«Жил-был художник один…»
Чайка тоже не упала в грязь лицом, старательно пытаясь взять нужную ноту. Процесс извлечения звуков постепенно увлек меня и полностью поглотил.
В какой-то момент стало все равно, кто и что думает, как это выглядит со стороны и зачем я это делаю.
Кураж есть кураж, если он овладел тобой, то ты на коне, а какое имеет значение, что будет потом. Почему-то промелькнуло уважение ко всем панкам мира. Панки – это всего лишь люди, мечтающие петь, но не умеющие делать этого, а потому возводящие это неумение на пьедестал, что само по себе достойно хотя бы уважения.
Мы стояли по-взрослому, держась за микрофон, а впереди были только наши «благодарные» зрители и финский залив.
Сквозь туман я видел, что пробежали какие-то люди в белых рубашках, один махал руками и хотел зачем-то отнять стойку микрофона. Чайка на мгновение отвлеклась, кинув в него стоявшую рядом вазу. Человек пропал, сорвавшись в пропасть за ближним столом, а мы уже переходили ко второму куплету.
Это странное чувство – ты знаешь, что у Гавроша все серьезно. Вроде мелочи – но без мелочей, вроде все не так важно, и очень важно. Я видел только, что наши все почему-то смеются, но излучают поддержку и благожелательность. Постепенно пришло ощущение, что ничего страшного не произошло (или в любом случае уже произошло). Пели мы все громче и яростней, и по рок-н-ролльному.
«Встреча была коротка, в ночь ее поезд увез…»
Я перестал стесняться и под конец чувствовал себя все вольготней и свободнее.
К моменту окончания песни рубашку можно было выжимать, но я наконец понял суть, понял то, зачем они летят в этот Космос. Мы были счастливы и исполнены решимости продолжать.
Но все прервал назойливый, не к месту появившийся официант. Он неожиданно возник впереди, обломав кураж, сделал страшное лицо, махал руками и показывал куда-то вглубь зала. Чайка отошла разбираться, а я присел отдохнуть. Вернувшись, Чайка сказала, что директору кафе, коим оказался дородный дядька, не понравилось наше творчество, а несколько посетителей так даже соизволили покинуть заведение, а посему нам напрочь запрещено продолжать пение.
Сев за стол, мы проклинали на чем стоит заведение и его руководство.
Вечер подходил к концу, кто-то позвал негодяя-официанта, мы расплатились, поднялись и пошли к выходу. Только Гаврош сидела, задумчиво глядя на залив.
Неожиданно она встала, спокойно подошла к микрофону, вдохнула… и спела
Всего 2 строки. Но громко, очень громко и сочно.
«Тропикана-женщина горяча и бешена,
А внутри соленая словно кровь текила-любовь.»
Воцарилась мертвая тишина. Почему именно «тропикана» я не знаю. Нет нужды вдаваться в подробности. Я поглядел на дородного дядьку. Он как-то поник, втянул голову в плечи. Он хотел встать, нелепо дернулся, но почему-то не смог. Сидящие рядом блондинки хлопали глазами и губы их как-то сами собой приняли искривленное и обиженное выражение.
В воздухе ощущался почти материальный сгусток мощи, сносящий на своем пути любые преграды…
Никогда в жизни не видел более гуманной и изощренной расправы, беспощадной, неудержимой и красивой.
Официанты застыли со своими блокнотами, посетители переглядывались и перешептывались.
Мы стояли с открытыми ртами, все заняло секунд семь.
– Не бросать же вас, молодежь…, – процедила Гаврош и пошла вразвалочку к выходу, засунув руки в карманы штанов.
Мы переглянулись и тоже пошли на выход с видом бойцовских петухов и с гордо поднятыми головами.
Правда теперь я могу выйти перед сотней-другой, и нет той дрожи в коленях.
Ведь тропикана-женщина всегда со мной.
Воплощайте мечты. А-то встретите случайно Поэта, и он заставит вас сделать это.
Но будет больнее.
Пастернак
Три родинки как Бермудский архипелаг.
Четыре кольца взамен одного кастета.
А выглянешь из окна университета —
Всё башенки, купола и трехцветный флаг.
Михайло похож на шейха в тени чинар.
Подруга пьет чай под лестницей, поджидая
Родного короткостриженого джедая,
С которым пойдет прогуливать семинар.
Марина училась в «Герцена». Когда мы поженились, Марина уже была на пятом курсе. Пора было выбрать тему диплома.
После недолгого семейного совета решили, что интересно будет писать диплом по Пастернаку. По крайней мере, это не скучно и познавательно.
Несколько месяцев наш дом был завален книгами – «Доктор Живаго», воспоминания, переписка и ранние стихи – в которых было ничего не понять, но после расшифровки критиками они превращались в философские поэмы вселенского масштаба.
В тот день совпало много всего – во-первых, Гаврош давала свой осенний концерт в Питере. Во-вторых, Сан Саныч прилетел из Германии на пару дней в Питер. И мы решили сводить его на концерт Гавроша. Ну, а в-третьих, у Марины была предзащита диплома на кафедре, назначенная в[6] день концерта.
Марина с утра уехала на предзащиту, а я днем встретился с Сан Санычем.
Мы побродили по городу: прошли по улице Рубинштейна, заглянули в подворотню, где когда-то обитал рок-клуб, и далее пошли по Невскому. Перейдя через Неву по Дворцовому мосту, отправились встретить Марину, ибо концерт был уже близок, а известий от нее все не было.
По пути Сан Саныч рассказывал о своем новом житие-бытие, и с ностальгией вспоминал наши школьные и студенческие веселые приключения.
Найдя наконец факультет филологии, мы поднялись по ступенькам старинного здания с обветшалыми стенами и отправились на поиски двести первой аудитории, которая оказалась на втором этаже, в одном из закоулков.
Приоткрыв слегка дверь, мы стали прислушиваться к происходящему.
– А скажите, милочка, – вопрошал писклявый женский голос. – Тему вы, надеюсь, проработали хорошо. Так вот, сам главный герой – Живаго, во что был одет во время поездки в поезде?
– Не помню, – отвечал тихий девичий голосок.
– Что вы говорите? Не слышу вас. Говорите громче, – в голосе преподавательницы послышалось раздражение.
– Н-н-н-н-е помню, – еле слышно раздался ответ.
– Ну что же вы, милочка. Взяли такую серьезную тему, и совершенно не готовы выходить на диплом. Это же классика, Пастернак. Надеюсь, вы понимаете всю серьезность темы? Вы ведь будущий учитель, врачеватель, так сказать, юных душ. Такие вещи надо знать. Я вижу, вы не понимаете всю меру взятой ответственности. Ответственности, которую возлагает на вас диплом, который вы хотите получить.
– Я понимаю, – раздался еле уловимый звук, будто мышь пропищала откуда-то из-под пола.
– Не чувствую, не чувствую, милочка. Я буду ставить вопрос о том, что вы не готовы выходить на диплом. Вы абсолютно не владеете темой.
– Что за фигня здесь творится? – повернулся ко мне в недоумении Сан Саныч.
– Я сам не знаю, – ответил я. – Может это исторический факультет? Да не, вроде двести первая аудитория, как записано у меня.
Чуть приоткрыв дверь, мы заглянули внутрь, где увидели группу студенток, сидящих за партами. У доски, за кафедрой, находились три женщины-преподавателя. В центре восседало рыжое существо с кичкой и в роговых очках. Существо строго обводило взглядом присутствующих и вещало:
– Я всегда строго слежу за пониманием учащимися темы. Если вы не потрудились досконально изучить предмет своего диплома, вы не пройдете у меня предзащиту. Вам надо понять это основательно. Без этого вы не поймете русскую литературу.
Сан Саныч уже жил в другой вселенной, но ситуацией владел, ибо прошел суровую школу классного старосты. Он открыл дверь и войдя внутрь громким уверенным голосом произнес, обращаясь к существу в центре:
– Марина здесь?
– Да, а что вам надо? У нас предзащита, – отвечало существо.
– Я из ректората. Ее вызывают к ректору, – спокойно заявил Саныч.
– По какому поводу? – голос стал менее уверенным и даже более тихим.
– Там с телевидения приехали. С японцами. Она недавно выиграла в конкурсе красоты «Мисс «Коника» среди студенток, интервью хотят взять. Поедет в Японию, страну представлять. А заодно и наш Универ, – продолжал Саныч звонким и даже слегка снисходительным тоном.
– Охренеть, – подумал я.
– А, ну тогда, конечно. Марина, идите. Завтра только зайдите ко мне, я должна проверить вашу готовность. Комиссии правда не будет, но думаю, мы это решим.
– Ты что творишь? – накинулась Марина на Саныча, отойдя от дверей.
– Ты же все равно не помнишь, во что доктор Живаго был одет, когда ехал в поезде? – спокойно сказал Саныч.
– Ну не помню, и что? – сказала Марина.
– Пошли на концерт, а то тебя тут до диплома не допустят. Завтра спокойно пройдешь предзащиту, – объяснил Саныч.
– Завтра же все равно придется отвечать!
– Ты не сечешь – завтра не будет зрителей. А значит – не будет и шоу.
– Ладно, пошли, – Марина обреченно махнула рукой.
– Послушай, – спросил я. – А кто это такая, в центре у вас сидела, в очках?
– Балашихина – специалист по 18–19 векам. Каждого героя наизусть знает – где стоял, во что был одет. Валит только так – сначала на предзащите, потом на дипломе, – ответила Марина.
– А какое это имеет отношение к литературе? – удивился Саныч.
– Да кто его знает, мы привыкли уже: не сдашь – вылетишь.
– Кажется, я понимаю, – сказал Саныч. – В школе это называлось, «раскрыть тему».
– Ну да, так и есть, – ответила Марина.
– А знаешь, что в этом самое интересное? – продолжил Саныч.
– Что?
– Что никакой темы нет, – утвердился Саныч.
– Как это? В любом произведении есть тема! – возразила Марина.
– Может и есть, но тогда у вас тут кружок по разгадыванию кроссвордов, а вовсе не Альма Матер по выпуску творческих единиц, сеющих Разумное, Доброе, Вечное. Ладно, не будем о грустном, скоро концерт начнется, побежали, – поторопил нас Сан Саныч.