– И что?
– А Вы как думаете? Конечно же, никто не знает.
Я понимающе кивнул.
– Кстати, а кто это?
– Между прочим, сестра Аполлона. Личность известная, богиня всего живого, плодородия и чадорождения. Она же Диана, богиня охоты у римлян. А вот Герострата все знают. Что с вами? Вам неинтересно? Вы смотрите в окно.
– Да нет, я о своем задумался. Извините, отвлекся, не знал я… про римлян.
– Ну так вот, – продолжил актер, – у нас в спектакле 2 действия. Рассказывать долго, там разный баскетбол – в современном стиле все переделано. Для современного зрителя. Не суть…Половина второго действия – это личность Дантеса.
– И что?
– А то, что Евгений Онегин занимает у нас полчаса в спектакле, а Дантес – час. Я просто понять хочу. Вот кто он такой Дантес? Никто. И ничто. Никому вроде должен быть неинтересен. А вот поди ж ты. Вместо того чтобы разбираться, как писался Онегин, и в чем его сила, мы копошимся в грязном белье Дантеса. Кстати, вы знаете, лет через двадцать после дуэли он имел наглость претендовать на наследство Пушкина, то есть пытался отсудить часть денег у его детей. Каков подонок? – спросил неожиданно актер.
– Про это я вообще ничего не знал, – поразился я.
Ну да, он же был женат на сестре Натальи Николаевны. Сестра лет через семь умерла. Так вот. Меня что бесит во всей этой истории – что Пушкин повелся…
– Как это? На что повелся? – удивился я.
– Да на письма. Кто-то распространял слухи, что у Дантеса роман с Натальей Николаевной. А Пушкин повелся, стал метаться, на дуэль вызывать. Вся штука в том, что это он же Дантеса на дуэль вызвал.
– А что здесь особенного?
– Ну, по сути – выходит, что Дантеса на дуэль вызвали, и ему отказать было несподручно. То есть Пушкин как бы сам виноват.
– А что ему было делать?
– Ну, тебя когда-нибудь в школе дразнили? – спросил актер.
– Да, бывало. Буратино, например, – ответил я.
– Ну, ты всегда реагировал? – продолжил он.
– Чаще да, – ответил я.
– А если нет?
– То все и отставали.
– Вот и я про то. Если не ведешься, то и неинтересно никому тебя подкалывать. А Сергеич, судя по всему, был натурой горячей, вспыльчивой, вот и повелся. Вот у нас в театрах тоже так порой – сплетни, интриги. Чтобы выжить, надо делом жить. Иначе спалишься.
– Мда – тяжело вам, – понимающе кивнул я.
– А кому сейчас легко? – подыграл актер. – Вывод, знаете, какой?
– Нет, пока не знаю.
Он глубоко затянулся, глядя в потолок, выпустил дым кольцами, которые не торопясь стали подниматься к потолку.
– А вот какой – выходит, что порой гений обречен тащить негодяев в Вечность!
– Мда, интересно получается. Вы во многом правы, наверное.
Неожиданно я обратил внимание, что на часах уже было к восьми.
– Вы знаете, у нас сейчас начнется концерт. Я пойду.
– Успехов!
В дверях я на мгновение замялся:
– Можно к вам на спектакль прийти?
– Да, приходите послезавтра на Сирано в «БалтДом». Я поставлю +1.
– Спасибо!
Я вспоминаю Актера, когда вижу его среди «Разбитых фонарей». Почему-то ему постоянно дают роли бандитов. Но какую бы роль он не играл, я сразу начинаю думать, вот почему, почему так выходит, что зачастую…
…Гений обречен тащить негодяев в Вечность…
Бойцовский клуб
Бить человека по лицу
Я с детства не могу
Драка была неизбежна.
Жарким летом 2003-го вдруг позвонил Дрозд и сказал, что у них «будут серьезные съемки с дракой».
– Что за драка? – спросил я изумленно.
– Есть какой-то проект на телевидении. С каждой группы берется по три человека, и они дерутся на ринге. Так мы будем драться с «Рефлексом».
– Охренеть, правда что ли? – не поверил я.
– Ну да, – подтвердил Дрозд.
Рефлекс я знал как двух девчонок-блондинок с хитом: «Сойти с ума».
– Странно, – сказал я. – Там же девчонки? Ты-то с кем будешь драться?
– Да есть там, вроде, еще какой-то парень на клавишах.
– А, ну ладно, – сказал я и на время забыл обо всем этом.
Через месяц в назначенный день и час я уже был на Московском вокзале. Загрузив гитару в машину, мы поехали на Васильевский, к месту будущей схватки.
Торговый комплекс «НЕО» (или его преемник) и поныне находится на том же месте – на Большом проспекте Васильевского острова, неподалеку от старой квартиры Гавроша с окнами на залив.
Вокруг торгового центра уже было немалое количество народа, а также телевизионных машин, с огромным количеством проводов, тянущихся от них в здание.
Внутри было тесно. Помимо набившегося народа всех мастей – от бизнес-вумен до людей в косухах присутствовало множество персонажей, раскачивающих шоу, типа полуголых средневековых воинов со щитами в руках. Воины стучали в щиты и создавали атмосферу нервную и напряженную.
Я немного увлекся окружающим действом. Вернул к реальности жесткий тычок в бок. Это был Дрозд.
– Ты в курсе, что пойдешь на ринг?
– Да не пи-и ты, – с вызовом ответил я, но почувствовал неприятное ощущение пустоты в животе.
– Ну да, в «Рефлексе» же трое, а от наших только я приехал, да Гаврош. Больше некому.
– Да не пойду я, – просипел я как-то неуверенно, ощущая, что ноги начинают подкашиваться от внезапно нахлынувшей слабости.
– Ладно не сцы, я пошутил, за нас одна девчонка впишется, ее организаторы поставили, – засмеялся Дрозд.
– Это уже неплохо, – облегченно вздохнул я.
– Ну, я разминаться, – сказал Дрозд и пошел куда-то по лестнице в гримерку.
Кому-то пришла гениальная идея ставить на ринг представителей попсы и рока и таким образом, привлекать внимание зрителя к своему каналу.
Все шло мирно и спокойно. Пока участник группы «Рефлекс», а звали его, кажется, Гриша не совершил «поступок». То ли коварные организаторы подсказали, то ли он додумался до этого сам. Но вынес он на ринг не что иное, как гитару, простую деревянную гитару, положил ее на пол и стал молотить по ней бейсбольной битой. Через 3 минуты он превратил ее в щепки. Да-да, вот так вот: только что на полу лежала гитара, гитара, рожденная для извлечения чарующих звуков, и от нее остались лишь щепки да скрученные струны.
Это был вызов. А вызовы на Руси всегда оканчивались кровью.
Публика взревела, то ли от восторга, то ли от ненависти. Поделить на своих и чужих возможным не представлялось, хотя наших я видел много. Судя по всему, посетителей к этому моменту удалось-таки разогреть до критического состояния, когда любое действие начинает вызывать ответную реакцию, состоящую из дикого нескончаемого вопля, более подобающего первобытным предкам, нежели похожего на эмоции людей начала двадцать первого века.
Бой барабанов становился все громче.
На уроках истории нас учили, что в Древней Греции были некие патриции. И вот они издевались над несчастными гладиаторами-рабами, заставляя их сражаться между собой. А что до зрителей, так то неразумные плебеи, коим недоступны были развлечения более утонченные и возвышенные, чем зрелища кровавые, и чьи потребности ограничивались лишь поисками хлеба насущного.
Сейчас, по прошествии «двух тысяч лун, отданных нелепой игре», эмоции были ничем не утонченнее, хотя публика с виду посовременнее. Наверное, если загнать ограниченное количество людей в замкнутое пространство и долбить им час по перепонкам барабанным боем, проснутся некие древние инстинкты, доселе дремлющие в глубинах подсознания.
Ну да вернемся к действу. Вызов был брошен не просто от человека человеку – это был вызов от попсы к року, от легковесного шоу-бизнеса к более тяжелому собрату, от коммерции как таковой, к музыке, трогающей совсем другие струны. И эти вот струны были растоптаны и вдавлены в пол прямо здесь и сейчас.
Сложно было разозлить Дрозда. При своем сабоническом росте он являл собой человека миролюбивого и абсолютно незлобного. Но Грише это удалось. За что он собственно и поплатился.
На парней нацепили боксерские шлемы и перчатки, запустили на ринг, и свисток судьи возвестил о начале боя.
Дрозд, вполне себе пребывавший с утра в состоянии мирном уже был на взводе из-за разбитой гитары, а потому сразу накинулся на мнимого обидчика, коего превышал сильно ростом, и стал молотить своими кулачищами. Гриша пытался отвечать, но силы были слишком не равны. Как Гриша продержался положенное время – я не знаю, но думаю о содеянном с гитарой он сильно пожалел.
Гонг был воспринят с облегчением, победа явно осталась за Дроздом.
Недалеко от меня стоял маленький лысый человечек – кто-то из хозяев «шоу». Он все время потирал руки и давал кому-то команды, то по телефону, то знаками. После этого звуки барабанов становились еще громче, либо появлялся очередной персонаж, подогревающий интерес публики.
Гаврош сидела в углу, какой-то человек в спортивной куртке объяснял, как надо будет действовать, показывая движения боксера кулаками.
Она кивала, но казалось, что у нее зреет какое-то свое решение.
Желваки быстро двигались, выдавая внутреннее напряжение.
Зал ревел, жаждая крови, организаторы бегали, махая руками и призывая зрителей орать еще больше.
Солистка «Рефлекса» и Гаврош разошлись по своим углам, потом рефери подозвал их в центр.
После короткого инструктажа девчонки встали в стойку и ударил гонг.
Они стали кружить по рингу, робко сближаясь и даже нанося редкие удары.
Жажда крови заполняла все пространство. Ее свирепая морда зловеще отражалась в лицах зрителей.
Барабаны загрохотали во всю мощь. Еще секунда, и эмоция захлестнет ринг и двух девчонок, превратив их в сумасшедших боксеров, молотящих друг друга по лицу.
Гаврош неожиданно опустила руки и остановилась. Блондинка сделала пару шагов в сторону, потом тоже опустила руки в боксерских перчатках. Гаврош сделала ей шаг навстречу, потом подошла еще ближе. Блондинка не ожидала такого развития и тоже сделала шаг. Гаврош неожиданно подошла вплотную и стала что-то шептать ей на ухо. Публика замолкла. Повисла напряженная тишина. Так или иначе, энергия была здесь, она висела в воздухе туго скрученным жгутом, готовясь в любой момент выплеснуться на зрителя.