Наконец, в дверь звонит, и к нам прибывают Луций Марк Авит — сорокалетний префект, с ухоженной наружностью и уверенной осанкой, а также князь Морозов. Они любезно общаются в гостиной со мной, моими женами и, конечно же, Катей, обмениваются шутками и комплиментами
Луций с улыбкой вручает Кате букет цветов — яркие лепестки осыпаются в её руках, а затем добавляет вазу, расписанную яркими узорами.
— Эта ваза магическая, — говорит он, прикладывая к ней руку. — Из хранилища Капиталийского холма. Она очищает воздух. Лучше всего держать её в спальне, Екатерина Игоревна.
Я всматриваюсь в узоры на вазе, и вдруг узнаю один из них. Точно такой же, как на амфоре из Хань: крест внутри ромба. Мои перепончатый пальцы! Это же метка Обители Мучения!
Выходит, Луций связан с монахами? Или это просто случайность, и ему попалась эта ваза? Вопросы закручиваются в голове, заставляя меня задуматься о возможных мотивах префекта и его настоящих намерениях. Сестру мою захотел в жены, значит… Может, за этой доброжелательной маской скрывается натура сволочи и мрази? Ну, ему же хуже, если так.
После общения в гостиной мы с Луцием и Морозовым уединяемся в моём кабинете. Светская болтология закончена, и теперь время поговорить о делах. Я бросаю взгляд на своих гостей и говорю:
— Кажется, мы кого-то забыли.
Сосредоточившись, я вызываю Катю по мыслеречи. Вскоре она заходит, вежливо улыбается и уверенно усаживается в свободное кресло.
— Извините, что заставила ждать, — произносит сестра серьезным тоном.
Луций, слегка удивлённый, поднимает брови:
— Я думал, светская часть закончена.
— Верно, сеньор, — отвечаю я, — началось деловое общение, и, согласитесь, моя сестра — главный участник.
Она кидает мне одобрительный взгляд.
Префект же явно смущён. Он явно не ожидал, что Екатерина займет такое активное участие в разговоре. У римлян, как и почти везде, не принято, чтобы женщины присутствовали на переговорах о браках. Он на мгновение колебался, а потом, стараясь вернуть разговор в привычное русло, начинает перечислять предприятия, которые я получу в случае, если соглашусь выдать Екатерину замуж за него.
— В Риме есть то, что может вас заинтересовать, Данила Степанович, — начинает он, его голос становится более уверенным. — Например, текстильная фабрика, специализирующаяся на производстве шелка и дорогих тканей. Вместе с вашей «Валентино» эта фабрика могла бы отхватить крупный кусок средиземноморского рынка. Ваш род мог бы значительно увеличить своё влияние в сфере текстиля.
Катя слушает внимательно, её глаза сосредоточены на Луции. Префект же смотрит только на меня. Я иногда киваю, чтобы показать, что внимателен к каждому слову Луция, но на самом деле не запоминаю даже половины из того, что он мне предлагает в обмен на сестру. Не интересно.
— Что скажешь, Кать? — спрашиваю, переводя взгляд на сестру.
— Дорогой брат, — восклицает она, когда Луций, наконец, делает паузу, — префект очень щедр. Однако, — её голос становится твёрдым и уверенным, — я пока не вижу себя в роли жены.
Префект мрачнеет. Катя продолжает, не отворачиваясь:
— Сначала я хотела бы помочь тебе, дорогой брат, укрепить наш род. Вместо того чтобы связывать себя брачными узами, я предпочла бы сосредоточиться на поддержании связей и развитии наших возможностей. Учитывая, что я носитель крови Филиновых, моя поддержка тебе будет не менее полезна, чем римская швейная фабрика.
Луций, явно не ожидавший такого ответа, теряется.
— Сеньор Луций, — я смотрю на префекта. — Скажу коротко: моя сестра дело говорит. У нас молодой род, мы крепнем и развиваемся сами как на дрожжах. А рост через договорной брак…скажем так, пока рановато. Может быть, потом, когда свои силы иссякнут, лет эдак через пятьсот.
Морозов не сдерживает ухмылки, а покрасневший Луций выцеживает:
— Что ж, я понял вас, Данила Степанович. Тогда наш разговор закончен?
— Выходит, что так, — развожу руками в стороны. — Спасибо за то, что заглянули, сеньор.
— Спасибо за гостеприимство, граф, — чуть ли не рычит багровый Луций, сжав подлокотник кресла. Мужик явно не умеет проигрывать, особенно в амурных делах.
Луций и Морозов прощаются со мной и Катей и, наконец, уходят. В гостиной я задерживаюсь возле вазы с цветами, оставленной префектом.
— Катя, я забираю эту вазу, — говорю решительно. — Она явно опасная.
Сестра слегка нахмуривается, но лишь кивает.
— Конечно, брат. Она всё равно стремная какая-то.
Я протягиваю руку и пытаюсь прощупать вазу энергощупами, но ничего подозрительного, кроме магического потока для очищения воздуха, не нахожу. Странно. Если это действительно ловушка, она искусно замаскирована.
Достаю телефон и набираю Юпитерского. Он отвечает почти сразу:
— Конунг Данила, вы уже приняли решение?
— Да, отказался, — говорю я без лишних предисловий. — Но есть ещё кое-что. Луций оставил вазу с узором: крест внутри ромба. Утверждал, что она очищает воздух. Типа увлажнителя.
На другом конце линии повисает короткая пауза. Затем Юпитерский говорит, его голос становится серьёзным:
— С узором… С ручками по бокам?
— Ага.
— Понял. Луций соврал. Эта ваза опасна. Она медленно отравляет кровь, делая человека более внушаемым.
Вот это уже интереснее. Пакость я и ожидал, так что не удивился. Но осведомленность Юпитерского открывают совсем другой горизонт.
— Что⁈ Не может быть! Вот же паскуда! — притворно сокрушаюсь. — Как он посмел…! А откуда вы знаете её свойства? — спрашиваю я, стараясь сохранить возмущенный тон.
— С древних времен ваза хранилась в архиве нашего Капитолийского холма, — отвечает Юпитерский неохотно. — Луций как-то получил её за одно достижение, но я не могу раскрыть подробности.
Я задумчиво киваю, хотя он не видит. Значит, ваза действительно имеет храмовое происхождение. Ну, Юпитерский, вот ты и сдал себя с потрохами. Всё интереснее и интереснее.
— Ясно, — говорю. — До свидания, Ваше Преосвященство.
Я остаюсь наедине со своими мыслями. Вообще это хорошая новость. Почему? Нашлись же монахи! Вот почему! Если ваза была из архива Юпитерского, значит, Капитолийский холм может быть связан с иномирскими монахами из Обители Мучения. И не исключено, что сам Юпитерский имеет к ним какое-то отношение. Похоже, он пытается манипулировать мной, святоша липовый. Если так, то Юпитерский заслужил лоботомию.
С другой стороны, сволочь Луций — сейчас первостепенная цель. Он хотел затуманить мозг моей сестры, а значит ему кранты. Я ему гортань вырву. Да, без изысков, очень примитивно, что мне обычно несвойственно, но вот хочется просто вырвать гортань сволокету, пытавшемуся отравить мою сестру. Можно, а?
Я достаю мобильник и набираю Юрия Морозова. Не время для церемоний, да и настроение у меня соответствующее. Юрий отвечает почти сразу, на фоне слышится негромкий гул голосов.
— Юрий, — говорю я прямо, без лишних предисловий, — Луций — мразь. Он пытался отравить Катю через магическую вазу. Пакостная вещица, специально затуманивающая разум.
— Это точно, Данила?
— Я предоставлю тебе доказательства, князь.
На другом конце слышно, как Морозов сдержанно выдыхает, но отвечает твёрдо, без колебаний:
— Это моя вина, Данила. Как посредника. Я привёл его к вам, и, значит, отвечать за эту сволочь мне.
— Надо кончать его, Юрий, — холодно добавляю я. — Без вопросов и без жалости.
На мгновение в трубке воцаряется тишина, но затем голос Морозова становится решительным:
— Моя гвардия с тобой, как и мой меч. Я не позволю никому использовать моё имя для подлых дел. Когда выходим?
Его готовность к действию вызывает во мне мрачное удовлетворение.
— Сегодня ночью, — коротко отвечаю я.
Глава 16
Невский замок, Невинск
Айра никогда не была паинькой. Принцесса изо всех сил стремилась быть похожей на дядю Ратвера, считая его своим настоящим наставником и примером для подражания. С отцом отношения складывались совсем иначе, не было такого подобострастия и уважения. Но теперь что-то в ней изменилось: вместо прежней неукротимости она неожиданно почувствовала себя более покладистой и послушной. И не перед каким-то ликаном, а перед тем, кого когда-то ненавидела всей душой и сердцем.
Однако Айра не могла до конца понять, откуда возникла эта ушедшая прочь ненависть. Ей казалось, что она сама себя не осознавала в тот момент, когда решилась «спустить Пса» на Данилу. «Дура безмозглая!» — мысленно обругала себя она.
Но конунг Данила, несмотря на ее подлость, не ненавидел ее. Он даже не презирал — скорее, жалел, видя в ней что-то убогое, будто сломанную игрушку. Это странным образом перестало бесить Айру. Впервые она поняла, что, возможно, его отношение к ней вполне оправдано.
Этот таинственный иноземец и менталист, словно обрушил на нее ушат ледяной воды. Она изменилась под влиянием мыслей о нем, и этот процесс был стремителен и необратим. Наверное, именно так Данила подмял под себя непокорную Тавиринию — без особого труда, следуя своим собственным целям. Айра не знала, так ли это, но ощущение было именно таким.
Вечернее небо над Невским замком густеет. Айра стоит у окна своей комнаты и наблюдает за сборами дружины во дворе. Из мерцающего портала один за другим выходят тавры. Их мощные, закованные в броню тела движутся слаженно, быстрым шагом направляясь к стоящим вдоль стены фургонам.
Тавры гремят тяжелыми сапогами по каменной брусчатке, оружие, закрепленное за поясами, угрожающе поблескивает в темноте.
Айра уже успела спросить у Кострицы, к чему этот весь переполох, почему тавры собираются в поход. Кострица, рыжеволосая и суровая, остановилась на мгновение, оглянув Айру быстрым взглядом.
— Милорд готовится воевать, видимо, — ответила наставница с небрежным равнодушием.
Айра фыркает. Тоже мне открыла Луну! Ну это и так понятно, что не на пикник едут.