Это еще и забава ведьм.
Одна из которых стояла надо мной, прекрасная и яростная.
Кто мешает нам быть счастливыми вместе? – спросил я ее вдруг.
А разве мы несчастливы? – сказала она и подняла одну бровь.
Ты хочешь сказать, мы несчастливы?! – повторила она.
Так ты несчастлив? – утвердительно спросила она
Любое мое слово привело бы в началу гладиаторской потехи на арене цирка, хоть он и был обставлен зеркалами, и был площадью в жалкие десять квадратных метров. Так что я молча лег, и поднял руки к штанге. Рина подошла и села мне на живот. Иногда, чувствуя, что она перехлестнула через край, Рина сдавала назад, словно море после особо мощной волны. Беда лишь в том, что от обратного течения вас стегает песком по лицу на менее сильно, чем при первом ударе. Она потрепала меня по груди. Я молчал, стиснув зубы.
Помоги мне, сладкий, – сказала она, мурлыча.
Давай познакомимся с ней, но не спеши ее трахать, – сказала она.
Чтобы это успела сделать ты? – сказал я.
Я тебя люблю, – сказала она, и я почувствовал ожог.
А еще я почувствовал, что вот-вот расплачусь. Всякий раз, когда она говорила, что любит меня, я капитулировал. Хоть и знал, что это неправда. Но мне так хотелось в верить. Будь я на 10 лет моложе, обязательно бы подумал, как меня угораздило – опять попасть в ловушку неразделенной любви. Но мне уже под сорок, и я знал, что попаду туда снова и снова.
Пока смерть не разлучит меня с собой.
Рина взяла мой член за основание, улыбнулась, и постучала им легко себе по губам. Как я мечтал, чтобы этот священный дуб рос свинцовым и из разбитых губ святотатицы брызнула алая кровь. Но брызги были белыми, это разлеталась слюна. Я потянулся задрать ее юбку, но она увернулась бедрами.
Нам так хорошо вместе, – сказала она.
Разве нет, – сказала она и заурчала.
Я представил, что у моих ног и в паху трется большая пушистая кошка. Из-за волос, – распушенных после душа, – ощущение особенно усилилось. Я слышал потрескивание электричества при соприкосновении своих волос и ее. Обычно Рина просила меня бриться внизу, это подчеркивало размеры моего члена, что ей ужасно льстило. Но те несколько месяцы выдались суматошными и я, попросту, ленился. Сейчас разряды участятся, подумал я, и между нами возникнет шаровая молния. Она сожжет твой рот, Рина, она сожжет мой хуй, Рина. Она опалит нас, как тушки ощипанных кур, и мы станем источать запах горелого жира и опаленной кожи. Мы сгорим, треща, и наша кожа почернеет.
Чего ты хочешь, сладкий? – сказала она.
Чтобы ты взяла у меня в рот, – сказал я.
Что? – сказала она, дразнясь.
Я намотал на руку ее волосы – несколько раз меня и правда слегка кольнул ток, – и заставил глянуть на себя.
Заткнись и отсоси мне, – сказал я, – или я тебе шею сейчас сверну.
Она заткнулась и отсосала. Потянула вниз шорты и на мой живот полилось жидкое пламя. Горячие слюни любви. Мокрые всхлипы губ. Вот что мешало мне вырвать ее ядовитое жало. Слишком уж хорошо орудовала она им и во имя любви и ласки. По иронии судьбы, этим же языком она разрушала империи, уничтожала людей, насылала на поля порчу, и подселяла вам в межреберье паразитов. Это было так же отвратительно, как и то, что мужской член нужен не только для секса, но и чтобы мочиться.
Я подумал, что мы оба ужасно несовершенны – я и Рина.
Она не дала мне думать об этом долго, задержала дыхание, и скользнула ртом по мне, словно профессиональный ныряльщик – в глубины океана по тросу. И трос этот снова натянулся.
Я почувствовал морскую качку у себя под спиной, и услышал, как кричат чайки, улетевшие от дома крутого парня, так и не станцевавшего во время своей истории, почувствовал ветер, который бросал этих чаек из стороны в сторону. Вздохнул глубоко и прерывисто и почувствовал привкус горькой морской соли на губах. Рина вошла в раж, и я вцепился в скамью, чтобы не слететь во время качки. Откинул назад голову.
Передо мной возник образ Юли.
26
В следующий раз я увидел лишь голову Юли.
Красивое лицо с волосами, собранными в хвост, и разделенными наверху пробором, покоилось на куче темного и не очень мяса, из которого торчали руки и ноги. Голова Юли обрывалась где-то на середине шеи. Хоть я и не увидел крови, мне стало дурно. Это напоминало картины, так живо описанные современниками Тимура. Хромца, оставлявшего за собой пирамиды отрубленных голов. Я на секунду даже задумался, как буду избавляться от головы девушки, и стоит ли утопить ее в реке, или все-таки предпочесть жаровню. Юля, несмотря на то, что это бы всего лишь голова, улыбалась безмятежно и спокойно, как и в первое наше свидание.
Я выпил еще, и наваждение, – без сомнений, насланное моей женой, – развеялось.
Куча тел на полу нашей гостиной зашевелилась, и картинка ожила. Юля сидела на каком-то здоровенном и довольно тупом парне, игравшем за университетскую команду регби, и накручивалась на него бедрами. Сзади, пытаясь попасть в такт ее движениям, старался еще один спортсмен. Мы не очень любили их, но Рина предпочитала разбавлять их накачанными торсами интеллектуальные сливки города, которые я, не без оснований, считал пеной.
Меня от их шарфиков, кепочек и впалой груди тошнит, – говорила она.
Гребаные художники, поэтишки, университетские преподаватели, – брезгливо говорила она.
Писателишки, – добавляла Рина.
Я со смехом поднимал урки, показывая что сдаюсь. Да и был согласен с Риной в этом. Вечеринка группового секса с участием одних лишь интеллектуалов это, знаете, ожившая картина Босха. Почему-то все они брезгуют своими телами, ну, или считают настолько ценным то, что у них в голове, что на мышцы плевать хотели. Я таким никогда не был.
Мой член равен моему литературному дару, – говорил я на таких вечеринках, войдя в удар из-за поощрительной улыбки моей жены.
Более того, член оказался даже долговечнее, – говорил я.
… Юля повернула голову и улыбнулась мне приветливо и без тени смущения. В это время из кучи как-то выбрался третий мужчина, и встал прямо перед ней. С легким сожалением во взгляде она отвернулась от меня и приняла его в рот. У меня участился пульс. Она была такой красивой и хрупкой, что все это напоминало бы изнасилование, не греми весь этот дом стонами, кряхтением, шлепками, и прочей музыкой оргии. Насколько я знал, Рина предупредила Юлю, что это будет очень свободная вечеринка. Спортсмены работали технично и напористо, но, конечно, им не хватало чувства. Я звякнул бутылкой о край стакана и изобразил смущение и легкую жалость. Этого оказалось достаточно. Тот, что был снизу, изогнулся и глянул на меня с жадностью.
Детка, – похлопал он Юлю по заду, – может, отвлечемся, и погрешим по-настоящему, хо-хо?
Парни отправились на диван пить. Судя по тому, с какой легкостью они разомкнулись с девушкой, это был уже не первый круг. Так оно и оказалось – когда Юля вставала, перевернувшись на спину, я увидел ее срамные губы, и они выглядели припухшими. Мы стояли, улыбаясь друг другу и я понял, что она достает мне макушкой до носа. Юля смотрела выжидательно. Я постарался уловить в грохоте оргазменного концерта нотку своей жены. Кажется, она колотила кого-то ногами по пояснице в комнате под крышей. Мы с Юлей глянули друг на друга еще раз и я понял, что мы улыбаемся каждый раз, когда наши взгляды встречаются.
Не помню даже, когда со мной последний раз такое было, – сказал я.
Она кивнула, и я понял, что она поняла меня, хоть я начал со второй половины фразы. Мы взялись за руку и поднялись на второй этаж, где я втолкнул ее в комнату за лестницей. Я заметил, что она шла, почему-то, на носках. Юля так и не оделась, а у меня на бедрах было полотенце.
Извините, что отвлек, – сказал я, чтобы хоть что-то сказать.
Признаться честно, это было ужасно, – сказала она, – я на минуту почувствовала себя мячом для регби.
Я рассмеялся. Она стояла у окна и молча глядела на меня. Ее абсолютно не смущали паузы. Меня же трясло от них, как самолет от воздушных ям.
А мне показалось, что некоторое удовольствие вы испытали, – сказал я, – ну, пусть и не большее, чем мяч.
Юля слегка пожала плечами. Ей нечего было сказать, и она ничего не сказала. Невероятно. Я вдохнул было воздуха, чтобы еще что-нибудь сказать, но Юля вдруг положила мне на губы палец.
Если вы не хотите, чтобы сюда вошла ваша жена, – сказала она шепотом, – вам нужно молчать.
Почему вы решили, что я не хочу ее видеть здесь… – почему-то прошептал я, а она пальцами раздвинула узел на полотенце и оно упало между нами.
Вы оба меня хотите, – сказала она негромко, и погладила мою руку.
Это может вызвать ревность, – сказала она.
На оргии? – сказал я насмешливо, хотя сердце мое и жилка на шее бились так, что у меня болело горло.
Оргия это способ победить ревность, – сказала она, лаская мои яйца.
Никчемный способ, – сказала она и потерлась макушкой о мое плечо.
Вы думаете, она ревнует меня? – сказал я.
Юля прильнула ко мне, и я подумал, какая она красивая. Она слегка поцарапала мне грудь ногтями – скорее пощекотала – и я вспомнил, что такое нежность.
Уверяю вас, – сказал я осипшим голосом, сжав ее груди.
Моя жена давно уже меня не ревнует, – сказал я.
И дело даже не в том, что мы лишены предрассудков, – сказал я, проводя пальцем по ее губам.
Просто она давно меня не любит, – сказал я, глядя, как Юля опустилась на корточки и лизнула меня несколько раз.
А где нет любви, нет и ревности, – сказал я, пока она лианой поднималась по мне, как по мощному еще дереву.
Поэтому учти, я буду тебя ревновать, – сказал я.
А я тебе нравлюсь? – сказал а, и мы поцеловали друг друга в губы.
Долго. Так долго, как только целуются впервые влюбившиеся школьники. Потом Юля села на подоконник, раскинула ноги и притянула меня к себе. Прильнула к торсу и, наоборот, отодвинула зад. Это простое дразнящее движение завело меня. Я подался вперед и с трудом раздвинул ее вход. Стал давить, и зашел едва на половину. Какая она узкая, ощутил я.