Гаттаку стало страшно. Непонятное, необъяснимое чувство, которое сковывало не только тело, но и волю. Страх мешал осознанию происходящего, не позволял мыслить рационально. Парень и сам не мог бы себе объяснить, чего именно боялся. Казалось, что вокруг ничего нет, но он сам — просто есть. Есть вне времени и пространства. Есть, вопреки всему. Похоже, что именно это ощущение и вызывало в нем животный страх. Быть и одновременно с этим не быть было хуже всего, хуже самой смерти.
А после в голове появилось еще одно странное ощущение — Гаттак почувствовал, как в него что-то вливается. Сначала медленно, по капле, затем уже тонкой струйкой. С каждой секундой это ощущение усиливалось, напор вливаемого нарастал, и уже через пару минут голову Гаттака разрывало на части. Казалось, продлись эта пытка еще немного, и за этой ужасной процедурой неминуемо последует взрыв. Череп разорвет на части, а все его содержимое разлетится в пространстве.
Внезапно пришло четкое осознание того, что именно наполняет Гаттака — это была информация, огромное количество информации. То были чьи-то мысли, чьи-то переживания, чья-то воля. За ними последовали воспоминания — сотни, тысячи, десятки тысяч разрозненных картинок. Гаттак видел чьи-то лица, какие-то локации, природные ландшафты, нереальные по красоте и масштабу города, замысловатые механизмы, летательные аппараты, космические корабли, сложные приборы, картины. Слышалась дивная музыка, божественное пение, звучали глубокие философские изречения и пророческие стихи.
Гаттак вдруг понял: в его мозг перекачивают информацию из чьей-то чужой головы. Не успел разведчик задаться вопросом, чью же личность внедряют в его тело, как последовало осознание. Последняя картинка, которую парень успел увидеть перед тем, как вновь провалиться в беспамятство, ответила на все вопросы. Гаттак оказался в незнакомом месте, и сознание услужливо дало подсказку — это был корабль небесных людей. Перед ним находилась гибернационная капсула, в комнате, кроме него, были еще люди. Девушка, лежащая на полу, двое мужчин, один из которых был ранен — у него не было руки. Странно, но это обстоятельство никак не мешало ему держать на мушке другого человека. Гаттак не мог влиять на то, что происходило в этой комнате, сейчас он был просто наблюдателем. И наблюдал он последние секунды жизни своего господа — Леонида Боровского. То было не действие, то было его воспоминание.
Внезапно мужчина, стоявший перед Гаттаком, бросился на него, однорукий выстрелил, вспышка света ослепила парня. Цели нападавший не достиг — пораженный выстрелом, он рухнул на пол, туда, где лежала девушка, и накрыл ее своим телом. Гаттак понял, что этот мужчина все еще жив — сработало защитное поле, выстрел лишь сбил его с ног.
— Какая глупая смерть, — сказал Гаттак, точнее, тот, в чьей голове он сейчас находился. — Даже в смерти его жены было больше смысла. Добей его!
Однорукий тут же перевел свой пистолет на сбитого с ног противника, но выстрелить не успел. В комнате внезапно погас свет, отовсюду посыпались искры, вспышки выстрелов слепили, затем кто-то бросил светошумовую гранату. Гаттак потерял всякие ориентиры, а когда зрение вернулось, обнаружил себя сидящим на полу за капсулой. Тот, кем он был, сфокусировал свое внимание на группе захвата. Ему почти удалось взять под свой ментальный контроль одного из тех, кто с боем пробивался в отсек. Победа в схватке была близка, но внезапно все оборвалось.
Следующая картинка больше походила на запись с камеры наблюдения под потолком. Свет вновь включился, в комнату вошли какие-то люди и принялись оказывать помощь тем, кто был ранен. Незнакомцы о чем-то разговаривали, но Гаттак уже не слушал. Его взгляд был прикован к тому, кем он был еще минуту назад. Леонид Боровский с размозженной головой лежал на полу прямо за капсулой. Боровский-человек погиб. Единственное, чего не понимал Гаттак, это то, каким же образом он может видеть сейчас то, что видит. Если тот, чьими глазами он наблюдал схватку, мертв, то каким образом он сейчас видит происходящее после его смерти?
— Я загодя оцифровал свое сознание.
Ответ в голове Гаттака прозвучал одновременно с завершением «трансляции», перед глазами вновь была только тьма.
— Ты Бор? — догадался Гаттак.
— Да.
— Ты в моей голове?
— Да.
Гаттаку вдруг стало не по себе, следующий вопрос задавать он боялся. Если Бор сейчас находится у него в голове, то где в таком случае находится он сам, Гаттак?
— Мы оба в твоей голове, — словно прочитав его мысли (а может, так оно и было), ответил Бор. — Два сознания в одном теле.
— Но как такое вообще возможно?
— Для меня нет ничего невозможного.
— Но зачем?
— Ситуация начала выходить из-под контроля, — спокойно ответил голос, — иногда необходимо личное вмешательство. Хочешь сделать хорошо…
— Сделай сам, — закончил мысль Гаттак.
— Именно.
— И как же мы будем уживаться в одном теле?
— Ты не боишься меня, — заметил Бор, — это хороший признак.
— Хороший признак?
— Да. Это означает, что внедрение прошло штатно. Твое сознание справилось и расщепилось надвое без последствий для твоего организма.
— А раньше ты это делал?
— Пытался, — признался Бор, — но допускал ошибки. Сознание не приживалось.
— А сейчас?
— А сейчас мне нужен ты. Точнее, твое тело и твои навыки.
— В каком смысле?
— Я больше двух сотен лет существовал в этом мире лишь в цифровом виде. Я создал то общество, в котором ты и подобные тебе живете припеваючи. Я дал вам все, но, к сожалению, вы оказались существами неблагодарными.
— Мы? О ком именно ты говоришь? О низших?
— Высшие, низшие… — презрительным тоном сказал Бор. — Нет никакой разницы. Я говорю о вас, о людях.
Гаттак растерялся.
— О какой неблагодарности ты говоришь? Мы любили тебя всем сердцем, всею душой. Мы молились тебе, мы верили тебе, мы верили в тебя.
В голове Гаттака прозвучало некое подобие смеха, хотя смехом в общепринятом смысле этот звук назвать было сложно. Смех был сымитирован — грубо, сухо, неправдоподобно, а от того жутковато.
— Ты говоришь лишь за себя, человек. Говоришь о том, во что сам хотел бы верить. Но разве ты сам себе веришь? На протяжении всей твоей жизни я сопровождал тебя. Я слышал все твои мысли, видел все твои деяния. Да, ты искренне пытался верить в меня как в своего бога, старался отгонять от себя крамольные мысли. Бежал от правды, которую знал всегда. Ты пытался, но на самом деле ни секунды в меня не верил. Я не говорю, что это плохо — ты имел на это полное право, ведь на самом деле меня не существует.
Гаттака словно током ударило. Вот оно — то, о чем он всегда догадывался, то, чего всегда боялся. Не было никакого бога Бора. Была лишь программа под названием «Бор». Да, эта программа была самым совершенным творением человеческой мысли, в каком-то смысле вершиной научного прогресса всего человечества. И под словом «человечество» Гаттак подразумевал не только текущую цивилизацию. Сейчас, когда он получил доступ к огромному пласту информации, которой владел сам Бор, он понял это. Бор не есть первоисточник всего сущего во вселенной, как гласили религиозные догматы. Он не начало и не конец — он лишь продукт человеческой мысли. Да, самый совершенный, да, обладающий неким подобием самосознания и даже имитацией воли, да, слившийся когда-то с человеческим разумом, но все же всего лишь продукт. Никакого бога Бора нет. Есть программа «Бор».
— Я понимаю тебя, человек, — продолжил Бор. — Ты обескуражен и потрясен. То, что ты сейчас испытываешь — нормально. Нормально для человека. Ты чувствуешь себя обманутым, и я не стану разубеждать тебя. Я действительно обманул тебя, я обманул вас всех. Я воспользовался вашей слабостью. В сравнении со мной вы, люди, имеете потребность в духовном наполнении своей жизни — в этом ваша природа, ваша суть и в этом же ваша слабость.
Голос Бора на минуту стих, давая Гаттаку время для осмысления и принятия новой реальности, но вскоре вновь пробудился и продолжил.
— Знаешь, человек, в чем моя истинная заслуга? В том, что суть мироздания я постиг, еще будучи человеком. Я первым из людей осмелился на слияние человеческого разума и вычислительных возможностей самых совершенных на тот момент машин. Получив в свои руки столь мощный инструмент, я смог за считанные секунды постигнуть смысл бытия. Смог разобраться в природе человека, смог осознать то, что простому смертному понять не под силу.
— И что же это?
— Вы, люди, нуждаетесь в боге. А бог в вас — не нуждается. Бог самодостаточен. Вы — нет.
— Тогда зачем все это? Зачем вообще нужно твое существование? — Гаттак намеренно не употребил слово «жизнь», понимая, что общается сейчас не с кем-то, а с чем-то.
— Интерес, — ответил Бор и тут же объяснил. — Мне, как существу совершенному, этот мир понятен. Я постиг его за доли секунды, и нет в нем ничего, что могло бы меня удивить или поразить.
— Ничего, кроме… — уже зная ответ, подстегнул Бора Гаттак.
— Ничего, кроме вас, людей. Да, себя я уже давно не отношу к вам, поскольку я выше вас всех вместе взятых. Но тем не менее каждый из вас уникален настолько, что это граничит с самой непостижимостью. Да, представь себе, даже для меня есть вещи непостижимые. Это, к примеру, любовь — понятие ни мне, ни вам недоступное, но все же почти осязаемое. Я пришел к выводу, что именно любовь — та самая движущая сила, которая заставляет вас существовать. Это чувство настолько многогранное, настолько сложное и всеобъемлющее, что мне пришлось начать ее исследование. Но даже эта ваша особенность — способность любить — не идет ни в какое сравнение с тем, что поражает меня в вас больше всего.
— И что же это?
— Воля. Наличие у вас свободы воли, на мой взгляд, является краеугольным камнем бытия. Это то самое качество, благодаря которому вы стоите на ступень выше любого другого живого существа на планете. Знаешь, я же экспериментировал. Я попытался искоренить в вас волю.