Разведчик лихорадочно размышлял над путями отхода. Его мозг, все еще работающий в режиме «ультра», перерабатывал огромные пласты информации касательно здания черных клириков. Перед глазами мелькали чертежи и планы, характеристики помещений, все потайные ходы и скрытые полости. С момента осознания Гаттаком всей тщетности его потуг прошло не более десяти секунд, но в голове разведчика это время растянулось на целых десять минут. За эти короткие мгновения он успел изучить здание вдоль и поперек и убедиться, что иного выхода из него, кроме как через крышу, действительно нет.
— А я тебе сразу сказал, куда идти, — попенял Бор, по обыкновению подслушав мысли Гаттака, — но ты же сам себе на уме…
— Почему ты мне не сказал, что Виоллы в узилище нет? Мы потеряли время, а теперь еще и заблокированы в этом каменном мешке.
— Ты не спрашивал.
Если бы Гаттак не знал наверняка, что машины не обладают ни сарказмом, ни чувством юмора, он бы решил, что программа Бор в его голове определенно над ним издевается.
— Чего ты хочешь? — прищурившись, спросил Гаттак. Он уже понял, что весь этот спектакль Бор разыграл для него одного. — Я имею в виду, зачем ты все это устроил? Это попытка сломить меня и подчинить своей воле или же нечто иное?
— Ты уже сломлен, человек. В скором времени я полностью завладею инициативой и смогу управлять твоим телом так же искусно, как это делаешь ты. Разумеется, надобность в тебе самом в таком случае отпадет автоматически.
— Ты уже понял, что я не хочу служить тебе, и решил убить меня?
— Убить? Тебя? Нет, что ты! Ты связующее звено между мной и твоим организмом. Есть в людях нечто, мной еще непознанное. В самом начале своего божественного пути я пытался просто вырастить себе тело. Брал обычную заготовку из «колыбели», внедрял импланты в его головной мозг и заселялся.
— И что?
— Увы, безуспешно. Организм рос, развивался, но не подчинялся мне. Есть некая странная связь человеческого тела, человеческого мозга и…
— Души? — предположил Гаттак.
— Я еще не дал этому понятию определения, — признался Бор. — Называй, как хочешь. Единственное, что я знаю наверняка: без того, что вы называете душой, у меня нет полноценного контроля над телом. Тело контролируется мозгом, но кто контролирует сам мозг? Что есть истина, что есть человек? Совокупность этих сложных систем и их взаимодействие? Или человек в итоге — это то, что все называют душой? Я пока так и не разобрался.
— То есть ты сможешь управлять моим телом?
— Да, но с оглядкой на тебя. Вернее, на твою душу. Для этого мне нужно понимать, на что ты способен. Вот, решил провести время с пользой. Ты и без того сунулся бы сюда, понял бы, что в здании девчонки нет, и бросился бы к Массеру выяснять, куда ее увезли. Все это заняло бы минуты две-три, не больше. За столь короткий срок разобраться с твоими возможностями не представляется возможным, так что мне пришлось импровизировать. Да, — подытожил Бор, — мне пришлось тебя подставить. Я мог выключить ту систему безопасности, блокирующую проход в храм людей с имплантами, так же, как загрузил твои биометрические данные. Но мне нужен был реальный боевой опыт, который ты сам бы не применил. Я учел тот факт, что ты по природе своей пацифист.
— Ты всю жизнь готовил меня убивать! Какой же я пацифист?
— Я говорю о твоей душе, человек. Да, ты способен на убийство себе подобных, но ты не нуждаешься в этом. Нет в тебе жажды крови. Без колебаний ты убиваешь только тех, кто в твоей системе координат является негодяем или же пытается убить тебя, но лишний раз ты кровь проливать не станешь. Вспомни скорняка, как ты за него заступиться хотел. А что ты устроил во флайере? Сдался тебе тот клирик, спасать его! Но нет, ты не позволил пролиться лишней крови. И это меня настораживает.
— Почему?
— Потому что бывают случаи, когда действовать нужно без оглядки на моральные принципы, которыми вы, люди, сами себе забиваете голову. Иногда нужно просто делать, а не размышлять.
— И потому тебе необходим контроль над моим телом? Чтобы в нужный момент моя рука не дрогнула?
— О, человек, — Бор вложил в свой голос нотки печали, — твоя рука давно уже дрогнула, именно поэтому я тебя и выбрал.
Последней фразы Гаттак не понял, но переспрашивать и вникать времени не осталось. Парень осознал, что начался штурм тюремного помещения.
Определенно, штурмующие здание отряды были уже в курсе, где находится Гаттак. Они знали, что охранники мертвы, а заключенные предпочтут не покидать своих камер. Парень понимал, что никаких переговоров не будет — клирики просто забросают все дымовыми шашками с нейротоксином и только после этого начнут выламывать перекосившуюся от взрыва бронированную дверь.
Эти догадки подтвердились уже в следующую секунду. В коридор, где лежали, а точнее, уже плавали тела клириков, по очереди ввалились две дымовые шашки, гремя металлическими корпусами о бетонные ступени. Собственно, положение спасло лишь наличие в подвале большого количества воды. Дым от шашек был, но должного эффекта он не возымел. Плюс еще Гаттак не растерялся — задержав дыхание, он схватил плавающие в воде и шипящие словно змеи трубки и запихал их в подсумок первого же подвернувшегося трупа. Перевернув покойника лицом в воду, Гаттак отпихнул его подальше от себя. Шашки теперь горели под водой.
— Чего сидите? — крикнул Гаттак задыхающимся и кашляющим заключенным, обыскивая подсумки остальных покойников и доставая из них магнитные мины и запасные батареи к плазменным автоматам. — Они вас травят, как скот, а вы и рады? Двери наружу открыты, а вас толпа!
С этими словами Гаттак швырнул самым крепким на вид узникам плазменные автоматы клириков.
— Боритесь! Выбирайтесь в город! Поднимайте восстание! Сметем их!
— Кто ты, клирик? — слабеющим голосом спросил какой-то старик.
Гаттак снял свой шлем, подсветил лицо фонарем и с удовлетворением отметил, что даже в тусклом аварийном освещении подвала большинство узников его лицо узнали. Послышалось перешептывание: «Тот самый историк», «Да, это он, историк», «Он за скорняка заступиться хотел, я видел».
В последнем говорившем Гаттак узнал того самого бармена, который видел, как Марша удержала его от необдуманного поступка. По сути, кнесенка тогда не Гаттака спасала, а пеклась о безопасности операции, которую они с подпольщиками затевали. Ложные клирики убедительно разыграли сцену ареста ни в чем не повинного скорняка, народ в поселке начал бунтовать, и следующие несколько дней Северный содрогался от погромов. Настоящие же клирики не знали, откуда еще вытянуть резервы, чтобы погасить пожар восстания.
— Меня послала кнесенка Марша! — гордо выпрямившись, сказал Гаттак.
— Но как же наши дети? — спросила какая-то женщина. — Что со школой?
— Дети в безопасности, мы эвакуировали их в Пустошь, — сказал Гаттак и почти не соврал. О Виолле он говорить не стал. — Ну, что застыли? Восстание само собой не вспыхнет, для этого нужен огонь!
Этих слов вкупе с попыткой клириков заморить людей газом оказалось достаточно. Трое суровых мужчин, которым Гаттак передал оружие, молча двинулись к лестнице из подвала, за ними последовали и остальные. Первым делом узники обыскали трупы своих надзирателей. Изымалось все ценное: дубинки, металлические ключи, рации, шлемы и другая амуниция. Через минуту, коротко посовещавшись, вооруженные заключенные двинулись наверх, полные решимости дать отпор угнетателям.
Гаттак же бросился к лифтам. Система безопасности наверняка их отключила, но работающими они ему и не были нужны. Разведчик отстрелил крепкий навесной замок и открыл внешнюю стальную дверь. Затем, воспользовавшись своим ножом, развел створки лифта и зафиксировал их телом одного из убитых клириков. В шахту бурным потоком хлынула вода. Позади послышались крики и выстрелы — наверху уже завязывался бой. Гаттак понимал, что шансов у полуголых, истощенных и замученных пытками узников в борьбе с хорошо вооруженными и подготовленными клириками мало, но функцию свою они все же выполнят — дадут Гаттаку две-три минуты форы.
Оказавшись в шахте лифта, парень приступил к подъему. Тренированное тело с легкостью выполнило поставленную задачу, всего за пару минут он поднялся по тросам противовеса до уровня второго этажа и уперся головой в кабину лифта, замершего на третьем. Преодолевая уровень первого этажа, разведчик не поленился и заминировал дверь лифта одной из добытых мин, установив таймер на одну минуту. Взрыв не только поможет заключенным в схватке с клириками, но и посеет в рядах последних панику.
Из шахты лифта Гаттак выбрался на пустующем втором этаже буквально за секунду до взрыва. Мощный толчок сотряс здание тотчас после закрытия створок, не причинив парню никакого вреда. Дело оставалось за малым: Гаттаку нужно было выбраться по лестнице на крышу. Правда, в самый последний момент разведчик изменил маршрут и решил наведаться в кабинет старшего клирика Массера. Самого начальника гарнизона Гаттак на рабочем месте застать не планировал, но его интересовали данные, которыми там можно было разжиться. Переписки, шифровки, записи телефонных разговоров — пригодится любая информация, проливающая свет на то, куда Массер отправил Виоллу.
Однако, ворвавшись на третий уровень, Гаттак с ужасом осознал свою ошибку. Мало того, что старший клирик и не думал покидать свою цитадель в столь тревожное время, так он еще и охрану в коридоре выставил. Странно, но Бор, наверняка знавший о таком положении вещей, ни полусловом об этом не обмолвился. Гаттак же почему-то решил, что Бор в вопросе эвакуации окажет помощь, и за это, собственно, и поплатился.
Уверенный, что основные события разворачиваются на первом этаже и во дворе храма, Гаттак опрометчиво ворвался в знакомый коридор и тут же был скручен двумя крепкими клириками, караулившими выход. Сбитый с ног и прижатый коленом к мокрому полу, с вывернутыми за спину руками, парень увидел возле кабинета Массера еще пятерых охранников. Сомнений не было — старший клирик ожидал штурма.