«И спрошу», – подумала Лена. Нужно только найти повод. Например, принести ей воды.
– Индейка?! – весело воскликнула Александра Антоновна. – Замечательно!
– Да, нам тоже понравилось, – слабо улыбнулась Лена. Она сидела в кресле, пытаясь выглядеть примерной девочкой: спина прямая, руки на коленях, сдержанность и благородство.
– На самом деле всё верно, ваш чудесный братик просто оговорился. Самую малость. – Александра Антоновна задумалась. – Но тут надо начать издалека. Сейчас, я покажу. Одну вещь. Распятие, из лютеранской церкви, которую потом переделали в квартирный дом. Помните, я рассказывала?
Лена кивнула, но Александра Антоновна уже не смотрела на неё. Она поставила низкий табурет к платяному шкафу, запустила обе руки под стопку белоснежного белья на верхней полке и извлекла прямоугольный деревянный ящичек. Протянула его Лене.
– Откройте. Там крючок, видите? Да, откиньте его. Смелее.
– Я сейчас, – пробормотала Лена и подняла крышку. – Просто не хочу сломать.
– Оно совсем небольшое, можно поставить на стол. А привёз его из Кёльна мой прапра- и ещё много раз прадед. Он был доктором, да.
Лена подумала, что надо восхититься, но не сумела себя заставить. Ну крест, с фигуркой умирающего человека, никогда Лена не поймёт все эти символы. Они вроде должны вызывать трепет, а на самом деле превратили чью-то мучительную гибель в обыденный знак.
– Прекрасное распятие, правда? – Александра Антоновна легонько тронула поперечную перекладину.
Лучше держать рот на замке. Лена однажды озвучила свои мысли о крестах на допах по мировым религиям, так учительница по ней танком проехалась. Нельзя оскорблять чужие чувства своим невежеством.
– Э-э-э, оно… старинное. – Лена не стала закрывать ящичек, аккуратно поставила на стол и заглянула в светлые глаза Александры Антоновны: – А зачем ваш прадедушка сюда приехал?
– О, многие немцы ехали. Торговый город был, важный, развивался стремительно. Первые трамваи появились в Москве, а потом у нас. Не в Петербурге, не где-то ещё, у нас! Правда, теперь не осталось ни одного… А тогда – торговля, нефть, пароходы. При нынешнем упадке в это сложно поверить, но видный был город. Царь Пётр здесь жил, когда собирался персов поколотить. Голландцы ехали, итальянцы, англичане. Но больше – немцы. Даже поэт Пауль Флеминг отметился!
Александра Антоновна оживилась, разрумянилась, вскинула руку, будто собралась декламировать стихи. Неужели этого своего Флеминга?
– Или вот, например, Александр Дюма. Ну что вы, мировой классик! «Три мушкетёра», «Граф Монте-Кристо», да много всего. Приезжал сюда. А про Нобелевскую премию вы ведь слышали? Здесь был завод братьев Нобелей, тех самых. А наши великие? Лев Толстой, Немирович-Данченко, Тарас Шевченко, Чернышевский, Луначарский, Паустовский, Муса Джалиль, Горький! А художники? А учёные? А Суворов? А Татищев? А… а… ар… хитекторы!
Александра Антоновна прижала руку к груди, тяжело дыша.
– Да вы не волнуйтесь, хотите попить вам налью? – вскочила Лена. Бросилась в крошечную кухоньку, сняла с плиты чайник, захлопала дверцами шкафчиков в поисках стакана.
– Нет-нет, вы его лучше на огонь поставьте. Чай заварим. А мне легче, просто отвыкла много разговаривать. На пенсии как-то не с кем. Вот мы и отвыкаем потихоньку.
Лена вернула чайник на плиту, зажгла газ и вдруг подумала, что в этом доме много одиноких стариков. И вообще одиноких много. И ещё подумала, что одинокие незаметны. Они – невидимки. Словно только с кем-то человек обретает голос и вес. Хотя бы на время. Как однажды сказала Марина, никто не должен быть один.
Историю Лена не любила из-за бессмысленной зубрёжки дат-имён-названий. Но Александра Антоновна не пыталась учить, нет, она делилась, как делятся сладостями. А это ведь совсем другое. Совсем не книжное.
Александра Антоновна увлекалась, подбиралась к тёте Рузе окольными путями, начала со своего прапрапра… прадеда, внезапно перепрыгнула на Золотую Орду (здесь была их столица, то есть не на этом месте, а неподалёку, но всё равно), потом были другие кочевники, ханы, Иван Грозный… Так вот. Приезжали в город европейцы, но восточных торговцев было гораздо больше. Особенно персов. Один из персидских богачей и построил наш дом с арками. А ещё были купеческие подворья татар, армян, индийцев. Из армянской семьи у нас Тамара, это она ходит с палочкой, прошлой зимой шейку бедра сломала. Татар здесь – четыре квартиры. С индийцами сложнее.
Индийские торговцы возили ткани, специи, украшения, никому особо не мешали. Но разбойники Степана Разина с чего-то на них взъелись, наладились громить и гонять. Индусы попрятались у татар, а пока прятались, стали жениться на их девушках и брать себе их фамилии. От них и пошли агрыжане. Или агрыжанские татары, которые наполовину индусы.
Лена расхохоталась. Как Диник сказал про тётку? Огрызается и обижается. Агрыжанская индейка! В точку! Александра Антоновна тоже рассмеялась и подтвердила, что да, Руза как раз из них по отцовской линии. А Марина? Выходит, и Марина тоже.
Лена подумала о верблюде, об Индийском подворье за тёткиным окном. Отвела в сторону штору и посмотрела на унылый замок пастората. Сказала, что не понимает, откуда оно берётся и, главное, зачем это происходит, почему.
– Ну как же, мы сохраняем, – всплеснула руками Александра Антоновна.
– Что сохраняете?
Александра Антоновна уставилась на Лену так, будто ответить на её вопиющее невежество просто нечего.
– Я серьёзно, зачем? Послушать про старые времена интересно, но эти истории вроде сказочек. Или кино – посмотрели и забыли, – объяснила Лена. – Мы ведь сейчас живём, а не тогда. Надо думать о будущем, оно важнее всего. Не обижайтесь, пожалуйста.
– Не буду, – улыбнулась Александра Антоновна. – И огрызаться не буду.
Она закрыла коробку с распятием, убрала её в шкаф и повернулась к Лене:
– Вы очень юная девушка, подобное отношение к миру для вас естественно и разумно. Но подумайте, откуда возникает будущее, если не из прошлого. И почему вы пришли сюда с вопросами.
Лена не собиралась, но попробовала снова, раз уж оказалась поблизости.
И дом позволил войти.
Теперь она стояла на шахматной плитке, в одной руке зажимала баночку из-под детского питания, которую напоследок получила от Александры Антоновны («У вас кожа растрескалась от вчерашнего ветра, возьмите мазь. Я Рузе такую давала для Марины. Очень хорошая, не сомневайтесь, мы все здесь кое-что умеем»), а другая Ленина рука тянулась к чугунным драконам на перилах. Гибкие шеи, точёные головы, длинные языки – совершенство. Они приглашали Лену, обещали чудеса. Давай же, иди.
– Давай же! – позвали сверху.
Лена запрокинула голову и будто заглянула в колодец. Вернее – выглянула с его дна.
Резные ступени уходили далеко вверх, и оттуда, с высоты нескольких пролётов, смотрела девочка. Она перегнулась через перила, тёмные волосы, сегодня распущенные, свесились длинными густыми прядями, скрывая лицо, но Лена была уверена – это она, голодная девочка. Надо же, не хихикает, снизошла до разговора. Если два слова можно считать разговором.
Они смотрели друг на друга несколько секунд. Лена не спешила. Стоит ли связываться? Но когда девочка нетерпеливо тряхнула волосами и скрылась, отойдя от перил, Лена сорвалась с места. Она не успела сообразить, что к чему, ноги сами понесли вперёд. По резным ступеням, выше и выше. До колотья в боку и сиплого свиста в груди. Только успеть, не упустить! И она успела.
– Этот дом построил мой дед, – сказала голодная девочка, стоя к Лене спиной. – И не только этот. Дом с арками, индийский, особняки на Красном канале. Персы платили, а он руководил.
Лена подумала, что многочисленные приставки «пра» перед словом «дед» она опустила для краткости.
– Знаешь, где мы? – спросила девочка, поворачивая к Лене бледное остренькое личико.
– Где?
– В Доме Наследницы. Так его называли. Я хожу куда хочу, но люблю наблюдать за людьми отсюда, с высоты. Для этого и сделали башенку.
Лена огляделась. Небольшая круглая комната, пустая, загаженная птицами и заросшая паутиной. А то, что она сначала приняла за серые стены, – сильно замызганные панорамные окна от пола до потолка.
– Так не видно же ничего, – сказала Лена с сомнением.
– Просто ты не умеешь, не можешь разглядеть.
– А ты можешь?
– Я – да.
Ну вот, опять. Лена порядком устала от высокомерного тона местных, да и не было здесь ничего особенного, драконы обманули. Жалкая комнатушка, горькое разочарование.
– Рада за тебя, – буркнула Лена. – Это, наверное, так же увлекательно, как уходить в сундук. Я восхищена, но спешу. Пока.
– Почему ты злишься?
– А почему ты такая самодовольная?
– Разве?
Лена не ответила. Выдержала многозначительную паузу, скрестив руки под грудью на манер тёти Рузы. Конечно, немного мешала баночка с мазью и не было у Лены ни тёткиных внушительных форм, ни царственной осанки, но она старалась изобразить хотя бы ту же тонкую змеистую улыбочку, полную презрения.
– Похоже, – прыснула голодная девочка. – Ты ещё брови сведи и прищурься.
– Не получится, у меня столько бровей нет, – неожиданно для себя усмехнулась Лена.
– А мы нарисуем. Я тут рисовала, знаешь? Тогда, давно. Много света, хорошо для акварелей.
– Зачем ты мне это говоришь?
Девочка на секунду задумалась.
– Наверное, потому, что тебе интересно. Я сначала подумала, что интересно будет твоему брату, он маленький, маленькие – любопытные. Но кот и немецкая бабушка ему нравятся больше, чем двери. Он не хочет их открывать. И ваша… женщина, которая с вами, слишком занята своими переживаниями, не обращает внимания. Хотя они могли бы, они тоже на этой стороне. А ты открываешь и смотришь.
– То есть я замечаю странности только потому, что… замечаю странности? Я не избранная?
– Избранная? – удивилась девочка.
Лена смутилась:
– Ну это же известный сюжет. Несчастная сиротка попадает в необычное место, у неё появляются магические способности, потом выясняется, что она избранная и должна всех спасти.