Кот фыркнул, брезгливо потряс лапой. Камнем, что ли, в него запустить. Слегка, для убедительности. Лену животные не умиляли, но она всегда держалась с ними на равных, уважительно. А этот явно нарывался, даже если не пытался задушить её на самом деле, а всего лишь приснился.
Лена присела и сделала вид, что нашла камень. С собаками такое срабатывает, моментально убегают, но это же кот. Наглая серая зверюга. Лена могла поклясться, что он ухмыляется.
– Ладно, живи, – разрешила она, чтобы оставить за собой последнее слово, и почувствовала, до чего глупо это прозвучало. Кот снова фыркнул и вальяжно пошёл прочь, к старику на стуле. Коричневый дед, так Лена назвала его в первый день. Уже на посту, глядит на ворота. Это же он Тасин отец, и как Лена сразу не сообразила.
– Здравствуйте!
Дед не ответил, не шевельнулся даже. А кот улёгся у его ног и вперил в Лену недобрый жёлтый взгляд. Зачем здоровалась? Неловко получилось. Лена оглядела двор – не наблюдают ли за ней. Нет. Никого. Только невидимая пичуга чирикает в ветках старого развесистого тополя и тёплый свет золотит арки. А выше – небо, пронзительно голубое, совсем летнее. Воздух какой сладкий! Пахнет нагретой землёй, цветами, травой. Удивительно. Прекрасно.
Лена сама не заметила, что улыбается, подставляя солнцу лицо. Счастливое, заспанное, неумытое… Вода!
Сколько раз смотрела она на минисупермаркет в окно и вот оказалась внутри. Было в этом что-то неестественное, словно Лена вошла в картонную декорацию из настоящего мира. Хотя настоящим был как раз магазин, а не замкнутый дом с арками. Привычным, без странностей. И всё же.
Нагромождение упаковок и мешков, духота и теснота. Очередь из пяти человек томилась между ящиками с овощами и холодильниками с полуфабрикатами. Смуглый пузатый продавец долго, одним пальцем, тыкал в клавиатуру кассового компьютера, потом перебрасывал деревянные кругляши на доисторических счётах, потом опять тыкал в кнопки. Очередь вздыхала, но вслух не жаловалась – вероятно, отвлекать пузатого себе дороже.
Лена скучала позади щуплого мужичка в деловом костюме и разглядывала пельмени в морозильной камере. Лепные, великолепные, сочные… бёриги. Хм, бёриги, надо попробовать. Вошёл кто-то ещё, у Лены за спиной пискнуло, негромко запиликал простенький электронный мотивчик. Она обернулась и увидела мальчишку лет десяти. Уткнулся в свой телефон, играет, хорошо ему.
Телефон. Вот бы и Лене! У неё защипало глаза, а пальцы правой руки непроизвольно сжались, словно обхватили родной айфон. Почти ощутили его гладкость, тяжесть. Лена готова была заплатить мальчику, только бы выйти в сеть и… и что? Полистать фотографии одноклассников? Почитать новости? Что? Как они все далеко теперь, гораздо дальше той тысячи километров, что лежит между Леной и её прежним городом. Дальше тех нескольких дней, что прошли с её внезапного отъезда. И даже если позвонить кому-то из подруг, о чём говорить? Лена вдруг почувствовала себя сорняком, вырванным из грядки и отброшенным в сторону, – сохнут на жарком солнце оголённые корни, вянут листья. Больно.
А если позвонить папе?
Не думай о нём. Не думай.
Марина лила воду из ковшика в Ленины сомкнутые ладони, пока та умывалась над ржавой раковиной. Тётя Руза гремела посудой на кухне и разорялась, что Лену только за смертью посылать, что могла бы и поторопиться, а не тащить баклажки в обход Китайской стены, что она нарочно издевается и делает всё назло.
– Она же сказала, там была очередь, – заступилась за Лену Марина. – А у вас и так два ведра набрано. И бутылки ещё.
– Мало ли что у меня набрано! – взвизгнула тётка. – Это давно набрано, пить нельзя. Только ноги мыть и в туалете смывать. Не говори, если не понимаешь.
– Ладно. Но ведь она принесла. Задержалась с непривычки, вы уж простите.
– Мне её непривычка до одного места. Пусть запомнит на будущее, что люди вообще-то ждут, надо шустрее ногами перебирать.
– На какое будущее? Воду скоро дадут.
– Да? С чего ты взяла? Догонят и ещё дадут. Вот так.
– Ну как же, городские службы наверняка уже работают. Хотя бы к вечеру сделают.
– Да-а-а, вам в ваших столицах легко живётся, – ядовито заметила тётка. – К вечеру! Ну конечно!
Ну конечно она была права, а Марина ошибалась. В магазин пришлось ходить весь день – экономить воду они не умели. Сначала в ближайший – когда Лена одна бегала, когда брала с собой Диника, потом в соседний квартал, потом ещё дальше с Мариной. Бутылки с водой заканчивались и на прилавках, а там, где пока продавались, – неуклонно дорожали.
Вечером Марина крутанула барашек кухонного крана, послушала невнятное гудение воздуха в трубах и потеряла остатки надежды.
– Наверное, завтра, – сказала она.
Тётя Руза только ухмыльнулась.
– Нет? – сникла Марина.
– Погоди, ещё без света останемся. Закат багровый был, ветер поднимается. Пообрывает провода к чёртовой матери, вот тогда запоём.
– И вы так спокойно об этом говорите? Надо звонить, требовать. Надо что-то делать! Это же беспредел!
– Надо посуду мыть, – сказала Руза. – Иди, из синей кастрюли тёплую воду бери и сюда лей. Да потише ты! Куда плескаешь?
А Лена с Диником потихоньку ускользнули во двор. Посидеть на лестнице, посмотреть на звёзды. Чем ещё заняться? Куда себя деть?
Диник прыгал через ступеньку, вниз, вверх, с разбегу, по их лестнице, по другой, скакал на одной ноге, на двух, подражая лягушке, бегал, отдыхал, снова прыгал, напевая себе под нос маршевое бах-трах-тах. Лена сидела на приступке крыльца и наблюдала.
На галерее напротив негромко переговаривались и приглушённо посмеивались несколько мужчин. Иногда дробно постукивало, будто падали и катились по столу игральные кости. Вспыхивали алые точки сигарет. Откуда-то сверху звучала едва слышная музыка, подпевал ей высокий женский голос, бормотали дикторы новостей, пахло едой. Кухонные окна сияли мягким электрическим светом, мерцал бело-голубым фонарь у ворот. Дикий виноград обвил его столб, свесил тонкие лозы с колпака над лампочкой, и теперь, в густых сумерках, словно трёхметровая горбунья с длинными волосами и светящимся лицом охраняла двор. Безопасный уютный двор, сокрытый от всего мира.
Всё это настоящее, истинное.
А вот фигуры людей, идущих в свои квартиры с улицы, заезжающие во двор машины – будто полупрозрачные, фантомные. Этакий верхний слой, наносная сиюминутная реальность. Только недвижимый угловатый дед на стуле – исключение, часть основы, как дерево, фонарь и сам дом.
И кот.
Лена не заметила, как он оказался рядом. Сел чуть поодаль и замер.
– Тебе тоже скучно? – спросила она тихонько. Кот лениво потоптал ступеньку передними лапами и улёгся, высоко держа голову и насторожив острые уши. Сфинкс в миниатюре. «На минималках», – усмехнулась Лена. – Знаешь, где выход на чердак? – снова спросила она.
Кот дёрнул ухом.
– Знаешь. Я тоже его найду. Времени у меня много. Хотя лучше бы поменьше. – Лена откинулась назад и уставилась в тёмное небо. – Тебе не понять, ты дома, а я нигде. В полной неопределённости. Так уж вышло. Но это не навсегда, мы тут как будто в гостях. Иногда люди ездят к родственникам в гости. Вот и мы приехали. На время. Погулять, сменить обстановку. Чердак ваш посмотреть. Я точно ненормальная, зачем он мне нужен? Но тут у вас парень высокий такой живёт, Ваня, он ещё ненормальнее меня. Не спрашивай почему, я чувствую. Как говорят: дурак дурака видит издалека. Это трудно объяснить. Но что-то меня тянет. Ненормальная. Распинаюсь перед тобой, а ты просто кот. Даже не породистый. И точно мне не друг.
Лена повернулась, грустно улыбаясь, но кота на ступеньке не было. Подлое животное, она к нему со всей душой, а он? Бросил и даже не мяукнул на прощанье.
Но кот вернулся. Когда Лена с Диником поднялись к тёте-Рузиной квартире, прошмыгнул быстрой тенью между Лениных ног, да так неожиданно, что она охнула и споткнулась.
– Вот зараза! – воскликнула Лена.
– Котик! – обрадовался Диник и бросился за серым поганцем в конец галереи.
– Диник, пойдём домой.
– Сейчас. Котика поглажу. Только он куда-то делся.
Диник полез под колченогий журнальный столик, на котором зашатались пластиковое ведёрко с прищепками и поломанный игрушечный самосвал. Лена крикнула, что хватит, уже слишком темно, всё равно не разглядит. Диник ответил, что у него лазерное супергеройское зрение и надо ещё за этими штуками проверить. Этими штуками он назвал широкие листы фанеры, прислонённые к стене под углом так, что оставался зазор. Диник попробовал их сдвинуть и обрушил на пол.
– Тебя не задело? – бросилась к нему Лена.
– Неа, только котика и тут нет.
Да, кота не было. А дверь была. Маленькая, от пола Лене по грудь, выкрашенная той же краской, что и стена. Если не знать о ней, просто так не заметишь. Никакой ручки, зато имеются проушины для навесного замка. Без самого замка. Лена осторожно потянула за одну и почувствовала, как дверь немного сдвинулась.
Нет, пора идти – темно, а скоро станет ещё темнее. Диник опять же. Да и вообще нечего совать свой нос куда не звали. Но Лену влекло к дверке, и сопротивляться она не могла. Чувствовала азарт, жажду первооткрывателя, неистовое желание обладать. Похожее случалось на распродажах, когда она часами перебирала горы одежды, ещё и ещё, в поисках той самой необыкновенной вещи. Только сейчас Лену накрыло гораздо сильнее.
Теперь Диник тянул её за рукав, а она никак не могла отпустить металлическую скобу. Не могла и не хотела. Но всё-таки заставила себя это сделать, чтобы отвести Диника домой и наврать Марине о заколке, которую якобы обронила на ступенях, – дайте фонарик, я мигом, отыщу и сразу назад.
Обманывать Марину – последнее дело, но вдруг дом спрячет потаённую дверку. Да, спрячет, и эта мысль вовсе не казалась Лене абсурдной.
Сразу за дверкой начиналась лестница. Железная, винтовая, вертикально уходящая вверх. «Я будто в печной трубе», – подумала Лена, которая видела такие трубы только в книжке сказок Андерсена. Она даже мазнула пальцем по стене, ожидая испачкать его сажей, но нет, никаких грязных следов. Ладно, посмотрим. Тёткин третий этаж – последний, дальше только крыша, то есть чердак. Потому что под двускатной крышей обязательно должен быть чердак.