– Па-ап!
– А вылез из-под своих уроков. Помог бы мне лучше, вон сколько материала просолено на выделку.
– Потом, пап. Скажи мне лучше, куда мне после школы податься?
– Как куда? В Армию. Отсужишь, вернёшься, мы с тобой такое дело развернём – в золоте купаться будем! Научу тебя закройке, а сам займусь исключительно скупкой. На пошив возьмём втихую пару человек, подкладки будем перекупать прям с завода, чтобы не возиться и чтоб с этикеткой были. А потом вози шапки по комкам и собирай денежку. У меня на каждый коммерческий магазин уже подстава есть – комар носа не подточит. Понял? Вот о другом и не мечтай!
А Феликс мечтал. Недавно он беседовал со своей химичкой, классным руководителем, та ему прямо сказала – у тебя биология, химия и физика лучше всего идут, вот и путь тебе в медицинский институт, там эти предметы на вступительных экзаменах, а сочинение уж как-нибудь напишешь. Об этом разговоре сын и поведал отцу, на что батя ответил, что Феликс дурак, так как убить шесть лет, а потом начать жизнь с девяносто рэ в месяц могут только дураки. И ещё добавил – попрёшься в институт, живи сам, денег на твою дурь я не дам. Феликс сильно опечалился ибо знал, что выжить на одну стипуху очень тяжело. Но тут подвернулся школьный «воевода», военрук и преподаватель НВП, Василий Пантелеевич. НВП, это начальная военная подготовка, обязательный предмет в советской школе. Так вот на этом самом НВП Пантелеич всех пацанов агитировал идти в военные училища, мол забот никаких, армия кормит, поит, одевает, а потом даёт сразу две зарплаты – одну за звание, а другую за должность. Звучало заманчиво. Но как быть с медициной? Оказалось и это не проблема – в Ленинграде-городе есть некая Военно-Медицинская Академия, где всё также, только на военврачей учат. Конкурс туда правда был большой, тогда более двадцати человек на место, но экзамены на месяц раньше, чем в институтах. Пролетел – забирай документы и поступай по новой на гражданке.
Угроза отца показалось не такой уж страшной, и подростковый нонконформизм победил семейные устои – на следующий день Феликс сидел в Военкомате и под диктовку писал заявление. Было их там человек двадцать, заявление было стандартным и одинаковым для всех, различались только названия учебных заведений. Жизнь показалась Феликсу лучезарной и удивительной. Он закрыл глаза, и перед ним предстала чёрная «Волга» с личным водителем, генральский погон и широкий лампас, папаха и ордена. А ещё почет и уважение, соответствующие его военному и научному статусу – генерал-академик. Юношеский максимализм набирал обороты.
Однако с «войной» неожиданно возникло одно осложнение – Феликс был частичным дальтоником, что полностью срезало его шансы стать офицером. За предложенную взятку в размере четвертного врач-офтальмолог на военкоматской медкомиссии не стала заносить этот факт в официальный документ, но честно предупредила, что всё равно Феликсу это не поможет – в военных училищах свои медкомиссии. Феликс страшно расстроился. Он до вечера торчал у ворот военкомата, поджидая эту врачиху в надежде на какой-нибудь совет или лекарство. Наконец она вышла. Феликс отдал ей положенные 25 рублей и спросил коронное «что делать?». Ничего, даже лёгкий дальтонизм, или частичная цветовая слепота, не лечится. Единственный совет – найти «своего» глазника, который проверит его по каждой странице таблиц Рабкина. Феликс должен заучить страницы, где он не может различать нарисованные разноцветным горошком цифры и фигуры. Это единственный шанс обмануть офтальмолога.
«Своих» глазников не было. Были только «общественные» в городской поликлинике. Брать талончик и вваливаться под своей фамилией Феликсу показалось рискованным – вдруг глазник окажется гнилым и стуканет его в Военкомат? Дома Феликс взял свою новую шапку – шапка ни разу не одёвана, сделана из серебристой норки и стоила по советским понятиям бешенных денег. На дворе зацветала акация и шапки давно уже не носили. Но другой взятки у Феликса не нашлось. Аккуратно завернув шапку в белую бумагу, он отправился в поликлинику. В регистратуре ему сообщили, что работают только два офтальмолога – Семёнова и Шафран. К Семёновой запись на завтра, а к Шафран запись только на послезавтра, так как на сегодня к ним талончиков уже нет. А как зовут доктора Шафран? Как?! Сара Абрамовна! Да, плохо что женщина (шапка мужская), а национальность то, что надо. Значит кабинет номер пять, и она сегодня до шести. С евреями договариваться легче, это Феликс знал со слов отца.
Доктор Шафран пользовалась заслуженным авторитетом, как единственный оперирующий офтальмолог в городе. Народу перед её кабинетом было полно, и народу стараждущего – у половины на глазах висели белые квадратики, подушечки из марли. Феликс тихо сел в уголке и стал дожидаться конца рабочего дня. В шесть кончились очередники, но пошли «личные больные», уже без талончиков, зато с коробками конфет. Наконец закончились и они. Тогда Феликс набрал полную грудь воздуха и смело вошел в кабинет. Медсестра возилась у раковины, а доктор Шафран уже сняла халат. Появление Феликса её несколько озадачило, и врачиха с удивлением уставилась на него, как бы пытаясь вспомнить, с кем ещё она договаривалсь насчёт этого молодого человека.
– Здравствуйте Сара Абрамовна. Я к вам по личной просьбе. Меня Сашей зовут. Вот это – вам.
– Хорошая шапка. Дорогая. Я вроде мужу не заказывала…
– Да она и на женщин подойдет! Вот увидите, никто и слова не скажет, что мужская, смотрите подбивок на откладыше какой…
– Что?
– Я в смысле, что хотите мужу, хотите себе… Мне надо Рабкина наизусть. За шапку. Ну не всего, а там где не вижу.
– Что? И за это такую шапку?! Молодой человек, вы что её украли? Ваше дело стоит двадцать рублей!
– У меня нет двадцати рублей, у меня есть шапка. Я не крал, мне её отец сшил. Новая она совсем. Ну возьмите, пожалуйста!
Сара Абрамовна с сомнением смотрела на Сашу-Феликса. Из раздумий её вывела медсестра, сообщившая, что уходит. Шафран согласно кивнула головой, а когда та вышла, то взяла шапку и затолкала её в свой портфель.
– Я вам верю, вы почти плачете. В лётчики хотите?
– Нет, в военврачи.
– О-о-о, ну чтож, будущий коллега, приступим.
Шафран достала из своего ящика новые таблицы Рабкина и минут за двадцать досконально проверила Феликса. Везде, где он не видел, она ручкой обводила цифры и всякие там треугольники-квадратики. Сказала, что опытные офтальмологи всегда закрывают номер страницы, и поэтому учить надо и страницу и код каждой таблицы, а главное – говорить не думая. После чего она вручила изрисованную книжку Феликсу и пожелала ему удачи, посоветовав книжку хранить – если он поступит, то медкомиссии у него будут ежегодно.
Феликс заучил таблицы быстро, но для беглости ответа всё равно проверял себя дважды в день – сразу после пробуждения и перед сном. С таким странным ритуалом и окончился десятый школьный год, отзвенел Последний Звонок, пролетели экзамены, вручен Аттестат, и отгулян выпускной школьный балл. А ещё через пару дней пришел из Военкомата ответ, что к вступительным экзаменам в ВМА Феликса допускают. Феликс коротко подстригся, зашёл в Военкомат за проездным документом (кое-как собранных денег на билет тратить не хотелось), потолкался на вокзале у кассы, наконец взял положенную плацкарту и укатил в Ленинград. В поезде подчитал биологию, а с сочинением решил не рисковать – по примеру таблиц Рабкина он загодя выучил наизусть пять «элитных» сочинений по пяти популярным темам в надежде, что хоть одна из них ему попадется. В Ленинграде отыскал Штаб Академии, куда его не пустили, а коротко сказали немедля отправиться за город в Красное Село, где живет вся абитура и проводятся вступительные экзамены.
В Красном Селе оказалась полевая база Академии. У Феликса отобрали все документы, а самого поселили в маленький летний домик с тридцатью подобными организмами. Феликс прибыл в числе последних и место ему досталось на «втором этаже». Домик был фанерный и одноэтажный, просто кровати в нём двухярусные. Ночью нестерпимо кусали комары, да и сами ночи были непривычно белыми, что мешало сну, но помогало учёбе. На следующий день всех погнали на зарядку, а потом на завтрак. На завтрак была пшёнка с пережаренным в томате салом. Не, ну ей Богу, мать курям лучше делала. На обед борщ, похлебать можно, хотя тоже свинский и вроде как приврален соляной кислотой, на второе макароны с подливкой, сыроваты и к зубам липнут, но жуются. На третье – кисель, правда полкружечки. Ужин – картошка пюре на воде, почему-то сильно отдающая аспирином, кусок рыбы. День ото дня особым разнообразием меню не отличалось – бигус из квашенной капусты, прозваный «силосом», овсянка – «комбикорм», перловка – «шрапнель», «музыкальный» горох и «птычка» – пшеничная сечка. Первые два дня Феликс солдатскую еду не ел, слишком невкусной она ему казалась, ограничивался кислым чёрным хлебом-"динамитом" и деликатесным белым, который совал по карамнам «на потом». Но голод взял своё, и скоро он трескал за обе щеки всё без разбору. Раз ходили в наряд по столовой. На стене посудомоечной какой-то местный знаток написал очередной армейский афоризм – «пей салага больше брома, хуй поднимешь только дома». Ходили легенды, что в еду и особенно компоты добавляют бром, как некое универсальное успокаивающее средство – чтоб не дрались и по бабам не бегали. Феликс в такие предания охотно верил, но компот пил.
В наряде Феликсу и ещё паре человек выпало «сидеть на корнях», тоесть работать в корнечистке – полуподвальной каморе, где чистят лук, морковку и картошку. Перечистить руками пару тонн картошки невозможно в принципе, да этого и не требовалось. Требовалось только ковырять глазки, остальное делала картофелечистка – шумный механизм, чем-то похожий на стиральную машину. В барабан засыпали сразу два ящика картошки и включали воду. Грубые нождачные камни, которыми было обложено нутро этой адской штуковины, за минуту сдирали кожуру, стекавшую ручьями по кафелю в виде мутной пены. Эти потоки осаждали на полу здоровые песчанные косы – островки белого крахмала. Впрочем и выреазние глазков требовало приличного напряжения сил. Ребята быстро «модернизировали» процесс – оказалось, если крутить картошку подольше, то вырезать становится нечего. Правда катрошка получалась в виде маленьких круглых шариков d=2 см. Зато пол стал напоминать пустынные барханы – кафель полностью скрылся под толстым слоем крахмального песка. В этот момент в корнечистку и ворвался прапорщик Ложки-Давай. Ох он и орал! Потом побежал за начальником столовой капитаном Тараканом. Таракан, увидев такую неоправданную убыль продукта, тоже орал, да ещё топал сапожищами по крахмальному болоту, от ярости брызгая на стены и даже на пото