, такой Фома неверующий. Что ты вовсе не веришь в Господа.
Остальные мальчишки хихикали, но в то же время были обеспокоены и расстроены. Чудо бы их повеселило.
Не ведая о брошенном Кеннетом вызове, Куиллиам осторожно спускался к бухте. Утёс был крутой, и было бы глупо рисковать, поспешив. Так что он всё ещё находился высоко, и с высоты птичьего полёта прекрасно разглядел тот момент, когда Юан поддался на подначивания Кеннета.
Юан просто пошёл по каменистому берегу, покрытому пеной, и вышел на открытую воду.
Море поглотило его.
У Кеннета отвисла челюсть. Он выбросил вперёд руку, словно пытаясь остановить время и повернуть его вспять. Мимо него промчался Лаклан и бросился в море, и Кеннет сделал ещё одно бессмысленное движение другой рукой.
– Я не думал, что он это сделает! – в седьмой раз визжал Кеннет, когда Джон и Куилл кубарем скатились со скалы. – Я не думал!..
Поднялась громадная седьмая волна, и они увидели, как Юан висит, раскинув руки, в прозрачной воде. Потом он снова скрылся, а холод большой волны захлестнул их до бёдер, так что младшие пошатнулись. Он был сокрушительный, этот холод. Мускулы их ног онемели, а с ними и мозги. Мальчишки просто таращились на впадину за валом: сверкающее углубление – пустое, пустое.
Лаклан вынырнул – один. Он огляделся по сторонам, никого не увидел, перевернулся и снова нырнул, взбивая ногами невесомую пену. Когда он снова появился, за шиворот он держал Юана.
Лаклан замер на воде, глядя в сторону берега, прямо как тюлени на пляже в деревне. Он не пытался плыть к ним. Юан заморгал и начал трепыхаться, но Лаклан взял его за лицо и резко велел:
– Смирно будь.
Он считал волны. Когда, оглянувшись через плечо, Лаклан увидел огромный поднимающийся гребень, напоминающий хребет кита, он позволил ему подбросить их с Юаном к Стаку. Любое встречное течение или волна насмерть разбили бы их о скалы.
Но их выбросило на уступ, и волна выскользнула из-под них, оставляя лежать как многоногую и многорукую вздрагивающую от холода морскую звезду.
Юан наконец расплакался – но не из-за Кеннета и даже не из-за испуга или холода, нет. Из-за того, что у него не вышло пройтись по воде.
Кеннет был в ужасе.
– О чём он думал? Идиот! Дурень! Олух! Сыр у него вместо мозгов, что ли? – Он ни на миг не воображал, что Маленький Ангел примет его вызов – поверит хоть на миг, что такое возможно – осмелится быть таким глупым. – Я просто дразнил его! Просто шутил!
Просто пытался заставить ребёнка плакать и унижаться.
И Лаклан туда же! Бедный Кеннет: замешательство уселось на него, как мокрая овца, и выдавило из него весь воздух.
Что до Лаклана, так если бы у мальчишек были хвосты, он бы вилял своим. Он был героем. Куилл выдал бы ему золотой соверен (если бы он у него хоть когда-нибудь был). Всем, за исключением Кеннета, не терпелось вернуться в Хижину и рассказать, что сделал Лаклан.
– Нельзя рассказывать, – сказала Джон. Она мотнула головой в сторону Юана – что-то лопочущего, дрожащего и несчастного. – Бедняжка. Ему и без того худо – зачем рассказывать взрослым и большим мальчишкам, что он пытался сотворить чудо?
Она была права. Невозможно было рассказать о произошедшем, не добавив Юану страданий и унижения – и не навлекая гнев взрослых на всех причастных.
Так что, вернувшись в пещеру, они рассказали, будто Юан свалился в воду, пытаясь вытащить на берег кусок плавника для плота мистера Дона, а Лаклан прыгнул следом и спас его. Всплеск восклицаний, радостного свиста и восхищённого бормотания отвлёк внимание от Юана, так что ему и не пришлось ничего говорить.
Обоих пловцов раздели и растёрли шерстяными шапками, чтобы согреть. Остальные парнишки одолжили им на время разное рваньё.
«Пастор» Кейн поднялся с места.
– Давайте поблагодарим Господа, – сказал он своим мрачным раскатистым голосом, будто уделённое одетому в лохмотья Лаклану внимание его возмутило.
У Куилла всё ещё кружилась голова от облегчения.
– Да, но и Лаклана давайте поблагодарим тоже! – громко заявил он. – Я считаю, что теперь Королём Олушей должен быть он! – По пещере прокатились возгласы одобрения. Кейн посмотрел на него сердито.
На лбу у Лаклана обычно всегда были морщинки, будто он всё время хмурился, даже когда улыбался; от этого он становился похожим на маленького старичка. Сейчас всё его лицо сияло; он булькнул от смеха и исполнил небольшой танец (и не просто для того, чтоб согреться).
– Во имя всех рыб в море, я обожаю это место! – сказал он.
Куилл не сразу понял, что Лаклан имел в виду Стак. Он имел в виду Стак Воина – эту угольно-чёрную каменюку, на которой они застряли, думается, до самой смерти; вдали от людей, вдали от своих собак, от своих постелей, и овсянки, и наделов, и всего весёлого. И всё же вечно хмурый Лаклан был таким счастливым, каким никто и никогда его не видел.
Изгнанник
Олуши улетали. Это были именно те олуши, ради которых они и приплыли на Стак. Теперь каждый день всё новые семейства олуш поднимались со скал, как осыпающиеся со стены хлопья белой краски, и ветер сдувал их в открытое море. Они не возвращались. Зимы олуши проводили в море. В отличие от птицеловов, они могли покинуть Стак, когда им заблагорассудится. Без них скалы становились чернее и мрачнее. Вид улетающих птиц только усиливал ощущение абсолютной покинутости.
Каждый день вдруг сделался днём отдохновения.
«Пастор» заявил, что все должны прекратить промысел и посвящать каждый час бодрствования молитвам, пению гимнов и очищению душ от всего дурного. Он лично взял на себя ответственность привести их к душеспасению.
Донал Дон издал резкий – и редкий – смешок, похожий на гогот, и неверяще потряс головой. Мистер Фаррисс застонал и отвернулся лицом к стене. Мальчишки, конечно, восприняли это как благо – теперь можно не покидать пещеру. Погода перестала быть дружелюбной. На выходе из Хижины их неизменно подстерегал холодный ветер. Промокшая под дождём одежда без лучей тёплого солнца сохла неохотно.
Они начали смахивать на переживших войну или кораблекрушение – осунувшиеся, со впавшими глазами. Они сидели, ковыряя корочки болячек на коленках, меряясь синяками, втирая птичье масло в царапины и ссадины в надежде, что это поможет им не загноиться.
«Неужели никто не станет спорить?» – подумал Куилл. Это было безумие. Птиц скоро не будет. Нужно продолжать работать, пока только можно. Нужно чинить некоторые клейты. Строить плот мистера Дона. Он был прав! Дон был прав! На плоту можно переправиться на Боререй! Там была парочка бесхозных пастушьих лачуг – и овцы! – и торф, который можно выкапывать и жечь, чтобы согреться. Может, там так же пусто и безжизненно, как на Стаке Воина, но его округлые контуры обещали покой и удобство по сравнению с этой грубой рогатой скалой.
Главной причиной, по которой Куилл чувствовал отвращение при мысли о полных молитв вместо трудов днях, была перспектива безделия. Он наклонился к Мурдо и прошептал:
– Нам нужно быть чем-то занятыми, друг. Важно оставаться занятым, понятно?
Им нужно было проводить время, чтобы Время действительно проходило. Иначе… иначе все они замрут и усядутся, беспомощно сложив руки, а дальше только смерть. Людям лучше быть занятыми. Так Мурдина Галлоуэй сказала.
Куилл поднялся.
– Нельзя бросать работу.
Все повернули головы и уставились на него. Даже мистер Фаррисс, лежавший клубочком, распрямился. Куилл засунул руки поглубже в карманы, словно они сказали достаточно и теперь искали укрытия. Когда никто не заговорил, он почувствовал, что необходимо продолжить.
– Почему Господь дал нам ноги, как у птиц, и сделал нас сметливыми, если хотел, чтобы мы сидели сиднем и ничего не делали? Может, это испытание! Нашей сметлив… ливости. – Он снова сделал паузу, окунувшись в тишину и почувствовав её сырость. – В общем, нам надо чем-то заниматься. Вот как я думаю. Моя ма говорит, бездельникам Дьявол работёнку подкидывает.
Коул Кейн был шокирован, что кто-то осмелился ему прекословить, и никак не мог найтись, что ответить, поэтому решил просто сделать вид, будто его тошнит – у него была специальная мина на такие случаи. Наконец он выдавил:
– Ло! Мальчонка Куиллиам заговорил! ВЕЛИКИМИ СЛОВАМИ.
И Куилл понял: Кейн понятия не имеет, что такое «сметливый» – и это оказалось весьма отрадно. Это был первый раз, когда Куилл знал что-то, чего не знал взрослый: «сметливость». В тот же самый миг его пальцы, нервно стискивающие бесполезный погнутый гвоздь в кармане, подсказали, что этот гвоздь вовсе не бесполезен – из него может получиться отличный рыболовный крючок, если у них закончится птичье мясо. Очень сметливая мысль.
Нельзя сказать, что мнение Куилла изменило хоть что-то. Как и мнения Донала Дона или мистера Фаррисса, которые были согласны с Куиллом и каждый день продолжали выходить на Стак: Дон – искать плавник, Фаррисс – пытаясь вырваться от собственных тревог, словно пёс, пытающийся убежать от собственных блох.
– Ну что? Кто пойдёт поработать? – прорычал мистер Дон и вышел из пещеры с седлом и верёвкой. Но мальчишки остались сидеть. Коул Кейн сказал им, что на Стаке Воина теперь каждый день – день отдохновения, и если они станут работать в такой день, то будут «обречены на вечные муки». Эти слова звучали достаточно пугающе, чтобы держать их во власти напыщенного невежественного человека, которого они не любили и не уважали. Куилл попытался встать, но Мурдо потянул его назад – то ли чтобы спасти его от мук, то ли, что более вероятно, чтобы Куилл прекратил предавать друзей, предпочитавших не работать.
– Нам нужно чем-то заниматься, – прошипел Куилл. – Нам нужны птицы! Ты с голоду помереть хочешь, друг?
Его услышал Кеннет.
– Ха, если у нас закончится еда, я стану есть мелюзгу. – И мотнул своей скошенной челюстью в сторону Дейви, облизнулся и захохотал.