— Взрослеть всегда трудно, — ответил он. — Выздоровление требует времени. Терпение, Марис.
Колль и Бари отправились дальше. Они решили еще раз обойти Тайос прежде, чем поплыть на другие Восточные острова. Колль заверил сестру и Эвана, что скоро они их снова навестят, но Марис не сомневалась, что в круговороте дел одно будет цепляться за другое, и пройдут не месяцы, а годы до их следующей встречи с Коллем или его дочерью.
Однако они вернулись через несколько дней. Колль был в ярости.
— Чтобы уехать с этого Богом забытого островишки, нужно разрешение Правителя! — закричал он, едва Марис удивленно поздоровалась с ними. — Время опасное, а певцы — потенциальные шпионы!
Бари робко выглянула из-за широкой отцовской спины и бросилась обнимать Марис и Эвана.
— Я рада, что мы вернулись, — шепнула она.
— Значит, Трейну объявлена война? — спросил Эван. Он улыбнулся Бари, но лицо его помрачнело.
Колль рухнул в кресло у очага.
— Не знаю, война это уже или не война, — сказал он. — Но на улицах болтают, что Правитель отправил три военных корабля, битком набитых стражниками, захватить рудник. — Он пощипывал струны гитары, терзая слушателей какофонией звуков. — А в ожидании исхода этого милого предприятия приехать на Тайос или покинуть его можно только по личному специальному разрешению Правителя. Торговцы в бешенстве, но возражать боятся. — Колль насупился. — Подожди, дай только мне убраться отсюда, и я сложу балладу, которая поджарит уши Правителя Тайоса, когда он ее услышит! А услышит он ее обязательно!
— Ты говорить прямо как Баррион! — Марис засмеялась. — Он всегда утверждал, что на самом деле всем правят певцы!
Колль невольно улыбнулся, но Эван продолжал хмуриться.
— Никакая песня не залечит раны и не воскресит мертвых, — произнес он.
— Если война вот-вот вспыхнет, нам следует покинуть лес и отправиться в Порт-Тайос. Туда привезут раненых — всех, кто выдержит плавание. Я буду нужен им.
— Улицы Порт-Тайоса сейчас просто обезумели от всяческих слухов и мрачных историй, — сказал Колль. — В городе неладно. Правитель повесил своего целителя, и люди боятся нос сунуть в крепость. Скоро что-то начнется, и не только на Трейне. — Он посмотрел на Марис. — Что-то зреет и среди летателей. Я насчитал над проливом не меньше десятка крыльев: кто-то прилетал, кто-то улетал. Сначала я решил, что они доставляют военные сводки и приказы, но в «Голове сциллы» я выпил с кожевницей кружку-другую, и она поведала мне иное. Ее сестра — стражник, и она проболталась, что недавно арестовала летателя. Правитель вздумал судить летателя за измену! Представляешь?
— Да, — сказала Марис. — Это так.
— Что? — Колль растерянно заморгал. — Э… Я бы выпил чая.
— Сейчас заварю. — Эван направился к очагу.
— Продолжай же! — потребовала Марис. — Какие еще слухи?
— Но ты вроде бы знаешь больше меня про этот арест. Я просто поверить не мог. А что тебе известно?
Марис замялась.
— Нас предупредили, чтобы мы об этом не рассказывали.
Струны гитары возмущенно зазвенели под пальцами Колля.
— Я твой брат, черт подери. Пусть я и певец, но молчать умею. Выкладывай!
И Марис рассказала ему, как их вызывали в крепость.
— Теперь многое становится понятно! — заметил Колль, когда Марис закончила. — В городе про это тоже говорят. Даже стражники пробалтываются, и тайны Правителя хранятся совсем не так: строго, как он воображает! Я и представить не мог, что это правда. Неудивительно, что над островом кружит столько летателей! Пусть-ка Правитель попробует помешать им прилетать и улетать! — Он ухмыльнулся во весь рот.
— Ну а другие слухи? — опять потребовала Марис.
— Да-да! Ты знала, что на Тайосе побывал Вэл-Однокрылый?
— Вэл? Здесь?
— Он уже улетел. Мне сказали, что прилетал он совсем недавно, абсолютно вымотанный, как бывает после длинного перелета. С ним было не то пять, не то шесть летателей.
— А какие-нибудь еще имена ты слышал?
— Только Вэла. Его же все знают! Но других мне описали: коренастая женщина с Юга с седыми волосами, чернобородый великан с ожерельем из зубов сциллы, остальные с Запада. Среди них двое, похожих как две капли воды.
— Деймен и Атен, — пробормотала Марис. — А остальных я с твоих слов не узнала.
— Зато я узнал, — объявил Эван, входя с чашками горячего чая и толстыми ломтями хлеба на подносе. — Во всяком случае одного. Мужчина с ожерельем — это Катинн с Ломаррона. Он часто бывает на Тайосе.
— Ну конечно! — воскликнула Марис. — Катинн. Самый уважаемый среди Восточных однокрылых.
— А еще что-нибудь? — спросил Эван.
Колль отложил гитару и подул на дымящийся чай.
— Мне сказали, что Вэл прибыл как представитель летателей, чтобы убедить Правителя освободить эту женщину, Тайю, из темницы.
— Выдумка, — заметила Марис. — Вэл не представляет летателей. Все, кого ты назвал, — однокрылые. Старинные семьи, ретрограды, все еще ненавидят Вэла. И ни за что не позволили бы ему говорить от их имени.
— Я и это слышал, — сказал Колль. — Во всяком случае, Вэл вроде бы предложил созвать суд летателей, чтобы рассмотреть дело Тайи. И он не возражал, чтобы Правитель держал Тайю в темнице, пока…
— Да-да! — нетерпеливо перебила Марис. — Но что сказал Правитель?
Колль пожал плечами.
— Одни говорят, что он держался холодно и спокойно, другие утверждают, будто они с Вэлом ссорились и кричали друг на друга. Но как бы то ни было, Правитель настоял на рассмотрении дела в собственном суде и личном вынесении приговора. Поговаривают, правда, что он его уже вынес.
— Значит, бедняги Рени ему мало, — пробормотал Эван. — Правителю нужна еще одна смерть, чтобы удовлетворить свою гордость.
— А как отреагировал Вэл? — спросила Марис.
Колль отхлебнул чаю.
— Насколько я узнал, Вэл улетел сразу после разговора с Правителем. Говорят даже, что однокрылые задумали напасть на крепость и освободить Тайю. И еще говорят, что Вэл созовет Совет Летателей, чтобы наложить запрет на Тайос.
— Понятно, почему люди так напуганы, — отозвался Эван.
— Не мешало бы и летателям испугаться, — заметил Колль. — Местные жители озлоблены на них. В харчевне у северного обрыва мои соседи толковали о том, что летатели всегда тайно управляли Гаванью Ветров, решали судьбы островов и отдельных людей с помощью посланий, которые доставляли, и лжи, которую придумывали.
— Что за чепуха! — вспылила Марис. — Как они могут верить такому?
— Неважно, как, — ответил Колль. — Важно, что верят. Я ведь сын летателя, и меня воспитывали, как летателя, пусть я им и не стал. Я знаю традиции летателей, узы которые их связывают, то, как они чувствуют себя особой кастой. Но я знаю также, что и люди, которых летатели без разбора называют бескрылыми, будто они все одинаковые, тоже объединяются в одну большую семью.
Он поставил кружку и снова взял гитару, словно она придавала ему больше красноречия.
— Ты же знаешь, как пренебрежительно летатели относятся к бескрылым, Марис, — сказал он. — Но, думается, ты плохо представляешь себе, какую неприязнь вызывают летатели у бескрылых!
— У меня есть бескрылые друзья, — возразила Марис. — И все однокрылые сначала были бескрылыми.
Колль вздохнул.
— Не спорю, есть верные поклонники летателей. Служители, посвятившие всю жизнь заботам о них, детишки, мечтающие прикоснуться к крыльям, прихлебатели, высшая радость для которых — заманить летателя в постель и хотя бы так приобщиться к его славе. Но есть и другие бескрылые, Марис, которые злы на Летателей и не ищут дружбы с ними.
— Я знаю, что все далеко не так просто. Я не забыла враждебности, с какой мы столкнулись, когда Вэл завоевал крылья. Угрозы, побои, отчужденность. Но теперь, когда не право рождения решает, кому быть летателем, все должно измениться к лучшему!
— А изменилось к худшему. — Колль покачал головой. — В былые времена, когда летателями становились по праву рождения, многие люди верили в их избранность. На многих Южных островах летатели составляют касту жрецов, благословенную их Отцом Небесным. На Артелии они — принцы. Как Правители Востока наследуют родительскую власть, так летатели наследовали крылья. Но теперь уже никто не верит в божественное происхождение летателей. И возникают новые вопросы. Почему чумазый соседский мальчишка, с которым я вместе рос, вдруг стал такой важной персоной? Благодаря чему приятель моих детских игр вдруг обрел волю, власть и богатство летателя? Однокрылые летатели не так обособлены, как прирожденные, — они знаются со сверстниками, вмешиваются в конфликты, не порывают окончательно с политикой родного острова, сохраняют местные интересы. Это порождает неприязнь к ним.
— Двадцать лет назад никакой Правитель не посмел бы арестовать летателя, — задумчиво произнес Эван. — Но посмел бы двадцать лет назад самый дерзкий летатель исказить послание?
— Конечно нет! — отрезала Марис.
— Но многие ли этому поверят? — заметил Колль. — Раз такое случилось, значит, и прежде так бывало! Фермеры, чей разговор я случайно подслушал, убеждены, что летатели всегда перекраивали послания по-своему. Судя по тому, что я узнал, на Правителя Тайоса начинают смотреть, как на героя, который вскрыл обман!
— Как на героя? — с отвращением повторил Эван.
— Одна ложь во имя благой цели не может все настолько изменить! — упрямо возразила Марис.
— Верно, — согласился Колль. — Изменения происходили непрерывно. И виновата в этом ты.
— Я?! Никакого отношения к этому я не имею!
— Неужели? — Колль иронично улыбнулся. — А ты подумай! Баррион часто рассказывал мне одну историю, сестрица. О том, как вы с ним болтались в лодке, выжидая случая украсть твои крылья у Корма, чтобы ты могла созвать Совет. Помнишь?
— Да!
— Так вот, он говорил, что вам тогда пришлось долго ждать, пока Корм не ушел из дома, и у него, Барриона, было время поразмыслить над тем, что вы с ним задумали. Он сказал, что чистил ногти кинжалом и вдруг подумал, не ударить ли этим кинжалом тебя? «Это избавило бы Гавань Ветров от многих смут», — уверял он. Потому что твоя победа сулила перемены, каких ты и не представляла, обрекая на страдание не одно поколение. Баррион был от тебя без ума, Марис, но считал тебя простодушной. «В середине песни нельзя изменить ни единой ноты! — толковал он мне. — Стоит один раз исправить, как понадобятся еще и еще поправки, пока ты не переделаешь всю песню. Ведь одно неразрывно связано с другим, понимаешь?»