С подачи Дугласа Уайльд вступил на путь случайных сексуальных связей с продающими свои услуги молодыми людьми. Почти все они были выходцами из рабочего класса – необразованными, зачастую неграмотными, грубыми и непредсказуемыми, зато молодыми и красивыми. «Это было все равно что пировать с пантерами: опасность удваивала наслаждение», – писал он впоследствии Дугласу. Слухи и сплетни о его экстравагантном поведении, о его романе с Бози и случайных связях упорно ходили в то время по Лондону, но Уайльд считал, что ему это ничем не грозит – ведь он был прославленным гением и одним из самых популярных людей Англии. К сожалению, он весьма жестоко заблуждался.
Отец Бози, маркиз Квинсберри, прослышав о скандальной связи своего сына с модным драматургом, начал яростно преследовать Уайльда, то являясь к нему с угрозами домой, то пытаясь попасть в театр на премьеру пьесы «Как важно быть серьезным», чтобы закидать автора гнилыми овощами. Параллельно он отчаянно скандалил с Бози: отец и сын постоянно вступали в перепалки и обменивались оскорблениями; их взаимная ненависть достигла необычайного накала. В конце концов, после записки, оставленной Квинсберри в клубе Оскара, в которой было написано (с ошибкой): «Оскару Уайльду, позеру и сомдомиту», Уайльд, почувствовав, что его терпение иссякло, решил подать на Квинсберри в суд, обвинив его в клевете. Бози всячески поддержал это решение, пообещав компенсировать все судебные издержки (чего в итоге так и не сделал), и, несмотря на то, что все остальные, более рассудительные, друзья всячески отговаривали Оскара от этого рокового шага, он его осуществил.
На суде, который ши роко освещался в прессе, Уайльд очень быстро из обвинителя превратился в обвиняемого. Остроумие, с которым он защищался, не помогло ему – суд признал Квинсберри невиновным, установив, что, назвав Уайльда содомитом, тот не погрешил против истины. Как только суд закончился, был выписан ордер на его арест – по обвинениям в содомии и крайней непристойности. У Уайльда была возможность бежать в Париж, но он, несмотря на настойчивые уговоры друзей и жены, ею не воспользовался, как не воспользовался и позже, когда между первым и вторым судебными процессами его отпустили на несколько дней под залог, – не позволила гордость. Перед арестом Уайльда Робби Росс по его просьбе успел спасти из дома на Тайт-стрит некоторые его личные вещи, письма и книги: очень скоро все содержимое дома пошло с молотка, когда Уайльда из-за судебных издержек, которые он был вынужден оплачивать, объявили банкротом.
В ходе судебных заседаний Уайльд произнес, наверное, последнюю свою яркую публичную речь – в защиту «любви, которая не смеет назвать себя по имени», как выразился в одном из стихотворений Альфред Дуглас. Но, несмотря на все его красноречие и аплодисменты, раздавшиеся после речи, приговор суда был неумолим – два года тюремного заключения с каторжными работами.
Тюремное заключение, с сопровождавшими его грязью, жестокостью и унижениями, оказалось для утонченного эстета и поклонника красоты, превратившегося в узника С 3.3., ужасным испытанием и временем горького переосмысления жизни. Ближе к концу срока, когда в тюрьме сменился начальник и условия содержания Уайльда стали более терпимыми, ему выдали достаточное количество бумаги и разрешили писать, чем он и воспользовался, написав длинное и пронзительное послание Альфреду Дугласу – «Epistola: In Carcere et Vinculis» (лат. «Послание: в тюрьме и оковах»), позже, по предложению Робби, переименованное в «De Profundis» (лат. «Из глубины», по началу 129-го Псалма). В нем он корит Бози за его тщеславие, себялюбие и эгоизм, подробно вспоминая все перипетии их связи, но прежде всего винит самого себя в случившейся с ним трагедии и приходит к новым философским выводам. «Страдание и все, чему оно может научить, – вот мой новый мир. Я жил раньше только для наслаждений. Я избегал скорби и страданий, каковы бы они ни были. <…> Но в последние несколько месяцев, после страшной борьбы и усилий, я научился внимать урокам, которые сокрыты в самой сердцевине боли. <…> Теперь я вижу, что Страдание – наивысшее из чувств, доступных человеку, – является одновременно предметом и признаком поистине великого Искусства».
Уайльду не дали отправить это письмо из тюрьмы, но разрешили взять его с собой после освобождения. Он отдал рукопись Робби, которого уже тогда попросил быть своим литературным душеприказчиком. Тот по просьбе Оскара сделал несколько копий, одну из которых отправил Дугласу (тот, впрочем, кинул ее в камин сразу после того, как пробежал глазами первые несколько строк), а оригинал отдал в Британский музей, при условии, что он не будет опубликован при жизни Дугласа. В итоге в 1902 году появился только сокращенный вариант письма (из которого нельзя было понять, что оно обращено к Бози), а полный был опубликован в 1962 году.
Выйдя из тюрьмы, Уайльд поселился во Франции под именем Себастьян Мельмот (в честь своего любимого святого и героя книги «Мельмот-скиталец», написанной его двоюродным дедом Мэтьюрином). Первое время он жил на деньги, собранные для него Робби и другими друзьями, а позже – на ежемесячные выплаты от Констанс, которая сразу после начала судебного процесса над мужем уехала с детьми за границу и сменила фамилию на Холланд (потомки Уайльда – его внук и правнук – до сих пор ее носят). Вскоре Констанс умерла от последствий травмы позвоночника, но выплаты от ее адвокатов не прекратились. Под угрозой прекращения они были только один раз, еще при ее жизни, когда Уайльд, несмотря на крайнее неодобрение всех окружающих, воссоединился на некоторое время с Бози. Они жили несколько месяцев в Неаполе, пока не расстались под давлением родственников с обеих сторон, да и сами они к тому моменту поняли, что в одну и ту же воду не войти дважды.
В последние годы жизни Уайльд написал только одно произведение – «Балладу Редингской тюрьмы», опубликованную под псевдонимом С 3.3. «Я могу писать, но потерял радость писания», – говорил он. Поселившись в дешевом парижском отеле, он мог часами бродить по бульварам, сидеть в кафе, пить абсент, проводить время с юношами, страсти к которым не утратил. «Патриот, брошенный в тюрьму за любовь к Родине, продолжает любить Родину Поэт, наказанный за любовь к юношам, продолжает любить юношей», – писал он Робби.
Его слова: «Я не переживу XIX столетия. Англичане не вынесут моего дальнейшего присутствия» – оказались пророческими. 30 ноября 1900 года он умер в Париже от менингита, вызванного острой ушной инфекцией, на руках у своих друзей Робби Росса и Реджи Тернера. И на пороге смерти он не утратил своего остроумия – известна его последняя острота, сказанная меньше чем за месяц до смерти: «Эти обои или я: кто-то из нас должен уйти».
Поль Верлен и Артюр РембоНеразумная дева и инфернальный супруг
Их роман длился совсем недолго – меньше двух лет, но был таким ярким и скандальным и закончился так драматично, что их имена оказались навечно связаны друг с другом. Две совершенно разные натуры, они сошлись, чтобы совершить путешествие в неведомое и стать «сыновьями Солнца». Путешествие это состоялось, хоть и окончилось катастрофой. Впрочем, можно ли сказать, что их знакомство было роковым? Или оно было обоим необходимо? У их общего друга Эрнеста Делаэ было четкое мнение на этот счет: «Рембо был его злым гением, утверждали близкие Верлена. Это Верлен его погубил, кричали в семействе Рембо. Ах, да не погубили они друг друга!»
При следовании жизненным линиям этих двух выдающихся французских поэтов имеет смысл начать с Верлена как со старшего. Поль Мари Верлен родился 30 марта 1844 года в городке Мец на севере Франции в семействе офицера 2-го саперного полка Никола Огюста Верлена и дочери сахарозаводчика Стефани, в девичестве Деэ. Поль был поздним и единственным ребенком – до него у несчастной Стефани было три выкидыша, и она хранила зародыши своих нерожденных детей в банках со спиртом в шкафу – юный Поль был хорошо знаком с «маленькими братцами», которых мама ему частенько демонстрировала. Впрочем, это была единственная ее странность – особой она была в высшей степени добропорядочной.
У Никола Огюста и Стефани на воспитании находилась племянница Элиза – дочь умершей сестры Стефани, – она была на восемь лет старше Поля и заботилась о нем с самого рождения, как вторая мать. «Бедная дорогая кузина Элиза! Она была особой радостью моего детства, участницей и покровительницей всех моих игр. <…> Она умалчивала о моих серьезных проступках, восхваляла небольшие мои заслуги и время от времени нежно меня журила», – вспоминал потом Поль. Детство Поля было счастливым и безмятежным, мальчика в семье очень любили и баловали, а беспредельная снисходительность матери уравновешивалась спокойной и уверенной властностью отца. Страшно уродливый для всех окружающих («орангутанг, вырвавшийся из клетки зоологического сада», – так отзывалась о его внешности мать его школьного друга), для родителей и кузины Поль был самым красивым и замечательным. Позже он постоянно будет возвращаться к этому периоду жизни как к самому прекрасному.
Когда Полю было семь лет, его отец вышел в отставку и семья переехала в Париж, точнее, в его пригород Батиньоль, где Поль проживет следующие двадцать лет, до своей женитьбы. Вскоре родители отдали его в престижный пансион Ландри, где он и проучился девять лет, демонстрируя отличные способности к гуманитарным предметам и практически нулевые к точным наукам. В пансионе Поль был интерном и дома оказывался только на каникулах, но любящий отец ежедневно его навещал, приносил сладости и подарки.
На время обучения приходятся первые сексуальные опыты Верлена – позже он называл их «мальчишескими шалостями»: нравы в пансионе, судя по всему, были весьма вольными. С одним из соучеников, Люсьеном Виотти, у Поля завязались совсем близкие отношения – они в итоге встречались вплоть до женитьбы Верлена. Женщину он впервые познал тоже еще до окончания пансиона – в семнадцать лет первый, но далеко не последний раз посетил бордель. «Я усердно продолжал мои опыты, отчего любопытство мое лишь росло, и в пятьдесят с лишним лет до конца оно все еще не удовлетворено», – вспоминал он на закате жизни.