Генри с интересом рассматривает фотографии, то приближая их к глазам, то отводя на расстояние вытянутой руки:
— Да, этот человек похож на меня. Надо же, какие бывают совпадения. Но вынужден вас огорчить, полковник Шварц: к сожалению, это не я. К сожалению, так как хотел бы быть таким молодым.
Шварц смеется:
— Хорошая школа, наша. Вы почитайте личное дело Иванова. Только без последней страницы. Очень занимательная жизнь, на мой взгляд.
Передает Генри папку.
Генри со скучающим видом листает страницы. Через некоторое время:
— Да, занимательно. Как это вам удалось из парня, смотревшего на весь мир разинув рот, сделать хладнокровного убийцу. Впрочем, это, вероятно, умеет делать каждая спецслужба.
Закрывает папку, не взглянув на последние страницы. Возвращает Шварцу:
— Не так интересно, как вам кажется.
— Ну, хватит, Иван, играть в непонятку. У меня предложение: ты снова возвращаешься на службу. Нам сейчас нужен опытный агент для работы в Европе. И ты для этого идеально подходишь. Советую согласиться, условия будут максимально выгодные из разрешенных у нас. И никакого непосредственного начальства над головой.
— Если вы ко мне, то мне по-прежнему ничего не понятно. А если вы обращаетесь к Ивану… как там его?.. То я бы на его месте не согласился. Не вижу, для чего это ему. Думаю, что за эти годы он достиг условий лучших, чем вы можете ему предложить.
— Иван, мое терпение не безгранично. Вспомни хотя бы, сколько для тебя сделала страна. Из неотесанного оболтуса тебя превратили в уверенного современного человека. Хотя бы из благодарности нужно что-то делать и для страны.
— Если вы обращаетесь к этому Ивану, думаю, он ответил бы, что полностью отдал свой долг за те годы, когда работал на вас. Чему вы его научили? Стрелять, убивать людей одним ударом? Прятаться? И все? А потом, когда испугались американцев, вышвырнули его из страны, сунув подачку, на которую он, вероятно, смог бы прожить целых полгода в Европе. И это за четыре года работы на вас.
— Мы сделали все, что смогли. Американцы были очень разъярены, что во время ликвидации семи террористов погиб и их агент, которого они с таким трудом внедрили к террористам. Нам пришлось заявить, что ты убит. Если бы оставили в штате, они узнали бы раньше чем через неделю. Нам ничего не оставалось делать, кроме как выдворить тебя из страны, имитировав твою гибель.
— Не думаю, что эти резоны могли бы успокоить вашего Ивана. Впрочем, мне-то какое до всего этого дело? Это ваши внутренние проблемы. Только интересно, удалось ли вам потом связаться с вашим Иваном?
— Да, удалось. Вот, сижу напротив него.
Генри удивленно оглядывается вокруг:
— Странно, а я его не вижу. Где он прячется?
Шварц несколько принужденно смеется:
— Да, много времени приходится на тебя тратить. Для информации: отпечатки твоих пальцев тоже хранятся в деле. Так что перестань морочить мне голову. Учти, если ты не согласишься, Генри Полонскому навсегда будет закрыт въезд в Израиль. Как минимум. Это уже решено начальством. И мы вежливо попросим его выехать из Израиля в течение двадцати четырех часов. Учти также, что некоторые твои данные будут переданы американцам и немцам. Думаю, твоей вольной жизни сразу придет конец.
— Не пугай. Никаким американцам ни ты, ни твоя контора меня не передадут. Прекрасно знаете, что они выкачают из меня всю имеющуюся у меня информацию. В том числе об имитации моей гибели и вашем многолетнем обмане. А Германия? Что ж, она совершенно официально признала меня Генри Полонски. Для меня в этом нет проблемы. Относительно моего выезда из Израиля. Согласен. Но только через сорок восемь часов. Советую согласиться, чтобы не было никому ненужного скандала.
Шварц, после непродолжительного раздумья:
— Хорошо, согласен. Но помни, если надумаешь работать на нас, двери долго будут открыты. Машина ждет тебя.
Отвезут, как обещали.
— Спасибо. Сам доберусь.
13:00. Салон в квартире Лолы.
Оксана, входящему Генри:
— Наконец ты вернулся. Мы уже начали волноваться.
— Что они вас спрашивали, почему меня не вызвали?
— Думаю, Лола, тебя и не вызовут. В газетах есть что-нибудь об инциденте?
— Нет, ничего нет.
— И не будет. Их этот инцидент интересовал только с одной точки зрения: не нужно было мне сопротивляться, лучше бы отдал бумажник, всем было бы спокойнее.
Оксана, возмущенно:
— Ну да! Еще чего? Сдаваться всякой мрази?
Генри, улыбается:
— Ты у нас такая храбрая. Я просто любуюсь тобой. Да, завтра я улетаю. Поедешь со мной?
— Как? Почему? Конечно, поеду. Но почему?
— Что? Выдворяют? За то, что сопротивлялся и надавал этим бандитам по шее? Они что, не пришли в себя?
— Нет, с ними, кажется, все нормально. По крайней мере о них мне ничего не говорили, но предложили покинуть страну. Наверное, мешаю в чем-то.
— Ну нет, я это так не оставлю. Просто безобразие. Я имею право пригласить в гости любого человека. Посоветуюсь со своим юристом, как нужно действовать.
— Очень прошу, не начинайте ничего. Это не по юридической линии. Ничего вы не сделаете.
— Нет, Генри, это уже удар по моим правам. Не мешайте мне.
Генри пожал плечами. Промолчал.
15:00. Там же.
Лола, досадливо:
— Сейчас Рива приедет. Звонила мне перед обедом, я ей рассказала об инциденте в воскресенье, о том, что тебя, Генри, куда-то вызывали и требуют, чтобы ты покинул Израиль. Сейчас налетит на нас всех.
Звонок в дверь. Оксана только промолвила:
— Ты как в воду смотрела.
Лола идет к двери, на ходу: — Что я, не знаю ее, что ли.
Рива, только войдя в салон:
— Безобразие. Мало того, что бандиты спокойно гуляют по столице, так и честных гостей выпроваживают. Рассказывайте в деталях.
Оксана и Лола наперебой выкладывают Риве подробности. Генри молчит.
Рива поворачивается к Генри:
— А ты что скажешь?
Генри пожимает плечами, безнадежно:
— Рива, не вмешивались бы вы, ни к чему хорошему это не приведет.
— Как я могу не вмешиваться? Обеих моих внучек обижают. А я должна смотреть на это и не вмешиваться? Так не пойдет.
Набирает номер телефона:
— Петер?.. Да, это я, Рива. Кто у нас сейчас в конторе реально руководит делами?.. Зачем? Нужно. Тут обеих моих внучек обижают, и контора в этом замешана… Макс?.. Спасибо. Помню я его, хороший мальчик был, только по садам любил лазить по чужим. А телефон ты его знаешь?.. Да, прекрасно, я записала.
Еще один звонок.
— Да, нужен… По личному делу… Ты у меня поговори еще. Соединяй немедленно.
— Макс, это Рива. Помнишь меня? Да, да. Запиши там меня на прием, а то ведь к тебе и не пропустят просто так… Зачем? Приеду — скажу… Когда? Да хоть сейчас. Я через полчаса у тебя буду… Да не пугайся ты так. Я что, такая страшная? Пока… Так, я поехала, через час вернусь.
Уходит.
Все трое переглянулись. Генри, неопределенно:
— Да, наломает сейчас дров ваша бабушка.
Лола, с горечью:
— Умеет она это. Ничего не поделаешь, чем старше, тем решительнее становится.
16:00. Контора, кабинет полковника Шварца.
Полковник сидит за массивным столом. Поднимает тихо звякнувший телефон:
— Да, пропустите, назначено этой даме.
Тихо, почти про себя:
— Господи, дай мне сил!
Стремительно входит Рива:
— Здравствуй, Максик! Давно не виделись.
— Да, давно ты меня не навещала, Рива. Что, опять кто-то вмешивается в дела Лолы?
— Не делай вид, Макс, что ты не знаешь, зачем я пришла. Почему обеих моих внучек обижаешь?
— И в мыслях не было обидеть твоих внучек. Что случилось?
— Ты же знаешь, что в четверг мою Лолу чуть не убили. Только не ври, что не знаешь. Все вы знаете. Хорошо, жених Оксаны заступился. Так ты его теперь за это выгоняешь из Израиля? В кои-то веки Оксана приехала к нам, а теперь должна убегать?
— Обожди, Рива, обожди. Совсем не за это предписано господину Полонски покинуть Израиль. Честное слово, не за это.
— А за что? Что он тут мог успеть натворить? Я же знаю почти каждый его шаг. И Лола, и Оксана от меня тайн не имеют. Попробовали бы! Сидит в мошаве у Лолы, спокойно приводит сад в порядок, а вы его депортируете!
— Не депортируем. Он сам любезно согласился уехать завтра поздно вечером.
— Ты мне сказки не рассказывай. Знаю я вашу «любезность». Скажи четко, за что?
— Не могу, Рива. Не имею права.
— Макс, я тоже, может быть, не имела права смолчать и не рассказать твоей маме, как ты лазишь ко мне в сад за манго. Или ты забыл?
— Господи, Рива, и ты все еще помнишь детские проказы? Не мог я не лазить. У нас тоже росли манговые деревья, но в соседнем саду все вкуснее. Ты же понимаешь?
— Я все понимаю, не понимаю только, почему ты не хочешь мне рассказать о Генри. Что, за ним что-то числится? Бедная Оксана, как ей всегда не везет. Такой мужчина симпатичный.
Макс выключил какую-то кнопку. Понизил голос:
— Только никому, Рива. Понимаешь, этот Генри… на самом деле его совсем по-другому зовут, наш человек. Был… после репатриации из России. Выполнял деликатные задания в Европе, иногда в Сирии и Ливане. Мы его по традиции называли «Одинокий волк». Он, как и предыдущий, предпочитал работать в одиночку. Потом мы были вынуждены отпустить его в Европу. Что он там делал эти семь лет, я не знаю, но вряд ли это был простой бизнес. Он же ничего, кроме как выполнять задания, не умеет. Мы случайно узнали, по инциденту в воскресенье, что он в Израиле, попросили помочь в наших делах. Но он отказался. И у нас решили, что не следует ему оставаться в Израиле. Он с этим решением согласился. Так что никого из твоих внучек обижать я не собирался.
— Поклянись, Макс, что не врешь. И не утаиваешь самое важное. Памятью матери поклянись.
— Ну что ты, Рива, не буду я клясться ее именем. Но поверь, все это чистая правда. И ничего больше я тебе не могу сказать, извини.