— Ага, зачем мне врать? Я сам едва не подавился, когда он резко начал рассыпаться в комплиментах. Оказывается, ты, Кирочка, у нас очень известная персона в деловом мире.
— Ну, — протягивает она самодовольно, — это правда. Цените, Данила Степанович!
— Ценим-ценим, — я дарю комплименты как лучник. — А теперь еще больше будем ценить. И никому не отдадим.
Кира смеётся, её смех звонкий и заразительный.
— Ну ладно-ладно, — смягчается она. — Поручу своему первому заму эту фабрику. Они там что, туалетную бумагу производят? Разберёмся.
— Отлично. Спасибо, Кира Игоревна, — заверяю я.
Закончив разговор, я бросаю взгляд на Чернобуса, который с явным удовольствием доедает последнюю ватрушку.
Думаю о Великопермском Ермолае. Это ведь он копает под меня, пытается навредить. Тоже интересный! Как будто я виноват, что его брат оказался в царской опале! Лучше надо было воспитывать сынка Глеба, а то этот недокняжич продался Страннику, а все шишки как всегда достаются Вещему-Филинову!
Ну раз мне шишки, то вам ёжики-уисосики.
Мутанизированные, с новой вонью. Лакомка молодец. Помню, как альва радостно размахивала пробирками с ярко-зелёными растворами. Специальный состав, не поддающийся старому спрею. Только наш новый нейтрализатор может их остановить. И угадайте, кто единственный производитель?
Но фишка в том, что мы его массово не производим, хехе. Только для своих.
— Шеф, — спрашивает через динамик водитель. — Куда дальше?
Правда, а куда?
— К Фирсовым, — решаю.
Старый любимый учитель звал к себе, значит, надо заскочить.
Проезжая по одной из московских улиц, я внезапно ощущаю присутствие чуждой твари — слабое, но отчётливо различимое, словно шипение змеи в траве. Конечно же, она выбралась из вчерашних «нор». Ну Лиан! Наделал делов! Ремня тебе точно отстегну в следующую нашу встречу. Один этот Жук чего стоил⁈ Хотя, надо признать, полезнейшим белком он оказался богат, да и прочный хитиновый панцирь пойдёт на гвардейскую экипировку.
Так, а где же паразитка… Наклоняюсь чуть вперёд, напрягаю чутье, мысленно сканируя окрестности. Тварь шустро двигается вглубь, прячется в канализации. Я поворачиваю голову и замечаю неподалёку детвору, радостно гоняющую мяч.
Прошу водителя остановиться и выхожу из машины. Дети останавливаются, с любопытством глядя на меня.
— Привет, шалопаи, — здороваюсь, улыбаясь. — Ребята, отойдите на минутку от люка.
Мальчишки оборачиваются и во все глаза пялятся на лимузин.
— Хорошо, вашебродие, — кивает самый старший.
— «Вашесиятие», тогда уж. Ну не суть, — хмыкаю. — Машинка зашла? Ну поглазейте поближе. Трогать можно.
Два раз предлагать не нужно. Ребятня тут же обклеивает собой «Чайку».
Сосредотачиваюсь, беру под контроль тварь и заставляю её вылезти из ближайшего канализационного люка. Разум у тварюшки простой, примитивный — никакого сопротивления, она тут же начинает дрожать и подчиняться.
Через пару секунд крышка с громким стуком сдвигается, и из-под неё показывается огромная песья морда. Тварь оказывается похожей на пса-переростка с густой чёрной шерстью и яркими зелёными глазами.
— Вау! — кричат дети, их глаза загораются от восторга. Машину они сразу бросили. Тут появился экспонат в разы интереснее. — Так этот Тузик что ли под нами всё это время жил⁈
Я усмехаюсь, оглядывая веселящуюся детвору. Одновременно делаю «пёске» пару основополагающих закладок.
— Ага, Тузик, — лениво соглашаюсь я. — Самый что ни на есть подземный. Кстати, его тоже можно трогать. Теперь.
— Ура!
Мелкотня подбегает к твари, пытаясь погладить и обнять её. А «Тузик» всего-то и может, что тихо поскуливать, размахивая лохматыми лапами, покорно вынося «экзекуцию». Люблю песьи породы. Вмиг приручаются. Ну если это не багровый уровень, конечно, как у ликанского Пса.
Удерживаю ухмылку, когда один особо смелый мальчишка карабкается на спину зверя, пытаясь оседлать её. Лихо…Ладно, пока он под контролем, опасности нет. Я вытаскиваю телефон и набираю Дятла.
— Заберите сюда одного здоровенного пса-переростка, — говорю, наблюдая за тем, как дети продолжают тискать монстра, словно это просто большой дружелюбный пёс. — Он на Коптеркорной улице, детвора тут его уже приручает.
На том конце раздаётся удивлённое «что?». А я продолжаю давать распоряжение:
— Ах да, пускай Смородины займутся им. Пару закладок вшить и пусть сидит тихо. Тут делать нечего — будет ещё один боец на нашем поводке.
— Принято, шеф, — отвечает голос на том конце.
Отключаюсь, глядя, как мальчишки радостно гладят Тузика. Одного мальчугана зверь лизнул по лицу, оставив след из густой слюны. Мальчишка, вытирая моську, заявляет друзьям:
— Эй, а может, заберём его себе? Прикольный же!
Ой, приберут его, приберут. Только вот к себе — вряд ли. Я кладу телефон обратно в карман и направляюсь к машине. «Тузик» сидит, как миленький, не дергается — закладка ментальная крепкая, продержится ещё неделю, а гвардейцы за ним заедут через час максимум.
Дети играют с огромным зверем, словно это обычный пёс, и я оставляю их наедине. Пускай развлекаются. Он сейчас добренький.
Дорога к усадьбе Фирсовых ведёт через густой лес. Интересно, старик опять упрётся? Может, он и уступит, но сперва обязательно попробует попугать меня своими ментальными выкрутасами. Но поди знай какими именно. Ликвидатора разве что могила исправит.
Чернобуса оставляю в машине. Он налопался ватрушки и уснул, задрав лапы кверху.
У входа в усадьбу меня встречает Катя Фирсова. За её плечом вырисовывается ещё одна знакомая фигура. Маша Морозова? Ну, чего я точно не ожидал, так это увидеть здесь княжну. Она в светлом платье, элегантно опрятная, как и подобает аристократке её ранга, но явно немного нервничает, играя золотистым браслетом на запястье.
— О, Данила Степанович, —восклицает Катя, приветливо мне улыбаясь. — Приехал навестить деду?
— Именно, — киваю я, не сводя глаз с Маши. — Но, похоже, я не единственный гость сегодня?
Маша тут же краснеет, словно застигнутая на месте преступления, и начинает теребить подол платья, явно желая оказаться где-то далеко отсюда. Даже взгляд отводит, избегая прямого контакта. Интересненько…
— Ну, эм… Я тут так, по делам, — лепечет княжна. — Просто… решила навестить Катю.
— На чай зашла? — улыбаюсь.
Маша сжимает губы, её щеки всё больше наливаются краской. Затем она внезапно делает шаг назад.
— Зачем вообще тебе это знать⁈ — неожиданно выпаливает она и, бросив Катю взгляд полувины-полустыда, отступает прочь. — Ладно, я лучше пойду.
Катя смеётся, положив руку на плечо подруги.
— Я гадаю Маше, — поясняет она с лукавой улыбкой.
— Катя-я, — Маша сейчас своим холодным взглядом оправдывает фамилию Морозова. Настоящая княжна-снежинка, готовая заморозить всё вокруг.
— Что такое, Маш? — Катя делает озадаченный вид, словно бы специально разыгрывая княжну.
— Ничего. До свидания, — фыркает Маша, разворачиваясь.
— Погоди, погоди! — останавливаю её, преграждая путь лёгким движением руки. — А о чём гадать-то пришла?
В ответ она почти подпрыгивает на месте, будто её задели раскалённым железом. Мгновение молчит, затем бросает короткий взгляд на Катю, с её лица почти дым идёт от стыда.
— О любви! — почти выкрикивает она, а затем спешно обходит меня и исчезает за дверью, как вихрь, оставив после себя аромат дорогих духов.
Я провожаю её взглядом, потом медленно поворачиваюсь к Кате. Девушка, отбросив притворство, едва сдерживает смешок, её глаза искрятся весельем. Вот же занозка. Сразу видно — телепатка!
— Екатерина Игоревна, а если не секрет, скажите: ваш родовой Дар помогает в гадании? — спрашиваю с лёгкой усмешкой.
Девушка качает головой, её губы изгибаются в слабую улыбку.
— Никакой я не Провидец, Данила Степанович. Дар Фирсовых мне не передался, — с лёгким оттенком сожаления отвечает она. — Гадание же — это так, баловство… Ну, карты там, звёзды… — Она пожимает плечами и добавляет чуть тише: — Ерунда, на самом деле. Несерьёзно это всё.
Я улыбаюсь понимающе. Кому ты это рассказываешь? Конечно, не Провидец. Потому что ты — Филинова, и владеешь суровым и беспощадным Роем-Легионом, а не мутными Провидением.
Мы немного общаемся с Катей, пока в дверях гостиной не возникает фигура старого ликвидатора. Увидев меня, Фирсов, сверкая белесыми глазами, сдержанно рычит, и его недовольный голос разрывает тишину:
— А я-то всё гадаю, почему в доме повеяло сторонней ментальной энергией…Граф, пройдемте в мой кабинет, — бросает он сдержанно, а взгляд его обжигает. Улыбаюсь молча.
Мы идём через зал, затем поднимаемся по винтовой лестнице, и вскоре оказываемся в его кабинете — полутёмном, просторном помещении, утопающем в запахе старой бумаги и дубовых шкафов.
Ефрем усаживается за массивный стол из тёмного дерева, его пальцы нервно барабанят по гладкой поверхности. Я сажусь напротив, расслабленно, будто на дружеской встрече, а он, наклонившись вперёд, сверлит меня взглядом, будто я уже должен запылиться под этим столом.
— Филинов, ты хочешь забрать мою внучку в род? — шипит он.
— Если она сама этого захочет, господин учитель, — говорю я, глядя ему прямо в глаза. — Но в любом случае я не смогу посвятить её в свои родовые тайны, если она останется Фирсовой. Мои знания останутся при мне.
Фирсов фыркает. Ноздри раздуваются, белесые глаза вылуплены как лупы.
— В род, значит… — процедил он, с трудом подбирая слова, чтобы не взорваться. — Много хочешь, как всегда, Филинов, — ворчит, голос хриплый, будто застрявший в горле комок гнева мешает говорить. — Катя, между прочим, не только твоя родственница, но и Фирсова тоже. Моя младшая дочь родила её от твоего дяди Эльдара.
Я приподнимаю брови. Вот уж кто угодно, но дядя, чёртов «Казанова», меня всегда поражал. С кем он только не повалялся! И Жанну Горнорудову обаял, и Фирсову дочь вот умудрился увлечь.