И мы отправились на концерт.
А диплом мы и так защитили. По Пастернаку.
Выбор
В одно окно смотрели двое.
Один увидел дождь и грязь.
Другой – листвы зелёной вязь,
Весну и небо голубое.
То был один из тех счастливых дней, который провел рядом с ней.
День 8 июля 2003 года.
Где-то в конце июня раздался звонок и знакомый, с хрипотцой, голос выпалил как всегда бодро и быстро:
– Салют. Хочу на Казани сыграть для зайцев. Скажи админу, что сбор в шесть на Казани.
– Ок.
– Встретить можешь?
– Конечно.
– Ну, до восьмого.
– Пока.
Воодушевленный новым и необычным действом, я попросил выложить новость на форум и стал ожидать наступления долгожданного дня.
Наконец настал он, День Рождения, коему впоследствии я присвоил аббревиатуру ДРДА.
С семи утра дежурил на вокзале.
Из вагона выпрыгнула одна, с гитарой за спиной и небольшой сумкой в руке.
– Будь другом, возьми инструмент, я прогуляюсь по Невскому.
Это «прогуляюсь по Невскому» сопровождало почти каждый приезд. Одни люди встречали ее на Фонтанке в восемь утра, другие на Дворцовой в одиннадцать. Сколько она бродила не знаю. У Поэтов с Городами свои места встреч и свои тайны. Для меня Питер никогда не пах никотином. Но я в него врос с детства, я не приземлялся после долгой разлуки. Не менял города как перчатки, не тасовал их, как колоду, где миллионник проносится перед взором как картинка на экране, сменяясь через сутки другим миллионником, с другими людьми, домами и запахами.
Вечером на Казани было уже человек сто. Расчехлив инструмент, сразу приступила к песням. В основном из «Бочки меда» и «Детского Лепета», но было и кое-что из «Рубежа»: «Блины», «Русский Пассажир», «Автомобильный Блюз», «Так начинается день», «Париж» и т. д. Народ подпевал.
Пошел дождь. У кого были – открыли зонты. У кого не было – стояли так.
Прошло 2 часа.
Никто не уходил. Пели и пели.
Дождь усилился. Прошло еще полчаса. Круг вырос человек до двухсот. Подошла милиция, да так и осталась в кругу.
Я отошел передохнуть.
Мимо проходили два человека – туристы. Один, услышав:
– Слушай, ты погляди – это же эта, ну по телеку показывали. Пошли, послушаем.
– Да чего я там не видел, – ответил второй. – Пошли лучше пива попьем на Дворцовую.
– Да ты что, когда еще в Питер приедем.
– Ты мне друг или кто?
– Да никто я тебе, я хочу послушать, я никогда ее не видел вживую, и может никогда не увижу…
– Ну и катись ты, слушатель, я пошел на Дворцовую…
Песни лились и лились, и три зонтика на двести человек, защищали всех, подобно пяти хлебам, накормившим тысячи…
Дождь стал плотнее. Мы ответили, сомкнув строй, никто не ушел. Казалось, что мы стоим в сфере, внутрь которой вода не попадает. Это был свой мир, с другими законами, не подвластными законам, предложенным дедушкой Ньютоном.
С каждой песней становилось легче. Даже Барклай прислушивался в пол-оборота. На «Париже» его торс напрягся, почуяв имя неприятеля, но поняв, что «все свои», вернулся к привычному времяпровождению, взирая на вечно спешащий куда-то Невский проспект…
А еще через пару часов бежать было некуда, ибо куда тебе бежать, если ни одной сухой нитки все равно не осталось…
Валенки
Не для молвы, что, мол, чудак,
а просто так.
Всего раз в жизни я встретил ее случайно. Две тысячи пятый. Зима. Холодная. Питерская. За тридцать. На Невском. У Маяковской, закутавшись в пуховик, она коротко кивнула.
– Холодно, – сказала перехватив взгляд.
В валенках никто не ходил уже лет двадцать.
Мы заглянули в подвальные «Двадцать четыре», спустившись по каменным, затертым до дыр ступеням. Если двести лет назад этот магазин уже существовал, то, наверное, в него захаживал еще Федор Михайлович.
Мадам Брошкина за прилавком, заподозрив неладное, неотступно наблюдала, косясь то на валенки Гавроша, то на наши руки. Помада и пудра не могли скрыть прячущегося в засаде опытного охотника, готового кинуться на защиту стеклянных шеренг.
Подошли к кассе.
– Чего вам, молодежь? – недобро спросила Брошкина.
– Голуаз, – буркнула Гаврош.
– Голуаз? – переспросила Брошкина.
Гаврош кивнула и напряглась – не внешне, нет, я почувствовал, как сжалось ее нутро. Изготовилась как пантера перед прыжком и играет скулами.
Неужели даст в морду – я испугался и на всякий случай просчитал, что до выхода было метров пять. Если что – успеем сбежать.
Ее левая рука сжалась в кулак, я услышал хруст суставов.
Правой полезла в карман джинсов, достала монету и кинула металлический диск на прилавок.
Я перевел взгляд с продавщицы на летящую монету, блеснувшую отражением в воздухе. В этом и была моя главная ошибка. Бестия провела меня этим нехитрым приемом. Когда я поднял глаза, за прилавком стояла Василиса Прекрасная в самом соку и улыбалась, излучая доброту и приветливость.
– Берите, ребята, свой Голуаз, но не забывайте, что курение вредит вашему здоровью!
– А где мадам Брошкина? Я же видел ее секунду назад. Как она это сделала? – пронеслось у меня в голове.
Я поглядел на Гавроша, но она стояла как ни в чем ни бывало, забирая пачку Голуаза. Потом повернулась и пошла к выходу.
Поднявшись по кособоким каменным ступеням, мы вышли на Невский.
– Послушай, как ты это делаешь? Скажи мне честно, я тоже так хочу!? – спросил я в упор.
– Я тоже человек, покурить захотела. Могу я раз в полгода покурить? Что у тебя за странные вопросы все время? – она поглядела исподлобья, потом взяла под руку, придавая ускорение. – Так, ты иди в гостиницу, там Чайка, а я пойду, еще полчасика прогуляюсь по Невскому…
Порой, увидев на рынке, как кто-то торгует валенками, я думаю, а может взять да и купить их, ведь зимы бывают холодными, но ловлю себя на том, что это будет глупо, на работе будут смеяться, да и вообще, надо экономить.
Прохожу мимо и забываю об этом до следующей зимы…
Луи Виттон
Я хожу в цилиндре не для женщин —
В глупой страсти сердце жить не в силе, —
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
– Ты взяла паленый «Виттон», дура. Я что тебе говорила? В аэропортах нет «Виттона» – это знает даже школьница.
У Лены было две страсти. Музыка и Брэнды. Лена приходила на каждый концерт.
– Не бери «Хайлфайгера», – советовала Лена. – Пойми, ты – молодая девчонка, а «Хайлфайгер» – это для сорокалетних. Пенсионерская марка. Достойная, но пенсионерская.
Речи Лены были чудными и исполненными новых, неизведанных слов. Я внимательно слушал Лену, а иногда даже записывал, так как хотел соответствовать окружающей действительности и тем правилам, благодаря которым можно было достичь чего-то в этой жизни. Лена приоткрывала дверцу в иные миры – туда, где живут представители рода человеческого, достигающие успеха и уверенные в себе, имеющие проверенные четкие мерила, чтобы отличать людей своего круга и избегать чужаков.
– Будь смелее, ты что, всю жизнь будешь в «Эйч энд Эм» бегать на распродажи? Всех денег все равно не заработаешь, в конце концов есть кредитки. Есть грэйс-период, смелее. А еще кэшбек и прочие фишки. Мне в девяностые было сложнее начинать, все потом и кровью, даже Левик.
Никогда не встречал таких людей как Лена. Лена служила брэндам, и они отвечали ей взаимностью. Внутренний мир Лены состоял из торговых марок, и все они имели свою полочку, с понятной и четкой историей. Их было настолько много, что больше туда уже ничего не вмещалось.
– Ты понимаешь, GUESS действительно хорошая марка. Со вставками джинсу – просто обожаю. Кстати протертые джинсы они первые придумали. Но все от завода зависит и от линейки. Кстати, обязательно надо знать, что такое G и GUESS? Ты в курсе?
– Нет.
– Да это практически то же самое, что Armani exchange.
– А что такое Armani exchange?
– Ну, Армани для бедных. Понимаешь?
– Нет.
– Ладно, проехали. В общем, если денег мало, бери Armani exchange, попробуешь твое-не твое. Если поймешь, что твое, двигайся дальше, бери Армани полноценный.
– А как же все-таки GUESS?
– А, да GUESS – это покруче, чем Армани. У меня в твоем возрасте GUESSа еще не было, завидую. Брэнд тонкая штука, а вдруг не твое. Найти свой брэнд – это как замуж удачно выйти, точно тебе говорю, не больше не меньше.
К Лене обращались за советом и за экспертной оценкой. Лена вершила судьбы.
– Модели у них деревянные. Тебе сколько сейчас? 35? Ну смотри, Ecco: по идее очень консервативен, у скандинавов все брэнды консервативные – если ты, например, в банке работаешь, то да, тебе Ecco в самый раз. У Ecco базовая тема – надежность, у банка тоже, поэтому будет в самый раз. А если тебе 25 нет еще, то тебе нельзя Ecco. Тебе ж надо замуж выходить. Тимберлэнд? Тоже нельзя, только если ты не турист. Но турист понятие относительное. Понимаешь, Тимберлэнд это как джип-паркетник – ты как бы в душе путешествуешь и всем даешь понять, что ты ковбой, а сам сидишь, строчишь на компьютере докладные записки. Но кого это волнует? Сейчас время такое, я бы сказала, не брэнд для человека, а человек для брэнда. Понимаешь, о чем я?
– Нет, – с усилием признавался собеседник.
– Ну ты вот, предположим, воображаешь, что ты турист, бесстрашный такой – по горам лазаешь, это все в твоей башке конечно, а также типа ты хочешь, чтобы про тебя так думали. Особенно на работе. При этом в горы ты не ездишь, ясное дело, кому они нужны.
– Так – а при чем тут брэнды?
– Пойми ты, дурья башка – все наши мыслишки давно существуют в брендах. Ты еще подумать не успела эту свою «мечту», а под нее уже есть свой брэнд.