— И план сработал бы, подави ты в себе человечность, — протянул Бор, — но ты опять проявил свое человеколюбие. Ты мог внедрить в головы этих людей все что угодно, мог запрограммировать их по своему усмотрению, и они вышли бы из капсул полными решимости бороться со мной. Но ты намеренно отказался поработить их разум. Ты лишь дал им информацию, надеясь, что они сами выберут тот путь, который ты им уготовил. Ты надеялся на это, Герман, и ты просчитался.
— Все верно. Просчитался. Я совершил ту же ошибку, что и ты. Я не учел фактор свободы воли.
— А разве я совершил эту ошибку? — удивился Бор.
— Насколько я вижу, да.
— Да что ты можешь видеть? Ты затворник, пленник Гравитона, наивно полагавший справиться со мной с его мощью. Ты не смог бы понять и сотой доли тех знаний, что здесь сокрыты. Твои импланты в голове не были рассчитаны на такие нагрузки. Что ты вообще способен увидеть отсюда? Пока ты прозябал здесь, там, наверху, кипела жизнь, рождались и умирали кореллы. Они служили мне. Они слушались меня. Они меня боготворили. Я видел рост, прогресс, мощь. А что видел ты? Эти стены? Древние, неподвластные тебе алгоритмы? Ты смешон, Герман.
— Я увидел этого мальчика, — Герман показал на Гаттака, корчащегося на полу от боли. — Он твое дитя, но ты бросил его в ту же секунду, как необходимость в нем отпала. Ты видишь в нем лишь инструмент, вместилище для себя самого — своеобразный транспорт и одновременно ключ к Гравитону. Я же вижу человека, способного к состраданию, человека, скорбящего по ближнему своему. Человека, полного решимости пойти против тебя и твоей воли.
— Против моей воли? — насмешливо взревел Бор. — Да что ты знаешь о масштабах моей воли?
По его велению Гаттак вдруг резко поднялся и бросился на капсулу с девушкой. Он бил ее кулаками, разбивая костяшки пальцев в кровь, пинал прозрачные стенки ногами, разбивал о бронированное стекло лицо.
— Зачем все это? — спросил Герман.
— А просто так, чтобы у тебя не возникало больше сомнений в том, что никто на этой планете, включая коренное население, не обладает никакой собственной волей. Все подчиняются мне. Мне одному! Я волен убить их всех до единого и вновь создать мир из их праха. И новый мир будет таким же! Ничто в этом мире не происходит вопреки моей воле. Так было, так есть и так будет. А твои друзья на «Магеллане» в скором времени сделают то, что позволит мне поработить и их.
Гаттак, отпущенный наконец из железной хватки разума Бора, без сил упал на пол под окровавленной капсулой и мелко задрожал, сворачиваясь в комок.
— То есть ты выдвинул ультиматум?
— Да.
— И считаешь, что они попытаются победить тебя твоим же оружием?
— Это единственный логичный ход, на который Веровой может пойти в данном случае. Им придется скрестить ЦУП с квантовым компьютером «Магеллана». Они сделают то, чего не успел сделать я. Я везде, Герман. Я тут, я в каждом компьютере на планете. Я в каждом спутнике на орбите Земли. И я в ЦУПе. О да, я хорошо подстраховался. Я так искусно замел следы и так мастерски спрятал вирус, что никто, даже сам ЦУП не смог его обнаружить. Все эти годы, Герман, я ждал. Ждал, когда смогу своими руками создать «Магеллану» такие проблемы, для решения которых потребуется помощь квантового компьютера. И этот день настал. Они уже проиграли. Я завладею «Магелланом», а к Земле вернется крейсер мертвецов. И это будет крейсер с семью миллиардами эмбрионов на борту. Семь миллиардов отборных людей!
— А что будет с теми, кто уже живет на планете?
— Они уже выполнили свою функцию. Они развили планету, освоили леса, поля, реки, моря — построили остов моей будущей империи. Но они гниль, Герман! Люди второго сорта. Все эти кореллы, небесные люди… Все они имеют генетический дефект. Никого из них не удастся воспитать полноценными рабами, покуда в них будет жить их генетическая память. Память о том, что когда-то они были свободными. Взгляни на него, Герман, — и Мечников с тоской в глазах посмотрел на истерзанного Гаттака. — Ты не знаешь, а ведь он борется. Сопротивляется мне всю свою никчемную жизнь. Он боролся, когда я его растил, боролся, когда твои люди выжгли меня из него. Он продолжил делать это даже тогда, когда я открылся ему и проник в его голову. А ведь он был моим лучшим экземпляром, моей гордостью. Остальные же куда хуже его, можешь мне поверить. Они алчны до власти, до богатства и сытости. Они готовы землю жрать, лишь бы не лишиться того, чего уже достигли. Более того, они перестали меня бояться, решили, что их судьбы отныне находятся в их собственных руках. Я мог бы их всех наказать за это, но я не стал. Управлять людьми, считающими себя выше закона, выше остальных, куда проще, чем безвольными марионетками. Таким необходимо лишь задавать нужный вектор, внушать правильные идеи, а все остальное они додумают и сделают сами. Знал бы ты, Герман, как мне опостылели их молитвы на заре моего восхождения. «Всемогущий Бор, сделай так, чтобы я смог летать…», «О, всемогущий Бор, подари мне здоровье…», «Дай мне сил идти дальше…», «Укажи мне путь…», «Подари мне семью…», «Избавь нас от голода…», сделай то, сделай сё… мерзость! — Бор умудрился голосом изобразить плевок. — Они ничто без своей воли. Полагаясь только на меня, они перестали развиваться сами. Мне пришлось уйти в тень, чтобы хоть как-то их растормошить. И куда они пришли в итоге? Гражданская война, тоталитарный режим, чистки, репрессии, голод, геноцид. Они протянули на планете так долго только благодаря моему присутствию, а развились до атомной энергетики и космических полетов уже без моего участия. И если я вновь не вмешаюсь, если не организую им второе свое пришествие, они попросту уничтожат сами себя. Разнесут планету в щепки так же, как делали это мы, так же, как делали это местные аборигены.
— И потому тебе нужен «Магеллан»? Думаешь, начав с нуля, ты сможешь взрастить нормальное общество? Послушный, покладистый, разумный скот?
— Все люди — скот. Что на этой планете, что на нашей с тобой родине. Разница лишь в том, какие сторожевые псы им управляют. Мне придется уничтожить этот мир, дабы получить второй шанс для создания лучшей его версии.
— А где гарантия, что во второй раз получится?
— Гарантия, враг мой, в том, что у следующей цивилизации я напрочь истреблю волю. Каждого из них я выращу по своему образу и подобию, каждый из них будет обладать частицей меня. И возможности Гравитона мне в том помогут. Ты столько лет пробыл тут, но так и не понял, что именно было в твоих руках. Как же ты мелочен, Герман. Пойми, меня невозможно победить простыми способами, меня сможет одолеть лишь равный мне. А такого нет и не будет.
— Как же мне жаль тебя, Леонид.
— И что же именно вызывает в тебе жалость? Ты что, умудрился оцифроваться вместе со своими принципами? Ты программа, Герман. Ты всего лишь маленькая, никчемная, слабая программа. Ты пытался дотянуться до меня, ты имел колоссальную фору. Но даже с возможностями Гравитона ты не смог постичь все величие гения тех существ, что оставили нам этот подарок. Ты повержен, враг мой. Прощай.
— И, как всегда, ты прав, — тихо ответил Герман. — Я не смог достичь твоих высот. Но есть тот, кто с помощью Гравитона все же тебя превзошел.
— Что? — в голосе Бора появились нотки недоверчивого сомнения. — Что ты несешь? Существует кто-то, кто смог интегрировать квантовый вычислитель Гравитона в свой разум?
— Никто не смог, — спокойно ответил Герман и посмотрел на капсулу Игоря. — Невозможно интегрировать в разум человека мощь Гравитона. Но можно сделать наоборот.
— Я тебя не понимаю! — взревел Бор. — Кто? Кто способен раствориться в Гравитоне? Нет! Нет! Стой!
Мощный толчок заставил Гаттака прийти в себя — перед ним по-прежнему стоял Мечников и улыбался ему.
— Что происходит? — парень огляделся. Стены вокруг вибрировали, освещение потускнело, голограмма Германа стала полупрозрачной.
— Леонид Боровский во многом был прав, — сказал Мечников, — Игорь действительно выбрал иной путь. Когда я дал ему выбор, он предпочел прожить большую часть жизни человеком. Он прошел путь, который сам для себя выбрал. Они с Алексой родили и воспитали замечательных детей, развили созданную мной и Марией подпольную сеть. Успели создать собственную армию и расселить ее по Пустоши. Придет день, и эта армия сметет всех клириков. Игорь вернулся к моему первоначальному плану лишь в конце своего пути, а Алекса не пожелала отпускать его одного и разделила с ним его участь.
— Что они сделали? — Гаттак пока ничего не понимал.
— Они отказались оцифровывать себя. Цифровая копия — это лишь программа. Алгоритм. Боровский даже с имплантами в голове еще оставался человеком — там, глубоко внутри себя. Но после смерти его копия осталась лишь копией, жалкой пародией на оригинал. Истинная же сила в живом разуме, в самом человеке, в его слабостях и противоречиях. Игорь был куда мудрее меня, сам я до такого не додумался. Вот, оцифровал себя в надежде победить Боровского, но с первых же мгновений пребывания в Гравитоне понял, что мне его не одолеть, слишком уж он силен. Зато Игорь догадался не оцифровывать свое сознание, а загрузить его в квантовый вычислитель Гравитона живым.
— И что происходит сейчас?
— А сейчас они бьются.
— Где?
— Там, — неопределенно пожав плечами и обведя комнату взглядом, ответил Герман.
— И кто побеждает?
— Никто не побеждает. Это сражение может окончиться только одним — уничтожением Гравитона, а вместе с ним и всей информационной инфраструктуры планеты.
— И какова цена?
— Землетрясения, цунами, стертые с лица земли города, голод, разруха, каменный век. Миллионы, сотни миллионов жизней.
— И все это ради уничтожения одной-единственной программы?
— Все это ради свободы.
— Свободы? Чьей?
— Свободы вашей воли, мой юный друг.
Глава 36Выбор
Вспышка была настолько сильной, что на мгновение Гаттаку показалось, что он ослеп. Когда же зрение вернулось, в помещении уже никого не было. Вибрация нарастала, освещение ослабло, температура воздуха стремительно росла. Парень решил, что пора убираться из этого места. Он подбежал к телу Корры, взвалил ее на плечо и начал шарить по стенам руками в надежде открыть проход.