— Понятно, почему он дрожит от страха, — сказала Марис.
— Останавливаться не положено, — проворчала начальник охраны, и Марис, в последний раз окинув взглядом небо и землю, начала спускаться в долину, где, храня молчание, над покрытой мраком крепостью описывали грозные круги скорбящие по Тайе летатели, а Правитель Тайоса затаился внутри холодных каменных стен, страшась открытого неба.
— Думаю, я повешу вас всех троих, — сказал Правитель.
Он сидел на деревянном троне в парадной зале, поглаживая тяжелый бронзовый нож у себя на коленях. В лучах масляных светильников серебряная цепь — символ его власти — мягко поблескивала на фоне белой шелковой рубашки. Лицо Правителя выглядело бледным, изможденным и конвульсивно подергивалось.
В зале толпились стражники; их немые невозмутимые шеренги вытянулись вдоль всех четырех стен. Окон в зале не было. Возможно, потому-то Правитель ее и выбрал: ведь снаружи среди вечерних звезд кружили черные летатели.
— Колль получит свободу, — сказала Марис, стараясь скрыть напряжение.
Правитель нахмурился и взмахнул ножом.
— Приведите певца, — приказал он, и один из стражников торопливо вышел из залы. — Твой брат причинил мне много хлопот, — продолжал Правитель. — Его песни — измена, и я не вижу причины отпустить его.
— Но мы заключили договор, — быстро возразила Марис. — Я пришла, и ты должен отпустить Колля.
Губы Правителя задергались.
— Не смей мне указывать, что делать. Какая спесь внушила тебе, будто ты можешь ставить мне условия? Договор между нами? Здесь я Правитель. Я — Тайос! А ты и твой брат мои пленники.
— С'Релла знает о твоем обещании, — ответила Марис. — Она сразу поймет, что ты его нарушил, и скоро Правители и летатели всей Гавани Ветров будут извещены об этом. Твое слово станет прахом. Как же ты будешь править и заключать договора?
Он прищурился.
— Ах так? Что ж, пожалуй. — На его губах заиграла самодовольная улыбка.
— Но я не обещал освободить его целым и невредимым. Как будет петься твоему брату, когда я прикажу вырвать его язык и отрубить пальцы на правой руке, а?
У Марис все завертелось перед глазами, будто она без крыльев покачнулась у края бездонного обрыва. Но тут она почувствовала пожатие руки Эвана и быстро пришла в себя.
— Ты не осмелишься, — сказала она. — Даже твои стражники устрашатся такого приказания, а летатели разнесут весть о твоем преступлении всюду, куда проникают ветры. И никакие ножи тебя тогда не спасут!
— Я намерен отпустить твоего брата, — сказал Правитель как можно громче, — не потому, что меня пугают его друзья или твои пустые угрозы, а из милосердия. Но ни ему, ни другим певцам больше не петь о Тайе на моем острове! Он будет навечно выслан отсюда.
— А мы?
Правитель улыбнулся и провел большим пальцем по лезвию ножа.
— Целитель — ничто. И даже меньше, чем ничто. Пусть убирается. — Он наклонился и нацелился ножом в Марис. — А ты, бескрылый летатель… я проявлю милосердие даже к тебе и отпущу на все четыре стороны.
— И какую ты назначишь цену? — холодно спросила Марис.
— Я хочу, чтобы черные летатели исчезли с моего неба.
— Нет! — сказала Марис.
— Не-ет? — Он взвизгнул от бешенства и всадил нож в подлокотник трона.
— Где ты, по-твоему, находишься? С меня хватит твоего высокомерия. Да как ты смеешь отказываться?! Если пожелаю, я повешу вас на заре. Всех троих.
— Ты нас не повесишь, — сказала Марис.
Его губы тряслись.
— А? Ну так давай, говори! Объясни мне, что я сделаю и чего не сделаю. Мне не терпится услышать! — Он хрипел от ярости.
— Ты бы и рад нас повесить, — сказала Марис, — но не посмеешь. Из-за черных летателей, от которых тебе так хочется избавиться с нашей помощью.
— Я уже посмел повесить одного летателя, — крикнул он. — Повешу и других. Твои черные летатели меня не пугают!
— Да? Так почему же ты теперь не покидаешь крепости, даже чтобы поохотиться? Даже не выходишь прогуляться по двору?
— Летатели дали клятву не брать в небо оружия, — взвизгнул Правитель. — Что они могут сделать? Пусть кружат там до скончания века!
— Много столетий ни один летатель не брал с собой в небо даже ножа, — сказала Марис, тщательно подбирая слова. — Таков закон летателей, их традиция. Был у летателей и закон не вмешиваться в политику бескрылых и доставлять послания, не задумываясь над их смыслом. Но Тайя поступила, как поступила. И ты убил-ее-за это, поправ давнюю традицию, запрещавшую Правителю судить летателей.
— Она была изменницей, — крикнул Правитель. — А изменников казнят, носят они крылья или нет.
Марис пожала плечами.
— Я ведь только хотела сказать, что традиция в эти тревожные дни плохая защита. Ты считаешь, что тебе ничего не грозит, так как летатели безоружны и небе? — Она смерила его ледяным взглядом. — Что же! Каждый летатель, приносящий тебе послание, будет в черном, а у некоторых и в сердце будет черное горе. И, выслушивая их, ты всякий раз будешь спрашивать себя: не этот ли? А вдруг это новая Тайя, новая Марис, новый Вэл-Однокрылый? Не будет ли сейчас древняя традиция утоплена в крови?
— Этого не будет никогда, — перебил Правитель, но его голос сорвался.
— Да, это немыслимо, — согласилась Марис. — Так же немыслимо, как то, что ты сделал с Тайей. Повесь меня, и это произойдет очень скоро.
— Я казню, кого пожелаю. Мои стражники защитят меня.
— Могут они остановить стрелы, пущенные с неба? Ты поставишь решетки на все свои окна? Не станешь впускать к себе летателей с посланиями?
— Ты мне… угрожаешь?! — в ярости рявкнул Правитель.
— Я тебя предостерегаю, — ответила Марис. — Возможно, с тобой ничего не случится, но знать этого наверняка ты не можешь. Черные летатели позаботятся, чтобы у тебя не осталось ни минуты покоя. До конца дней твоих они будут преследовать тебя, словно призрак Тайи. Ты взглянешь на звезды — и увидишь крылья. Едва по тебе скользнет тень, тебя охватит боязнь. Ты никогда больше не сможешь смотреть в окно или гулять под открытым небом. Летатели будут вечно кружить над твоей крепостью, точно мухи над, падалью. Ты увидишь их и на своем смертном одре. Твой собственный дом станет темницей, но и в нем тебе не будет покоя. Крепостные стены летателям не преграда, а стоит им снять крылья, и их уже не отличить от других людей.
Глаза Правителя забегали, словно ища спасения от призрака черных летателей.
Пока Марис говорила, Правитель сохранял полную неподвижность, и она внимательно вглядывалась в его лицо, надеясь, что производит нужное впечатление. В его опухших глазах сквозила какая-то дикость, необузданность, пугавшие ее. Голос Марис оставался невозмутимым, но на лбу выступили капельки пота, ладони стали влажными и липкими.
Вдруг глаза Правителя заметались, словно ища спасения от черных призраков, а потом остановились на одном из стражников.
— Приведи моего летателя! — приказал Правитель. — И немедля!
Видимо, летатель ждал за дверью, потому что вошел почти сразу же. Марис узнала его, хотя и не была по-настоящему знакома с этим худым, сутулым, лысеющим мужчиной.
— Сан! — позвала она громко, вспомнив его имя.
Но он даже не взглянул на нее.
— Мой Правитель… — произнес он дребезжащим голосом.
— Она мне угрожает, — прохрипел Правитель. — Говорит: черные летатели будут преследовать меня до моего смертного часа.
— Она лжет, — поспешно сказал Сан, и Марис, вздрогнув, вспомнила все, что знала о нем. Сан с Тайоса, прирожденный летатель, убежденный ретроград. Два года назад он проиграл крылья дерзкой однокрылой, а теперь получил их назад после ее смерти. — Черные летатели совсем не опасны. Они ничто!
— Она говорит, что они никогда не оставят меня в покое!
— Неправда! — ответил Сан все с той же угодливостью. — Тебе нечего страшиться. Скоро они улетят. У них, мой Правитель, есть обязанности, семьи, заботы, они должны переносить послания. Надолго они тут не останутся.
— Их сменят другие, — перебила Марис. — В Гавани Ветров летателей много. И тебе никогда не освободиться от тени их крыльев.
— Не слушай ее вздор, господин, — настаивал Сан. — Ее поддерживает только горстка однокрылых. Мусор, запорошивший небо. Когда они улетят, их никто не сменит. Тебе надо лишь немного выждать, мой Правитель.
Чем-то интонации его голоса уязвили и ошеломили Марис сильнее произнесенных им слов. Внезапно она поняла: Сан говорил, как раб с господином, а не как равный. Он боялся Правителя и был обязан ему крыльями
— его тон свидетельствовал, что он верит в это. Впервые летатель стал прислужником Правителя, покорным слугой!
Правитель снова повернулся к ней, в его глазах был лед.
— Так я и думал, — сказал он. — Тайя лгала мне, и я ее изобличил. Вэл-Однокрылый тщился запугать меня никчемными угрозами. А теперь вот ты. Все вы лжецы, но я умнее, чем вы думаете. Твои черные летатели ничего мне не сделают, они бессильны сделать что-либо. Однокрылые! Настоящие летатели и думать забыли про Тайю. Совет показал, как они к ней относились.
— Да, — подтвердил Сан, усердно кивая.
На мгновение Марис задохнулась от бешенства. Ей хотелось броситься через залу, вцепиться в щуплого летателя и трясти его, пока он не рухнет без чувств. Но Эван больно сжал ее руку и покачал головой. Тогда Марис мягко произнесла:
— Сан!
Он неохотно повернулся к ней, и она увидела, что его сотрясает дрожь. Уж не стыдится ли он того, чем стал? И Марис подумалось, что и в нем есть частица всех летателей, которых она знала. «На что мы не идем ради неба!» Она продолжила:
— Сан! Джем не однокрылый, но он там, с черными летателями.
— Да, — растерянно признал Сан. — Но он близко знал Тайю.
— Если ты ходишь в советчиках своего Правителя, объясни ему, кто такой Доррель с Лауса.
Сан замялся.
— О ком она? — резко спросил Правитель, переводя взгляд с Марис на своего летателя. — Ну?
— Доррель с Лауса, — с неохотой заговорил Сан, — западный летатель, мой Правитель. Происходит из древнего рода. Замечательный летатель, мой ровесник.