Что бы ты делал, найди ты там тело Рины при свидетелях? – сказал я.
Упрятал бы тебя в тюрьму, – сказал он.
А разве ты этого хочешь? – сказал я.
Нет, – сказал он, помолчав.
Я понял, чего он хочет, и понял, что ружье в его руках – лопата, которой он выроет мне могилу.
Знаешь, – сказал я, – Рина перехитрила тебя.
Ты имеешь в виду, что она сама попросила тебя задушить себя? – хохотнул он.
Я имею в виду, что она бы в жизни за тебя замуж не пошла, – сказал я.
У нее был роман с девушкой, – сказал я.
Юля, о который ты талдычишь? – сказал он.
Так точно, мой сержант, – сказал.
Это было такая очевидная попытка нарваться, что он даже внимания не обратил.
Ну и что? – сказал он, хотя глаза у него беспокойно забегали.
Мало ли у нее партнеров? – сказал он. – Я бы пережил…
Все так говорят, а ты переживи, – сказал я.
Она бы согласилась, – сказал он, – все девушки рано или поздно устают от этой вашей… богемы.
Ей было под сорок, – напомнил я.
Ты как ребенок, ни черта не понял, – сказал я.
Ты не знал Рину, совсем не знал, идиот, – сказал я.
Тебе оставалось с ней еще пару раз заняться сексом, а потом она отбросила бы тебя, как склизкий презерватив, – сказал я.
Она не собиралась с тобой жить, ты просто развязал бы ей руки, и она сошлась бы, наконец, с Юлей, – сказал я.
Что за, черт побери, Юля? – сказал он с усмешкой.
Девушка, в которую мы оба влюблены, – сказал я.
И понял, что сказал о нас с Риной в настоящем времени. Я то ли еще не привык к тому, что она мертва, то ли уже отвыкал от того, что жив сам.
Мифическая девушка, – сказал легавый с улыбкой.
На твоем месте я бы в нее верил, – сказал я.
Разве сказала бы тебе Рина о ее существовании, люби она ее? – давил я.
Самое важное она скрыла от тебя, – сказал я.
И это доказывает то, что она собиралась лишь воспользоваться тобой, – сказал я, улыбаясь.
К тому же она ревновала меня к Юле, – сказал я.
Так что она все просчитала, – сказал я.
А ты был вроде кочерги, которой уголь сгребают, – сказал я.
Штампованная фраза, – сказал он.
Штампованная ситуация, – обвел я рукой площадку перед домом.
Да? – сказал он с сомнением.
Ну конечно, преступники рассказывают бедняге, как собственно, все проде… – сказал было я.
Да я о Рине, – сказал он.
Ну что же, в таком случае спасибо что избавил меня от душевной травмы и убил Рину, – сказал он, и заржал.
Яна вторила ему тоненьким тявкающим смехом лисицы.
Тогда, может, разойдемся миром? – решил я свалять дурака.
Рина мертва, контракт разорван, – сказал я.
Нет, миляга, есть ведь еще пару трупов, – сказал легавый, – которые придется в любом случае навесить на тебя.
Что касается ситуации, – сказал легавый.
Согласись, она отличается от стандартной тем, что здесь преступники Все, – сказал он.
Но это лишь на одну ночь, – сказал он.
А утром преступником останешься только ты, – предрек он мое ближайшее будущее.
Психопат, укокошивший любовницу, жену, и жену любовника жены, – сказал он.
Раскаявшийся и погибший, – сказал он.
Почему ты не перечислил всех? – сказал я.
Надо бы добавить еще и соседку, – сказал я.
Эй, – сказал он, и его голос напрягся.
Не обращай внимания, – донесся до меня с Луны голос Яны, – обычная история, думает вбить клин в преступную парочку, ха-ха.
Он тебя убьет, конечно, – сказал я.
Так приятно начать жизнь с чистого листа, – сказал я.
Видение гигантского чистого листа предстало передо мной. Он выглядел так… соблазнительно. Пожалуй, в этот момент я не променял бы его и на женщину. Почему-то лист кружился возле меня, а я стоял на каком-то возвышении, и ветер дул мне в лицо. Я зажмурил глаза и понял, что это ветер Луны. Он так приятно холодил лицо порошком мельчайшего серебра.
Заткнись, – сказал легавый.
Когда оставляешь за собой прошлую жизнь, не станешь же брать оттуда сумасшедшую толстуху, которую ты отделал, когда она в третий класс ходила, – сказал я.
Ты молодец, – сказал я с улыбкой.
Я не такая грязная свинья, как ты, – сказал он с ненавистью, – это была Любовь.
Она была так чиста, так невинна, она… – сказал он.
Она была так закомплексована, так легко было ее трахнуть, – продолжил я ему в тон.
Так приятна этой их полнотой, – сказал я.
Ну, двенадцатилетних, – сказал я.
А уже если девчонка толстушка, так в двенадцать самое то, да? – подмигнул я ему, и челюсть у меня задергалась.
Он не в себе, заткни его! – взвизгнула Яна.
Дать в рот девственнице из младшего школьного класса, присунуть ей, м-м-м, как сладенько, сладкоежка, – сказал я.
А сейчас она выросла в гигантскую жирную уродину… и, как бы сладко не сосала… стоит ли брать ее с того света? – сказал я.
Да еще и опасного свидетеля? – сказал я.
В новую, настоящую жизнь? – сказал я.
Ты представляешь себе это чудовище на светском приеме? – сказал я.
Разве что на новогоднем балу полицейского участка, – сказал я.
Одного из трехсот пятидесяти, – сказал я.
В костюме бегемота, – сказал я.
Она налетела на меня, и едва не сбила с ног. Пока она царапала мое лицо, а я старался прикрыть голову, особо ее не отталкивая, он глядел на нас снизу. Потом встал и потянулся. Яна прекратила. Она тяжело дышала.
Знаешь, – сказал легавый и я почувствовал в его голосе странную тоску, – наш с Яной странный роман начался давно.
Почти семь лет, да, малыш? – сказал он, подойдя к нам.
Со стороны мы напоминали игроков в футбол, которые сошлись посоветоваться перед тем, как исполнить штрафной. Только вместо мяча в наших ногах валялись три черных мешка с трупами. В свете Луны открытые головы девушек выглядели совсем черными. Луна же, словно гигантский рефери, дала свой великий безумный свисток, и ждала, когда мы начнем действовать.
Это действительно была любовь, – сказал легавый.
Знаешь, как лесной пожар, – сказал он, – опустошает стремительно и жарко, ну, как лесной пожар, и потухают сами по себе, как лесной пожар.
Я уловил в ее взгляде испуг.
Но, как и лесной пожар, эти чувства, они тлеют где-то под мхом годами, и могут вспыхнуть в любой момент по любой причине, – сказал он, и растерянность в глазах Яны сменилась облегчением.
Сильный ветер, упавший на искру клочок травы… – сказал он.
И вот уже по оправившемуся лесу вновь бежит, с ревом и треском, стена пламени, – сказал он.
Понимаешь? – сказал он.
Я понимал.
Мы с Риной пережили семь таких пожаров.
Мы с Янушкой пережили достаточно для того, чтобы понять простейшие вещи, – сказал легавый.
Например, что пожар это явление природное, – сказал он, – и благословлять или проклинать его дело бессмысленное.
Пожар просто случается, и все тут, – пожал он плечами.
Даже если все сгорало, мы не отчаивались, – сказал он.
Мы знали – орешник все равно зазеленеет, – сказал он.
А если так, то какая разница, сколько ей лет, сколько тебе, и берешь ли ты у своей девушки деньги? – сказал он.
Чего мы ждем? – сказал я, и мы все поняли, как устали,
Он глянул на меня с сочувствием и сказал:
Потерпи чуток, парень.
Отступил на шаг, вскинул ружье и, не целясь, вышиб Яне мозги.
Покачавшись, девушка боком упала на газон и куда-то пошла. Спустя пару секунд движение ног прекратилось и я смог притронуться к ней и, как он велел, затолкать ее в мешок к Рине. Луна присвистнула. Я тупо – и несколько раз, – пересчитал тела. Я стремительно старею, понял я. Вокруг меня одни покойники. По крайней мере, – некстати подумал я, – жива Юля. Это отвлекло меня от счета, так что мне пришлось сконцентрироваться. Четыре. 4—0. Что же. Нам следовало установить мяч в центр поля.
Игра начиналась заново.
41
Легавый уселся на мешок с Яной.
И, кстати, моя жена… – сказал он.
Может, если бы не этот ее шрам на пол-лица, я бы смог ужиться с ней, – сказал он.
Так это был старый шрам, – сказал я, вспомнив багровую полосу через весь лоб.
Я слегка подновил его ножом, – сказал он.
Так приятно ковырять старые раны, – сказал он.
Ты не поверишь, – сказал он.
Хочешь посмотреть? – сказал он.
Нет, – сказал я.
И что с ее шрамом? – сказал я.
Из-за него бедняжка впала со временем в депрессию, сидела дома, пила, да скулила, – сказал он.
Поначалу я убедил ее в том, что ей это даже идет, но со временем, знаешь, как оно бывает… быт побеждает любую любовь, – сказал он.
Если это быт, – сказал я, вспомнив нашу с Риной жизнь.
И старые раны чешутся и так хочется их расчесать, – повторил он, не обратив внимания на мою реплику.
А ты уже знаешь, кто мне был нужен, – сказал он, – и это вовсе не депрессивная истеричка, которая прикрывает свою чертову башку шляпками с вуалью!
Ведь я брал девку с шармом, – сказал он.
Шармом и шрамом, – сказал он, – ха-ха.
Откуда у нее был шрам? – сказал я.
Она попала в автокатастрофу, – сказал он, – в юности.
Поехала с парнем в кино, и что-то там у них не сработало в машине, – сказал он.
О, Господи, – сказал я и впервые глянул на голову Яны.
Легавый и правда держал ее за яйца. Только это были яйца птицы Рух, которые несчастная толстуха вынимала из чужой пизды своим ловким языком. Я мысленно прочел над ней молитву. Да, покойниц было больше, чем одна, но души остальных уже растворились где-то в смеси песка, речной и морской вод, там, где река втекает в Океаны любви, а эта – эта покойница была еще свежа, и, должно быть, сама не понимала, что уже мертва. Благословенна будь, и приди в чертоги Солнца и Луны в сияющей красоте, – сказал я, – сними с себя свое тело, и обнажи душу, прохлаждайся на полях, покрытых росой, и не держи на меня зла. Аминь.
Яна шевельнулась, и я не сразу понял, что это легавый уселся на мешке поудобнее.