Если это так, ты на мне женишься? – сказала Люба.
Милая… – сказал я.
Мужчины, – сказал она, – да я просто пошутила, я знаю, что у нас нет будущего.
Ну, почему же, – сказал я, – я буду трахать тебя до конца дней твоих, где бы и с кем бы ты не была, и ты это знаешь.
Да, – неожиданно легко согласилась она.
Мы действительно находились в некоторой зависимости друг от друга.
Люба считала ее обычной сексуальной зависимостью, и, следовательно, поддающейся обычному психотерапевтическому лечению. Я предпочитал более красивый и мистический вариант – мне приятнее считать, что мы созданы друг для друга, но не для совместной жизни. В общем, мы говорили об одном и том же, просто каждый по своему. Мы начали спать, еще когда я учился в университете, а она была подружкой одного парня с соседнего факультета. Я спал с ней, когда она была замужем и разведена, в тоске и печали, когда я был женат, и одинок. Спали, пока в соседних комнатах беседовали наши супруги, и, будь у нас дети, спали бы, пока в соседних комнатах играли дети. Иногда случались паузы. Но мы все равно знали, что переспим снова. Рано или поздно. Знал я это и сейчас. Когда сидел на кровати, и видел, как из под подушки потихоньку расплывается пятно крови. Люба брезгливо отодвинулась от него. Я поглядел между ее ягодиц. Семя подсохло и беловатая корка покрывала обратную сторону ее бедер. Как всегда, Люба была гладко выбрита внизу. Я сунул в нее палец, как грабитель сует его сзади в подворотне вам в спину, чтобы напугать вас, якобы, пистолетом или ножом. Поначалу было туго, а потом пошло, как по маслу. Дыра, подсохшая после секса, дает превосходное скольжение, если, конечно, вы в нее кончили. А я всегда кончал в Любу. Она подалась навстречу мне задом и глянула на меня через плечо.
Кто сказал, что до конца дней моих еще далеко? – спросила.
Да перестань ты, – сказал я, орудуя в ней пальцем.
Давай прекратим об этом хотя бы на время, – сказал я.
Ты уверен, что твоя толстая соседка-нимфоманка ничего не видела? – спросила Люба, наворачиваясь на всю мою кисть.
Ты уверена, что она нимфоманка? – сказал я.
Достаточно видеть, как она смотрит на мужиков, – сказала Люба.
Ты тоже на трахе помешана, – сказал я.
Да, – покорно согласилась она, – но лишь на трахе с тобой, потому что у нас химия.
Ты говоришь это всем своим сорока пяти мужикам? – сказал я со смехом.
Только тебе, – со смехом же возразила она, и ее лицо исказила гримаса.
Я с наслаждением любовался. Я чувствовал, что мне нужен секс, много секса. Как после похмелья. Если вы проснулись со скачущим пульсом, плывущими в мареве глазами и винным дыханием, не бросайтесь к аптечке. Грязный секс. Приложите к себе свежей пизды, и спустя час-два старая добрая ебля поставит вас на ноги. Дурные духи улетучатся из ваших легких с криками и матерной руганью, змеиный яд вина выползет наружу через поры, босховы галлюцинации пьяного сна – если, конечно, вам хватит мужества воплотить их в реальности, – вышибут клином ужасы ночи.
Неважно, с кем вы уснули, главное – проснуться с женщиной.
Какой ты похотливенький, – сказала она.
Пил вчера? – сказала она.
Немного, – сказал я.
И это меня встревожило. Ведь пил я вчера и правда немного, как же так случилось, что я ничего не помню? Может быть, наступает безумие? Может быть, я уже сошел с ума и все, что со мной происходит, просто шутка, только вот чья?
Я испытующе поглядел на Любу и мне вдруг показалось что в ее черных глазах – вековая насмешка бесов над человеком. Ее глаза светились блуждающими огоньками болот. Ее лицо окаменело резными чертами языческого столбика-божка, которые торчали в степи, словно вздыбившиеся фаллосы земли. Лицо ее говорило мне: давай, давай, заходи поглубже, иди, иди за нами, следуй, ступай. Мы проведем тебя, выведем, дадим тебе шанс… откроем путь… иди, иди же сюда… А потом черная трясина смыкается над твоей головой, и от силы твоего крика зависит лишь, насколько большим будет пузырь на поверхности. А вот для спасения это уже не имеет никакого значения. Ты пропал в тот момент, когда увидел эти самые огоньки. Шалости болотных духов. Фея-утопленница. Любины глаза хохотали надо мной. Мне показалось, что и она сама сейчас рассмеется мне в лицо.
Так что я с размаху ударил ее по щеке.
21
Когда все кончилось, я сполз с простыни со свежими пятами крови, – старые, от покойницы, уже подсыхали, – и лег на пол. Я был весь мокрый. От едкого пота защипал глаза, так что пришлось крепко зажмуриться. Из темноты с оранжевыми кляксами и сиреневыми точками раздался голос Любы.
Девушка в подвале рассказала мне, что это ты убил ее, – сказала она.
И что ты убил Рину, – сказала она.
И что ты убил меня, – сказала она.
Ну, она выиграла одну скачку из трех, – сказал я.
Из пяти, – сказала она.
Что? – сказал я.
Девушка рассказала, что ты убил еще двух женщин, – сказала Люба, осторожно трогая под носом.
Прости, я спьяну, – сказал я.
Это ерунда в сравнении со смертью, – сказала она.
Если скажешь об этом еще раз, выгоню голой на улицу, – сказал я.
Все равно, – сказал она, – такое впечатление, что в вашем городишке только ты, да твоя озабоченная соседка, – сказала Люба.
Хочешь, позовем ее к нам? – сказал я.
Нет, – сказала Люба.
Я пожал плечами. Нашел в углу на кресле халат – Рину, конечно же, бесило, что я разбрасываю вещи по дому, а вот когда это делали ее обожаемые гости, с половиной из которых она спала, моя жена лишь поощрительно улыбалась, – и, не завязывая пояса, спустился вниз. Вернулся с бутылкой. Судя по всему. Рина действительно ушла. Неделя молчания, это на нее не похоже. И, судя по всему, вернется она лишь несколько месяцев спустя. За своей долей дома. Проще говоря, за деньгами. Которых у меня, кстати, не очень много. Я впервые подумал что, пожелай она развода, то я останусь раздетым. Прямо как сейчас. Следовало подумать об этом.
Я выпил из горлышка и едва не упал. Меня толкнула, проносясь мимо, Люба. Споткнувшись, она буквально выпала за порог дома, и, оглянувшись на меня искаженным лицом, рванула к гаражу. От удивления я даже забежал наверх, проверить, не случилось ли чего там? Ничего особенного. Обычный для нашего дома пейзаж. Смятые простыни в крови, и беспорядок в комнате.
Я выбежал во двор, запахнув халат. Люба сидела в машине и пыталась ее завести. Полуодетая, она выглядела безумной.
Какого черта? – спросил я ее пораженно.
Я уезжаю, – сказала она, пытаясь закрыть окно.
В чем дело? – сказал я, сунув в щель бутылку.
Крепкая, четырехгранная бутыль не оставляла ей ни одного шанса.
Отойди от машины, – сказала она.
Я точно знаю, что ты сегодня должен меня убить, – сказала она.
Успокойся, сумасшедшая, – прошипел я.
Сейчас я выну бутылку и ты уедешь, какие к черту проблемы? – сказал я.
Она чуть успокоилась, хоть и глядела чуть в сторону. Я оглянулся. Тучи достигли нашего городка. Лес тонул в темноте. Ветер даже пару раз подбросил теннисные мячики на соседском дворе. Ярко-зеленая обычно трава выглядела болотом. Да, газон соседки был словно болото, темное, опасное, и непроходимое. Свет творит чудеса, вспомнил я разглагольствования какого-то пьяного ублюдка, которого Рина притащила в дом, художника, что ли? Не уверен. Знакомым Рины необязательно было быть писателями или художниками, чтобы нахально разглагольствовать о литературе или живописи. Напыщенные мудаки были теоретиками. Так что он мог и не быть художником.
Точно я знал лишь одно этот ублюдок переспал с Риной.
Вернее, она его трахнула. Пока я обжимался с Любой, чей муж воображал себя на свинг-вечеринке с двумя какими-то шлюхами из курортного поселка по соседству с городком. Кажется, это было позапрошлое лето. Лицо Любы потемнело и я понял, что тень от туч достигла и нашего дома.
Зайди в дом, – сказал я.
Нет, говори тут, – сказала она.
Я оглянулся еще раз. Показалось мне, или что-то белое на самом деле мелькнуло в уголке моего глаза? От давления скачут не только мысли, но еще и пятна в глазах. Люба с трудом сглотнула.
Успокойся и оденься в доме, – сказал я.
А потом уезжай, если уж у тебя приступ паники, – сказал я.
Просто обещай мне, что никому не скажешь, – сказал я.
Мне страшно, – сказала она.
Я пальцем тебя не трону, идиотка, – сказал я.
Чтобы я лишился моей Любви, моего станка для секса, моей роскошной дырки? – сказал я нарочито грубо.
Мне за тебя страшно, – сказала она.
Я разберусь со своими проблемами, – сказал я.
Ладно, – сказала она.
Ладно, – сказал я, – езжай так.
Вынул бутылку – она не стала закрывать окно больше, – и отошел. Она улыбнулась мне слабо и повернула ключи. Автомобиль не заводился. И после трех-четырех раз не завелся. Люба паниковала. Ее черные растрепанные волосы, покрытое пятнами после секса лицо, сумасшедшие глаза… Я подумал, что она похожа на Медузу, которая взглянула сама на себя и не в состоянии оторвать взгляда. Прогрессирующий ужас. На секунду наши взгляды пересеклись, и она выскочила из машины, бросившись в дом. Я с показным вздохом – на случай, если каким-то чудом кто-то еще из соседей остался в городке, – глянул в небо и покачал головой. Раз уж это увидят, то мне хотелось, чтобы все это выглядело как легкая ссора любовников.
Интересно, почему все-таки у нее не завелась машина?
Я похлопал автомобиль по капоту – теплый, как Любина задница, – и пошел в дом. На ступенях еще раз картинно застыл с демонстративно укоризненной улыбкой, и открыл дверь. В прихожей ее не было, и в комнатах тоже. Я спустился в подвал, и увидел, что она лежит там у ступенек, сжав голову руками.
Ладно, чтоб тебя черти побрали, – сказал я.
Сейчас я одеваюсь и отвожу тебя в город, – сказал я.
Она молчала. Я спустился, чуть откинувшись назад, – ступеньки у нас крутые, – и потрогал ее за плечо. Если она, ринувшись с испугу в подвал, сломала себя шею, это окажется самый идиотский и невероятный поворот событий, – подумал я.