— Где?
— Та дверь.
— Это стенной шкаф, — ответил доктор Харпер. — Там висит мой плащ и стоят галоши.
— Откройте. Я хочу убедиться.
Доктор Харпер молча встал, подошел к дверце и открыл ее. Внутри висел коричневый плащ и болтались несколько пустых вешалок. На полу стояла пара блестящих галош. В одну из них была плотно забита страница «Нью-Йорк тайме». Больше ничего.
— Все нормально? — спросил доктор Харпер.
— Все нормально. — Биллингс повернулся и принял первоначальную позу.
— Вы сказали, — напомнил доктор Харпер, вернувшись в свое кресло, — если удастся доказать, что дети были убиты, все будет хорошо. Как это понимать?
— Меня посадят, — мгновенно ответил Биллингс. — Дадут пожизненное. А в тюрьме все камеры просматриваются. Все камеры.
Он улыбнулся пустоте.
— Как были убиты ваши дети?
— Не пытайтесь меня допрашивать! — Биллингс развернулся и посмотрел на Харпера с нескрываемой злобой. — Я сам все расскажу, не волнуйтесь. Я не из этих ваших слюнявых придурков-наполеонов или ребят, заявляющих: «Я подсел на героин, потому что мама меня не любила». Знаю, вы мне не поверите. И наплевать. Не важно. Я должен все рассказать.
— Хорошо. — Доктор Харпер достал свою курительную трубку.
— Я женился на Рите в шестьдесят пятом. Мне был двадцать один год, ей — восемнадцать. Она ждала ребенка. Денни. — Его губы на мгновение искривила резиновая, пугающая улыбка. — Мне пришлось бросить колледж и устроиться на работу, но я не жалел об этом. Я любил их обоих. Мы были счастливы.
Рита снова забеременела вскоре после рождения Денни, и в декабре шестьдесят шестого появилась Ширл. Летом 1969 года у нас родился Энди, а Денни к тому времени уже не было на свете. Появление Энди было случайностью. Рита так сказала. Сказала, что контрацептив себя не оправдал. Но я в это не верю. Простая случайность, как же. Понимаете, дети привязывают мужчину. Женщины этим пользуются, особенно если мужчина умнее их. Вы согласны?
Харпер неопределенно хмыкнул.
— Ну, не важно. Я все равно его любил. — В этой фразе слышалась чуть ли не мстительность, словно он любил ребенка назло жене.
— Кто убил детей? — спросил Харпер.
— Бука! — выпалил Лестер Биллингс. — Их всех убил Бука. Вышел из чулана и убил. — Он повернулся к доктору и ухмыльнулся: — Вы думаете, я сбрендил, да? У вас это на лице написано. Но мне плевать. Я хочу лишь рассказать вам все и свалить отсюда.
— Слушаю вас, — ответил Харпер.
— Все началось, когда Денни было почти два года, а Ширл только родилась. Он завел привычку реветь, как только Рита уложит его в кроватку. У нас было две спальни, колыбелька Ширл стояла в нашей комнате. Сначала я думал, что Денни плачет из-за того, что ему перестали давать в кроватку бутылку с соской. Но детям нельзя давать спуску, их нельзя баловать. Начнешь с ними церемониться — и все. Подложат тебе свинью — обрюхатят какую-нибудь девку или ширяться начнут. Или станут слюнтяями. Можете себе представить, просыпаетесь вы утром и вдруг понимаете, что ваш ребенок — ваш сын — слюнтяй? Прошло какое-то время, он продолжал плакать, и я решил укладывать его сам. Если он не успокаивался, я давал ему затрещину. Потом Рита сказала, что он постоянно повторяет: «Свет, свет». Я такого не слышал. Вообще дети в таком возрасте только лопочут, кто их поймет. Мать, разве что. Рита хотела повесить ночник, какого-нибудь пластмассового Микки-Мауса или Супермена, который втыкается прямо в розетку. Я ей не разрешил. Если парень не преодолеет страх темноты в детстве, то будет всю жизнь бояться. В общем, он умер на следующий год, летом. В ту ночь я положил его в кроватку, и он тут же завелся. Я разобрал его лепет. «Бука, — говорил мой сын. — Папа, там Бука». Я выключил свет, вышел в нашу комнату и спросил Риту, с чего ей вздумалось учить детей таким словам. У меня руки чесались ей врезать, но я сдержался. Она сказала, что не учила его этому. Я обозвал ее лживой тварью. Поймите, у меня ведь тоже выдалось тяжелое лето. Работы не было, мне пришлось устроиться грузчиком на склад «Кока-колы», домой я приходил смертельно усталый. Ширл по ночам просыпалась и плакала, Рита вставала ее укачивать. Честно скажу, иногда я был готов выкинуть их обеих в окно. Господи, как же эти дети иной раз доводят! Просто убить хочется! Так вот, разбудила она меня в три утра, строго по расписанию. Я сходил в туалет, как лунатик, почти не просыпаясь, потом Рита спросила, посмотрел ли я, как там Денни. Я сказал, чтобы она сама им занялась, завалился спать и уже почти заснул, когда она закричала. Я вскочил и зашел к Денни. Он лежал на спине, мертвый. Белый как мел, кроме тех мест, в которых собралась… сгустилась кровь — затылок, икры, бедра, ж… ягодицы. Глаза у него были открыты. Вот ужас, скажу я вам… Широко раскрытые, стеклянные, как глаза у оленьих голов, что висят у охотников над каминами. Как у убитых косоглазых детей на снимках из Вьетнама. Американский ребенок не должен так выглядеть. Мертвый, на спине, в подгузниках и резиновых трусиках — последние несколько недель он снова начал писать в штаны. Кошмар, я любил этого чертенка.
Биллингс медленно покачал головой, потом на его лице вновь появилась странная, неестественная улыбка.
— Рита так рыдала. Она даже пыталась взять Денни на руки и баюкать, но я не разрешил. Полиция не любит, когда кто-то трогает улики. Уж я-то знаю…
— Тогда вы и поняли, что это Бука? — тихо спросил Харпер.
— Нет, нет. Не тогда. Но кое-что я заметил. Сразу не придал значения, но в память как-то врезалось.
— Что именно?
— Дверь чулана была открыта. Чуть-чуть, щелочка в палец шириной. Но я, понимаете, точно помню, что закрыл ее. Там у нас лежали пакеты из химчистки. Если ребенок до них доберется — кранты. Наденет на голову и задохнется. Вы знали об этом?
— Да. Что было дальше?
Биллингс пожал плечами:
— Мы его похоронили.
Он отрешенно посмотрел на свои руки, бросавшие землю на три крошечных гробика.
— А расследование проводилось?
— Конечно. — В глазах Биллингса промелькнут сардонический блеск. — Прислали какого-то деревенского хмыря с горы со стетоскопом, саквояжем, полным мятных леденцов, и дипломом какого-то коровье-бараньего колледжа. Младенческая смерть, сказал он! Вы когда-нибудь слышали такую чушь? Мальчишке было три года!
— Синдром внезапной детской смерти чаще всего отмечается в первый год жизни ребенка, — осторожно произнес Харпер, — но такой диагноз встречается в свидетельствах о смерти детей до пяти лет…
— Полная хрень! — яростно рявкнул Биллингс.
Харпер вновь раскурил трубку. Биллингс продолжил:
— Через месяц после похорон мы устроили Ширл в комнате Денни. Рита, правда, вцепилась в нее, возражала, но последнее слово осталось за мной. Конечно, мне было неприятно. Господи, мне нравилось, что малышка спала с нами. Но не стоит слишком усердствовать с опекой, так можно и жизнь ребенку искалечить. В детстве, когда мы бывали на море, моя мать себе голос срывала. «Не отходи далеко! Туда не ходи! Осторожнее в воде! Ты ел только час назад! Не кувыркайся!» Даже велела остерегаться акул, представляете? И чем это обернулось? Я к воде и близко подойти не могу. Честное слово. Как только подхожу к пляжу, у меня начинаются колики. Однажды, когда Денни еще был жив, Рита уговорила меня поехать всей семьей в Сейвин-Рок. Меня там всего трясло. Так что я знаю: нельзя чересчур опекать детей. И себя жалеть тоже не надо. Жизнь продолжается. Ширл переселилась в кроватку Денни. Его старый матрас мы, конечно, выкинули. Я не хотел, чтобы моя малышка подцепила заразу. Прошел примерно год. И как-то раз укладываю я Ширл в кроватку, а она как завоет, закричит: «Бука, папа, там Бука, Бука!» Меня словно током дернуло. Точь-в-точь как Денни. Я сразу вспомнил о приоткрытой двери чулана в ту ночь, о той маленькой щелочке. Я хотел взять девочку на ночь к нам.
— И взяли?
— Нет. — Биллингс снова посмотрел на свои руки, и лицо его исказилось. — Как я мог сказать Рите, что был не прав? Мне следовало быть сильным. Она всегда была размазней… Вспомнить хотя бы, как легко она легла со мной в постель, когда мы еще не были женаты.
— Но и вы легли с ней в постель не менее легко, — заметил Харпер.
Биллингс замер и медленно повернулся к Харперу:
— Умника из себя строите?
— Нет, что вы, — ответил Харпер.
— Тогда дайте мне рассказать все, как я хочу, — резко бросил Биллингс. — Я пришел к вам, чтобы снять груз с души. Я не собираюсь рассказывать о своей интимной жизни, как бы вы этого ни ждали. У нас с Ритой с сексом все было в порядке, без всякой грязи. Я знаю, многим нравится об этом разглагольствовать, но я не из таких.
— Хорошо, — кивнул Харпер.
— Хорошо, — с нажимом отозвался Биллингс. Он, казалось, потерял нить разговора и постоянно косился на плотно закрытую дверцу стенного шкафа.
— Мне открыть его? — спросил Харпер.
— Нет! — поспешно ответил Биллингс и нервно хохотнул. — Зачем мне пялиться на ваши галоши?… Бука забрал и ее. — Биллингс потер лоб, словно освежая воспоминания. — Где-то через месяц. Но до этого кое-что произошло. Однажды ночью я услышал шум. Когда она закричала, я быстро открыл дверь — в коридоре горел свет, — и… она сидела и ревела в кроватке, и… что-то шевельнулось. Там, в темноте, у чулана. Что-то скользнуло туда.
— А дверь чулана была открыта?
— Едва заметно. Чуть-чуть. — Биллингс облизнул губы. — Ширл не унималась, все кричала про Буку. И еще что-то, вроде «зверь». Правда, она выговаривала только «вель». У всех детей бывают проблемы с буквой «р». Рита тоже прибежала и спросила, что случилось. Я сказал, что ребенка напугали тени на потолке от раскачивающихся деревьев на улице.
— Двель? — спросил Харпер.
— Что?
— Двель… дверь. Может, она пыталась сказать «дверь»?
— Может, — отозвался Биллингс. — Может, и так. Но не думаю. Я думаю, она сказала «зверь». — Он снова стал поглядывать на дверцу шкафа. — Зверь, плохой зверь. — Он почти шептал.