Развяжи, – сказал он.
Это отличная винтовка, как видите, со снайперским прицелом, – сказал он.
Олень, кабан, – сказал он.
Для тебя-то прицел не нужен, – сказал он.
Но я ведь услышал шум и пошел на него, прихватив первое, что под руку попало, – сказал он.
Тоже, между прочим, не шумная, – сказал он.
Прошу тебя, – сказал он.
Я присел, и чувствуя липкий страх. Внезапно всех нас осветил ровный белый свет. Я дернулся, решив было, что это включился фонарь ночного освещения. Электрораспределительная компания иногда торопилась сделать это, хотя обычно освещение в городке начинало работать в ночь с субботы на воскресенье. Следующая моя мысль была: легавый посветил фонариком. Только когда я поднял голову, до меня дошло. Это уплыло облако, и над нами повисла полная Луна. Она светила лучше всякого фонаря. Из-за белого света Яна в окне казалась меловой. Сука, подумал я.
Здорово, что у меня крепкие нервы, – сказал легавый.
Больше так дергаться не надо, – сказал он.
Просто развяжи его, – сказал он.
Я распутал узел, – пришлось даже показать им затылок, пустив в ход зубы, – и осторожно стянул вниз мешок. Там была, как я и предполагал, Люба.
Где Рина? – сказал он.
Там же, где и Юля, – сказал я.
Какая Юля? – сказал он.
Ты что, и правда хочешь сказать, что это не Юля? – сказал я.
Заговариваешься, – сказал он.
Они обе в холле, – сказал я.
Эй ты, – сказал он небрежно в небо, – тащи их сюда.
Умей Луна слышать, она бы повиновалась его словам. Но вместо этого пакеты вытащила на газон Яна. Я, честно говоря, удивился.
Мне казалось, девушка обладает неуступчивым характером, – сказал я.
Всяк сверчок перед смертью острит на своем шестке, – сказал он.
Зря ты сказал мне, что это случится, – сказал я.
Теперь я загнан в угол, мне не остается ничего, кроме как, – сказал я.
После чего почувствовал, что ночь не только нежна, но и мягка. На вкус она отдавала свежей зеленью и землей. Я попробовал оттолкнуть ее от себя, и понял, что лежу на земле. Встал на одно колено. Легавый стоял, глядя на меня спокойно. Он был явно в лучшей форме, чем я.
Это всего лишь удар прикладом, – сказал он.
Я бы прекрасно обошелся и без ружья, – сказал он.
Теперь ты понимаешь, почему я сказал тебе, что это случится? – сказал он.
Примерно, – сказал я ватным голосом.
Развязывай остальных, – велел он.
Я сделал, как он велел. Глянув на блондинку, от которой ничего светлого уже не осталось, он присел над Риной. Я так и не решился ударить его в затылок сцепленными руками. Что-то, – наверное, Луна, – подсказывало мне, что этот удар я нанесу самому себе.
Бедная, бедная девочка, – сказал он, словно глазам своим не веря.
Можно и я посмотрю? – сказал я.
Нет, – сказал он. – Ты недостоин.
Я сожалею, – сказал я.
Напрасно, – сказала Яна.
Заткнись, – сказал легавый.
А то что? – сказала Яна презрительно. – Убьешь кошелку с трассы и бросишь мне в багажник, чтобы закрыть потом за убийство?
Заткнись, – спокойно сказал легавый.
Я любил ее, – сказал он мне.
Я тоже любил ее, – сказал я.
Вы оба идиоты, – сказал Яна, – она никого не любила.
Заткнись, – сказали мы оба.
Заткнись и ты тоже, – сказал он мне, ткнув в мою сторону стволом.
Но ты, конечно, больший идиот, чем он, – сказала Яна мне.
Твоя жена… она договорилась с ним, – кивнула она в строну застывшего над телом Рины легавого, – что он убьет тебя.
Это вряд ли, – сказал я, – иначе бы он давно это сделал.
Я бы сделал, – сказал легавый, не отрывая взгляда от головы Рины, – но Рина куда-то пропала.
Я зашел в подвал, увидел тебя, и уже готов был свернуть тебе шею, а потом подвесить за балку, прямо возле девки, которую ты изнасиловал и располосовал горло, – сказал он.
Псих трахает девушку, вскрывает ее, как консерву, а потом приходит в себя и вешается, – сказал он.
Девушку с трассы, – сказал он.
Так это не Юля, – сказал я, и мне стало на какой-то миг легче, намного легче, словно земля шепнула мне что-то утешительное.
Какая на хрен Юля?! – сказал легавый. – Ты уже с ума сошел со всеми этими своими бабами.
Только одно остановило меня, – сказал он. – Рина к тому времени не отвечала на звонки. Я подумал, обычный загул. Думал, ты в курсе, где она, и не говоришь из ревности.
Я давно уже перестал ревновать ее, – сказал я.
Ты убил ее из ревности, – возразил он спокойно.
Я согласился. Я действительно убил ее из ревности, хоть уже перестал любить Так бывает, хотел сказать я. Ревность живет дольше любви. Она растет на теле умершего чувства, как ногти и волосы покойника. Я почувствовал, что ухожу с ними в землю корнями диковинного гриба и покачнулся. Легавый глянул на меня с интересом. Неужели это говно способно что-то чувствовать, – говорил его взгляд. Я понял, что имела в виду Яна, говоря о мужиках, требующих у юной проститутки вымыть руки.
Самый большой морализатор – самый жестокий убийца в душе.
На меня в упор глядели глаза прирожденного убийцы. От этого мне стало так плохо, что я чуть не блеванул. Хуже всего было то, что я не знал, как стоять. Поднять руки? Заложить их за спину? По стойке смирно? Выставить одну ногу чуть вперед? Присесть на газон? Сразу лечь ничком?
Она договорилась с нашим бравым легавым, что он тебя укокошит, – вернула меня на газон Яны
Это обставили бы как самоубийство, – сказала она.
Зачем вы мне все это рассказываете? – сказал я устало.
Если бы у тебя был шанс выжить, ты бы мог написать об этом какую-нибудь свою говенную книжку, – сказал легавый, рассмеявшись.
Да уж, – рассмеялась за ним Яна.
Мы коротаем время, – сказал, став серьезным, легавый.
Тебе что-то не нравится в нашей вечеринке? – сказал он.
Все чудесно, – сказал я.
Зачем она это сделала? – сказал я.
Она любила меня, – сказал легавый.
Она любила себя, – сказала Яна.
Ты, шлюха, заткнись, – сказал легавый, и добавил, уже для меня, – в ней был класс, была порода…
Если бы она стала моей женой, я бы мог попасть, наконец, туда, где пьют коктейли министры, – сказал он.
Хочешь сделать карьеру, заведи правильную жену, – сказал он.
Я прекрасно понимал, что он имеет в виду. Рина могла влюбить в себя любого. И до тех пор, пока ей не наскучило бы и она не разнесла жизнь легавого вдребезги, она и правда могла бы сделать его любимцем небожителей его ведомства. Как дважды два. Коктейль-вечеринка, прием, праздник, день павших сотрудников полиции, платья, обувь, взгляды, внимательный взгляд чарующих зеленых глаз. На секунду я ощутил приступ острой тоски по Рине.
Ей бы досталось все, что у вас было, – сказал он, – и мы бы зажили счастливо и умерли в один день.
Ты опоздал на сутки, – сказал я.
Я помню об этом, – сказал он со значением, – о том, что ты убил Рину…
Все это она могла бы получить, подав на развод, – сказал я.
Да, но у нее была странная теория, – сказал он смущенно, – она говорила, что вы так подходите друг другу…
В общем, она считала, что вы не сможете развестись, хотя и ненавидите друг друга и раните, – сказал он. – Она утверждала, что вас может разлучить только смерть…
И она сказала, что хочет, чтобы я убил тебя, потому что, как она выразилась, – «я не хочу стать первой», – сказал он чуть испуганно, потому что до него дошла правота ее слов.
Я почувствовал прикосновение к щеке. Рина была здесь, и не только мертвая. Как ни странно, она не сердилась на меня за то, что я сделал. Я бы сама поступила так же, дружок, – сказал она мне молча, – тебе просто повезло сделать это раньше. Мы и правда были отличной парой. Согласен?
Ты же женат, – сказал я.
Да, – сказал он.
Был женат, – сказал он.
Признаться честно, – сказал он, – я очень благодарен тебе за то, что ты избавил меня от нее.
Люба?! – сказал я.
Вы незнакомы, – сказал он со смехом.
Ты нашел ее в кровати, – сказал он.
Удачно все складывается? – сказал он.
Я отогнал от себя воспоминания о том дне, когда ехал на машине пьяный. Все равно я бы не вспомнил. Любой образ, любое воспоминание – просто ложная ловушка. Легавый в такт моим мыслям кивнул:
Я знал, что ты не в себе из-за того, что завязал, – сказал он.
Мало кто хочет пристально взглянуть в лицо человека, которого сбил, – сказал он.
Да ты просто гений, – сказал я.
Он молча отсалютовал свободной от ружья рукой.
Ладно, – сказал я, – чего мы ждем?
Какой торопыга, – сказал легавый.
Я бы на твоем месте велела ему сесть и положить руки за голову, – сказала Яна легавому.
Он слабее котенка, – сказал он, и был прав.
Ты, сучка, подставила меня? – сказал я.
Не вижу причин быть неверной мужчине, который растлил меня в тринадцатилетнем возрасте, – сказал она.
Трахаешься ты, кстати, так себе, – сказала она.
Зато ты сосешь как Бог, умей он сосать, – сказал я.
Неудивительно, надо же компенсировать полное отсутствие дыры, – сказал я.
При такой-то жирной и отвратительной задницы, – сказал я.
Мужчины, – фыркнула она, – даже на краю могилы способны мстить за уязвленное самолюбие.
Пойми, – сказала она, – я просто девчонка, которая живет в полупустом городке и сосет каждому, кто забредет в ее дом.
И потом, пусть он лучше убьет тебя, чем меня, – сказала она.
Он сумасшедший, – сказала она.
Если бы у тебя были яйца, я бы сказал, что тебя за них держит, – сказал я.
Но у тебя нет яиц, так что он держит тебя за твое жирное отвисшее пузо, – сказал я, заполняясь гневом, словно песок – приливной волной.
Так чем же он тебя держит? – сказал я.
Дрянь, – сказал я.
Не хами девочке, – сказал он.
Она у нас как Фемида, – сказал он, – безразличная, и всегда присоединится к тому, кто одержит верх.
Ой ли, – сказал я.
Предупредила же она тебя о том, что я нагряну в подвал, – сказал он.