузил их нехитрый багаж. Гаттак поздоровался с водителем, но тот лишь кивнул молодым учителям, даже не повернув к ним головы. Усевшись на переднее пассажирское кресло, встречающий властно скомандовал ему:
— В школу.
Двигатель заурчал, колеса скрипнули по снежному насту (улицы здесь, по всей видимости, вообще никто и никогда не чистил), и автомобиль тронулся.
— Разрешите представиться, — развернулся к пассажирам мужчина. — Мика Боров, директор школы для низших.
«Так вот почему ты такой надменный, — подумал Гаттак. — Ну ладно, дам тебе еще один шанс».
— Очень польщен, что вы лично…
— Не стоит так расшаркиваться, молодой человек, — перебил Гаттака Боров. — Это не моя инициатива. Вчера пришло сообщение о вашем назначении и личное распоряжение клирика-просветителя встретить вас. Клирик подчеркнул, что именно я должен вас встретить и ввести в курс дела. Уж не знаю, какие связи у вас там, наверху, но тут вам точно не рады.
«Что же, шанс я тебе предоставил».
— Отчего же нам не рады? — тепло улыбнувшись, спросил Гаттак.
— Тут и без вас забот хватает. Ночью были взорваны центральная котельная и вышка-ретранслятор. Встали все три шахты. В поселке чёрт-те что творится. Поговаривают, это не единственные теракты. Толпу видели на вокзале? То-то же, крысы бегут с корабля. Это уже пятая диверсия за год. Клирики проводят зачистки, метут всех, кто подозрительно выглядит, меня самого дважды останавливали. Узилища переполнены. Чертовы повстанцы…
— Не думаю, что мы помешаем вам, директор.
— Вы-то не помешаете, — уже мягче сказал Боров. — Просто вы — мои гости, столичные штучки. Изнеженные, избалованные. В нынешних условиях быта, боюсь, вы не протянете и неделю.
— Посмотрим, — сухо ответил Гаттак и отвернулся к окну.
Мимо проплывал центр шахтерского поселка, состоящий в основном из зданий в два-три этажа. Судя по всему, именно в них сейчас отсутствовало отопление. Случись такая диверсия зимой, когда температура падает до пятидесяти градусов ниже нуля, вся система отопления надолго вышла бы из строя. Автомобиль свернул с главной улицы Северного, ведущей к выезду из города и далее на север, туда, где располагались два основных рудника. Мимо замелькали небольшие частные дома, тут с отоплением все было в порядке — над каждой крышей курились печные трубы.
— Чем топят камины в домах?
— Печи, — поправил директор. — Камины это для вас, столичных. У нас, если в доме нет хорошей каменной печи, дом идет под снос. Отопить его зимой не выйдет. Почти все дома в центре подключены к ТЭЦ, но имеют и печное отопление. Топимся в основном углем. Это выгоднее и проще, все-таки у нас и уголь добывают.
— А еще что добывают? — влезла в разговор Корра, хотя на самом деле была в курсе. Естественно, они с Гаттаком изучили всю доступную информацию о поселке.
— А еще у нас урановый рудник, даже два. На севере — очистительный завод. Люди, которых вы видели на вокзале, — его работники.
— И что, клирики так просто позволяют уехать работникам такой важной для Родины сферы промышленности?
— А что им тут делать? Такие подрывы уже случались. Нет ТЭЦ, нет электроэнергии, останавливаются шахты. Нет сырья, нечего и очищать. Тут вся работа встала месяца на два теперь. Ничего, — протянул Боров, злорадно ухмыльнувшись, — отогреют свои задницы в столице, спустят все сбережения и потянутся обратно. Как уехали, так и приедут.
— И что, нет запасов продукции?
— А с какой целью вы интересуетесь? — хитро прищурившись, спросил директор.
— Мы же будем иметь дело с родителями учеников, — быстро нашелся Гаттак, — которые работают на шахтах. Их доходы напрямую зависят от выработки, насколько я понимаю. Если им не будут платить за простой, им нечем будет кормить свои семьи. Мы должны ориентироваться в ситуации.
— С родителями? Это вряд ли, — директор вновь натянул на жирную физиономию свою премерзкую улыбочку. — У нас не совсем школа — скорее, интернат с полным пансионом. Многие дети вообще сироты и своих родителей не помнят.
— Куда же подевались их родители?
— Кто куда, — безразлично пожал плечами Боров. — Одни в шахтах сгинули, другие в узилищах. Иные ушли в подполье, бросив детей на государство, против которого сами же и воюют. Абсурд!
— Но те, кто не пропал, навещают ведь своих детей? Вот с ними нам и придется иметь дело, согласовывать воспитательный процесс, так сказать. А работать со злыми и голодными низшими, сами понимаете, дело неблагодарное. Но работать надо. Вот мы и пытаемся разузнать, что к чему. В Борограде о Северном информации почти нет.
— Наводили справки? Что ж, похвально. Да, вы правы, этот фактор нельзя сбрасывать со счетов. К сожалению, людям за простой не платят, именно поэтому подполье и разрастается. Власти не могут контролировать ситуацию, все больше шахтеров уходят в террористические ячейки. Еще пару лет назад о таких проблемах тут никто не слышал, за порядком следил лишь один корпус клириков, каких-то двадцать черных священников на весь поселок. Сегодня же их штат разросся до двух сотен, и, я полагаю, это еще не предел.
— И что, они не справляются?
— Как видите. Вы не обижайтесь на нас, положение действительно критическое. Не сегодня-завтра руководитель администрации поселка введет комендантский час и военное положение. Вчера на поселковом совете уже прозвучали слова «кризис» и «революция».
«Директор школы вхож в высокие кабинеты? А это уже интересно», — отметил для себя важную информацию разведчик.
— Мне не верится, директор, что Великий Бор допустит такое, — слукавил Гаттак.
На самом деле обрисованная директором картина очень ему понравилась. Как раз самое то, чтобы «пропитаться», так сказать, духом революции и переметнуться на сторону врага. Конечно, на внедрение уйдет от месяца до полугода — идеальным раскладом будет тот, где именно Гаттак станет организатором шахтерского восстания.
— А что другие учителя школы? — поинтересовался молодой историк.
— А что учителя? Что вы имеете в виду?
— Никто не покинул поселок?
— Штат у нас маленький, коллектив дружный, — ответил директор, — никто и не планировал бежать. Наша школа лучшая среди подобных школ по такому показателю, как воспитание лояльного поколения. Вас, думаю, прислали на усиление. Правда, мне непонятно, почему прислали желторотых выпускников пединститута, а не матерых клириков. Тут нужна жесткая рука, репрессии, террор, только так можно поставить на место этих смутьянов.
— Полностью согласен с вами, директор. Чем жестче руководство, тем больше у нас шансов выстоять.
Подумал же Гаттак совсем иное: «Чем сильнее на подполье будут давить, тем выше поднимется волна восстания».
Наконец добрались до места. Через высокие кованые ворота машина проехала во двор двухэтажного кирпичного здания.
— Добро пожаловать, коллеги, — сказал директор, выбираясь из авто. — Перед вами главный корпус школы. Тут располагаются классы, столовая и спальни. Левое крыло — мальчики, правое — девочки. За главным корпусом учительский корпус, баня, продовольственный склад и котельная.
— Вы сказали, спальни? — удивилась Корра, получая свой багаж.
— Да, вы разве не слушали? — раздраженно ответил Боров. — Пришлось оборудовать под них несколько классов, вот уже полгода наши воспитанники живут при школе.
— Неужели так мало родителей осталось? — поинтересовался Гаттак, следуя за директором.
— Пройдемте в учительский корпус, экскурсию по школе проведу позже.
— Вы не ответили, директор.
— Да что вы⁈
Директор отнюдь не блистал радушием — и Гаттак, и Корра чувствовали это.
Боров резко остановился и выдал злобную тираду:
— Зарубите на носу, молодые люди, большая часть родителей наших воспитанников — мятежники. Полгода назад поступила директива перейти на интернатскую форму обучения.
— Вы отняли детей у их родителей? — изумилась Корра.
— Мы никого не отнимали. Они сами оставили своих детей нам.
— Но почему?
Они уже входили в маленькое кирпичное здание. Обивая ноги от снега о ступени, директор ответил:
— Учитель Корра, насколько я помню? — девушка кивнула. — Вы представляете себе условия, в которых живут мятежники там, в Пустоши?
Корра отрицательно покачала головой.
— Так вот, это бесконечный холод, полгода без светила, голод, болезни и постоянные перемещения. Их все время преследуют отряды клириков. Находят и уничтожают. Пачками. Какой родитель потащит за собой ребенка? — директор пропустил учителей внутрь и зашел за ними. Затем, тяжело дыша, продолжил. — Эти дети — они не заложники. Они наша надежда.
— Надежда на что?
— На то, что нас не убьют в первую очередь, — сурово ответил Боров. — Тут они одеты и обуты, тут их кормят и обучают. И мы целы до тех пор, покуда так все и остается.
— И что, клирикам ни разу не пришла в голову мысль воспользоваться ситуацией? — удивился Гаттак, проходя в маленькую комнатку с одной кроватью и двумя тумбочками.
— Ваша спальня, учителя. На большее пока не рекомендую претендовать, мы и сами стеснены.
Директор поймал на себе вопросительный взгляд Гаттака и нехотя ответил на вопрос:
— Поймите, коллеги, тут не Бороград. Власти клириков не хватает даже на то, чтобы обезопасить себя. Я уже молчу о шахтах и других режимных объектах. Если с этими детьми что-то случится, нас просто сметут. В один день.
— Так почему же еще не смели? — не унимался Гаттак.
— Паритет, — развел руками Боров. — Всех все устраивает. Повстанцы бросили на нас своих детей, понимая, что здесь они в безопасности. Если пойдет молва о том, что мы используем детей в войне с мятежниками, нас просто перебьют местные низшие, которые до этого времени проявляли лояльность режиму. Поселок захватят. Бороград же, в свою очередь, пришлет сюда регулярную армию и проведет тотальную зачистку.
— Если положение вещей настолько ужасное, — сказал Гаттак, — почему Бороград еще не сделал этого?