и вдов,
незадачливые мужья которых с тех войн не вернулись,
их, к сожалению, тоже,
и оттого им пособие не увеличили, а уменьшили,
и отныне надежду на то, что однажды его увеличат,
не следует ни питать, ни лелеять,
а следует с ней расстаться, проститься, оставить ее в покое
и жить без нее, как получится
и женщина расстается с надеждой,
прощается с ней навсегда
и мечту ни о чем уж не лепит,
и если спрашивают о здоровье,
печалуется, что немного недомогает и как-то не узнает себя в зеркале,
видимо, что-то не так с лицом,
да и в целом, признаться, уже не та
а если ей молвят:
помилуйте, не вечор ли вы были та самая, самая что ни есть,
откуда такое упадничество,
неверие, если хотите, в путь и образ,
вам следует походить к нам в собрание на кружок по дао,
а что, почему бы и нет,
мы выписываем наставников из самой поднебесной:
отшельники, в основном, старичье, но они бы наверняка укрепили,
решайтесь, вам выдадут сезонный абонемент,
то женщина:
не смешите, что проку мне в этом их поднебесье,
когда я больше не птица
а кто же,
а женщина: о-ля-ля,
кто бы думал, что вы до того сохранились, что все еще мучаетесь минусом, а не плюсом,
а где же ваши хваленые окуляры, в смысле, пенсне, мсье,
миль пардон за издевку, но нацепите да и прозреете,
не тушуйтесь, оно вам, наверное, до сих пор к лицу,
когда-то вы в нем навевали мне одного знакомца из области первых радостей,
ранних, неизгладимых встреч,
а может, это нисколько не любопытно,
да нет, отчего ж,
не лукавьте, мои треволнения вас совершенно не трогают,
вы, как и прежде, печетесь лишь о своих
но все-таки вообразите: зоолог,
светило отечественного живосечения,
вивисектор, как говорят, божьей милостью,
попечитель различных зверинцев, кунсткамер, приват-доцент,
стал славен открытыми опытами на бонобо,
проказники, право, баловники, но зато какие шармантные,
те же, по сути дела, мартышки, только куда солидней,
да, вобщем-то, он и сам импозант был антик муар на полное загляденье,
а остроум,
а танцор,
а как плавно он мелодировал на трианголо,
а на всяких других инструментах
а отчего вы молчите,
зачем не спрашиваете, как мы сошлись,
неужели действительно безынтересно,
а может, вы просто изображаете безразличье,
хотите, чтоб я еще больше забылась и мимовольно доверила вам все тайны,
не исключая самых нескромных, притвора вы этакий
мы познакомились как-то случайно, целуясь,
удачней выразиться, по случаю целования в храме,
после пасхальной всенощной,
поцеловались, смутились оба, и смех и грех, будто дети,
и почему-то сразу отправились в номера,
сразу, мигом,
в пролетке, правда, еще робели, миндальничали,
а едва домчались,
я даже и сообразить ничего не успела,
и верите ли:
прямо-таки до зари, до птах,
стали, значит, хорошие мы приятели,
задружили, заездили с ним возлюбленной парой по всяким салонам, в балет,
зачастили на спиритические сеансы, рысистые испытанья, собачьи выставки,
и повсюду его узнавали, хвалили,
везде ему аплодировали,
студиозусы восклицали: виват приват,
дамы строили куры, презентовали одеколоны, локоны, молнировали бийе-ду,
я, кстати, не нервничала нисколько,
еще чего,
много было бы им всем чести, мерзавкам,
да ведь и повода не имелось
а накануне троицы
некоторые приходят и говорят, что не больно-то он мне верен,
делит, дескать, восторги где-то на стороне,
а я им:
не говорите низостей, мы до первых птах неизменно вместе,
они же:
не говорим: до птах, говорим: от птах и до позднего фриштыха,
если не до острожной пищали, которая, сами знаете, что кукует
а я:
в номерах ли,
а мне:
что вы, милочка, разве с такими барышнями в номера дозволят,
они ж у него бонобки, как ни верти,
так что в вивариях, мисс, бедокурят, в вивариях,
говорят, а сами паясничают, обезьянят
а после, на лестнице уже,
оглянулись и, вроде бы, утешают:
не огорчайтесь, мол, слишком, спасибо, хоть не с гориллами у него эти опыты:
те жуть ведь какие лохматые, в колтунах все,
блох, верно, не оберешься,
небось, и не вычесать ни за что,
а бонобки как бы почище, поблагородней будут,
дворянки, можно сказать
и я ему написала:
прощайте и не ищите, как вы могли,
но когда его упекли в дом скорби и в городском листке обозвали приват-приматом,
то вся извелась, истомилась в молениях,
и как раз в те дни
налетели какие-то цепеллины,
затулумбасили бомбы,
выяснилось, что война,
стало много военных:
шагают, шутят,
и мне один офицер показался и сей же миг оказался моим зоологом:
мобилизация, знаете ли, указ, приказ,
обязывают, как видите, даже вполне убогих,
вам, может быть, невдомек,
но из нашего полоумного брата, умеющего некоторое до-ре-ми,
формируют свежие музыкальные батальоны,
что, впрочем, и справедливо: ведь старые чрезвычайно потрепаны
лично меня забрили по классу бубна,
бубнил рядовым в обозе, но быстро произвели, поздравьте:
стал гвардии фагот-а-пистон,
числюсь в штабе губных императорских гармонистов,
вот, видите, какие узорчатые позументы, разве не прелесть,
однако не обессудьте,
час более или менее пробил:
мы все убываем теперь на линию, в оркестровую яму траншеи,
в ансамбль, если вдуматься, похоронной песни и свистопляски
а опыты,
кто продолжит ценнейшие ваши опыты,
опытов больше не будет, бонобо эвакуировали восвояси,
там дивно, полуденно,
а меж тем у нас, в нашем с вами продроглом здесь
все настолько безбожно скулемано, блекло,
а до чего бесприютно,
а упования прямо призрачны,
а поскольку по всем категориям истинно одинок,
то почел бы за беспримерную милость быть вами хоть несколько ожидаем
и тут как задует, завьюжит,
ресницы мне снегом буквально склеило,
нам положительно следовало незамедлительно поспешить,
укрыться в достаточно теплом зданьи:
бежим,
забежали в какую-то церковь,
затеплили две свечи,
почитали из часослова,
нас наскоро повенчали,
и, убывая в расположенье согласно распоряженью,
сулил мне супруг мой, что ни за что не сгинет, не пропадет,
что вернется в должности тамбурмажора
а возвратили мне только его пенсне в специальном пакете со штампом хрупко,
да все равно ведь растрескалось:
растрясли в колесницах своих залетных, автомедонты треклятые,
так нацепите же, нацепите его, то есть ваше,
сделайте мне немножечко дежавю, уж уважьте,
я буду вам крайне признательна,
что,
все никак не отыщете,
не при вас,
обронили в дозоре,
не сочиняйте, к чему кривить,
чай, оставили впопыхах у какой-нибудь демимонденки
тогда подойдите ближе, вплотную,
тогда загляните мне прямо в них,
в эти некогда вам ненаглядные,
в эти,
как вы без конца уверяли,
мои изумительные изумруды,
нисколько не выцвели, правда же,
только у них теперь совершенно иное строение, рассмотрите,
они словно слеплены из долей помпельмуса или цитрона,
зоологи называют такие очи фасеточными,
так что какая уж я там птица,
когда я самая настоящая и никому в целом свете не нужная муха-зеленоглазка,
и сразу уходит,
уходит весьма мгновенно,
и точка
сколь все это внятно и подлинно, мой капитан,
особенно в плане мгновенности,
потому что так именно многое и минуется:
истинным, я бы сказал, моменталом, махом:
тут сразу уйдет,
там сразу исчезнет,
начнет отсутствовать и фактически не прекратит:
то ли, се ли, субъект, объект,
некоторое обстоятельство, свойство, отрезок континиума,
отхваченная на скаку конечность, кусок, не угодно ль, судьбы,
скажем, целая младость
и ладно, ежели отвлеченная, чья-то,
эдакого никуда не годящегося имярека,
да, может быть, и в чинах,
но служил-то, наверное, нерадиво, сражался не окрыленно,
ранений, равно отличий, не приобрел, от дуэлей отлынивал,
и невольно в таком варианте спрашивается,
невольно, но деликатно, словно бы вскользь:
а достойно ль,