Некоторое время «пастор» выслушивал их исповеди, по двое, перед клейтом-алтарём снаружи. Когда, на его вкус, там стало слишком холодно, он выгнал всех из пещеры и заставил стоять на промозглом ветру и ждать, пока он допросит каждого мальчишку по очереди. Работа согревает, но просто стоять и ничего не делать зверски холодно.
Даже когда Дон и Фаррисс возвращались с охоты, вскоре они покидали пещеру – уже не покурить на пару трубочку табака, потому что табак весь вышел, а просто оказаться где-то, где нет мальчишек и можно не видеть Кейна.
Так что тем вечером, когда Коул Кейн наконец явил скрывающегося внутри него демона, ни одного из мужчин поблизости не оказалось.
– Я слыхал, среди нас находится тот, кто не верует, – объявил он под бурление в котелке умоляющего быть съеденным ужина.
Юан, уткнувшийся лицом в колени, поднял голову, охваченный паникой, но обвинение было предъявлено не ему. Не неспособность Юана ходить по воде так ужаснула Коула Кейна.
– Здесь есть кое-кто, кто не верует, что настал конец света! Кое-кто, кто погряз в чёрной пучине порока и полон непотребных мыслей. Кое-кто, чья чёрная душа обуглена колдовством.
Это привлекло всеобщее внимание. Даже Куиллиаму стало интересно, кто из них признался на исповеди в «колдовстве».
Ему и в голову не пришло, что это может быть он сам.
– Дейви говорит, что видел, как этот мальчишка «разговаривал с морской ведьмой у воды», – взревел Коул Кейн.
Дейви разинул рот. Он перевёл взгляд с Куилла на «пастора» и обратно.
– Я только сказал… В этом не было ничего дурного! Я только сказал, Куилл – вот тебе крест, чтоб мне умереть! Я сказал, в том, как птица к тебе прижималась, не было ничего дурного!
– Ничего дурного, значит, дитя, в том, чтобы общаться с призраками и демонами? – переспросил Кейн. Дейви что-то забормотал, заикаясь, в попытке исправить недоразумение, но «пастор» вооружился своей властью, как кузнец вооружается молотом. Он ткнул пальцем в Куилла. – И это ещё не всё. Встань, неотёсанный мальчишка. Мало того, что ты водишься с морской ведьмой, так Кеннет ещё и сообщает мне, что ты «занимался грехами плоти» с племянницей мистера Фаррисса.
– Это ложь!
Некоторые ахнули (в основном из-за того, что Кейн так открыто выдаёт сказанные ему наедине секреты). Кеннет прыснул.
– А теперь ты подстрекаешь пареньков нарушить мои заповеди и работать в день отдохновения!
Он так описывал Куилла, будто тот был воплощением всех грехов, неповиновения и колдовства.
Куилл думал, что все засмеются – что хоть кто-то – кто-нибудь – засмеётся. Но никто не засмеялся. Они просто смотрели на него: со страхом и недоверием.
Потом Кеннет подобрал гальку и бросил его в Куилла. Мурдо разъярённо поднялся со своего места, но «пастор» положил благословляющую руку Кеннету на голову и погладил его по волосам.
– Вот так, паренёк. Нельзя позволять колдуну ни осквернять наше гнездо, ни замутнять разум.
И Кейн тоже подобрал камешек и швырнул его – не так метко, как Кеннет, но явно приглашая всех остальных следовать его примеру. Нерешительно, неуверенно мальчишки стали искать вокруг себя камни.
– Правильно, пареньки. Господь велит нам изгонять демонов во имя Его. Давайте изгоним демона Куиллиама во Тьму Кромешную.
Бывает подходящее для споров, объяснений, возражений время: но не в этот раз. Куилл вышел из пещеры, даже не захватив шапку.
Никто, обладающий хоть толикой здравого смысла, не передвигается по скалам в темноте. Но Куилл так и сделал. Он соскальзывал и скатывался вниз, надеясь встретить Фаррисса или Дона и взмолиться о помощи. Но их нигде не было видно. Небо усеивали птицы – какой-то скрытный и пугливый род, прилетавший домой лишь после заката. Они с такой скоростью стремились к берегу, что казалось, будто они хотят убиться о скалы все скопом. Три или четыре раза одна из них пролетала так близко от Куилла, что ему казалось, будто она в него врезалась – так громко шелестели в ушах птичьи крылья.
Куилл, столь же скрытно и пугливо, устремился в собственную нору – решил добраться до Нижней Хижины, спрятаться от луны, хоть всё, что он мог видеть во владениях Ночи, была лишь зубчатая металлическая поверхность моря, раскинувшегося далеко внизу. Всё остальное казалось чёрной массой пустоты. Он не мог даже разглядеть скалу, по которой спускался – посмотреть, что за выступы и зазубрины наносили ему столько ссадин, синяков и порезов.
Было безумием полагать, будто он сможет отыскать Нижнюю Хижину в темноте. Уже через несколько минут Куилл потерялся. Через час он так перенапряг мышцы рук, что ладони подпрыгивали, как лягушки; он улёгся плашмя на каком-то уступе, чувствуя, как они дёргаются и скребут по высохшему птичьему помёту, сведённые судорогой, и не веря, что это вообще его ладони. Он ничего не мог контролировать – ни руки, ни чего-то другое. Каким-то образом он превратился в Колдуна Куилла, одержимого демонами. Он даже ощущал этих демонов внутри – словно горящий в животе дёрн: Ярость, Ненависть, желание засунуть Коула Кейна в его собственный церковный колокол и колотить и колотить по нему лопатой, пока рот Кейна не лишится зубов, шотландка – тартана, а ничтожная обвислая рожа – самодовольства…
Куилл пожалел, что оставил свою шерстяную шапку: у него не было ничего мягкого, чтобы подложить под лицо. Он начал думать, что ещё он оставил – худшим страхом, пришедшим на ум последним, было оставить Мурдину.
В Хижине она являлась к нему по его зову, но если она явится сегодня, Куилла она там не найдёт. И вовсе она не ведьма, не ведьма, не ведьма, никакая не ведьма! Есть люди, которые умеют делать кролика из связанного узелками платка, чтобы потешить детишек. Куилл мог делать Мурдину из воспоминаний, воображения и мягкости свёрнутой куртки. Но теперь он изгнан, презираем и одинок. Может, даже Мурдина станет сторониться его, поверив в лицемерное враньё Коула Кейна. По крайней мере, Бог не слышал ничего из происходящего на Стаке. Бога бы он своей злобной околесицей не одурачил.
Куилл понимал теперь, как Фернок Мор, овцекрад, чувствовал себя, когда его обрекли на вечное одиночество, высадив из лодки на Стак и оставив здесь до конца его дней. Теперь Куилл понимал, что заставило вора броситься в море и плыть за лодкой, умоляя о пощаде.
Луна клонилась к горизонту. Дорожка лунного света таяла. Скоро Куилл погрузится в полную тьму. И ему тоже захотелось крикнуть луне: «Подожди! Останься! Я изменюсь! Я исправлюсь! Я ничего не сделал!»
А в следующий миг он уже тонул в черноте.
С первым проблеском рассвета он проснулся – одеревеневший, как плавник. Грудная клетка так онемела от холода, что он с трудом мог вдохнуть. Блуждая в темноте, он сбился с пути примерно на милю. На поиски Нижней Хижины у него ушло несколько часов лазания по скалам. Не раз на него набрасывались черноспинные чайки с клювами острыми, как разделочные ножи. Ветер переменился, на горизонте снопами плесневелой ржи начал собираться дождь.
– Я ничего не сделал! Ничего не делал! – закричал Куилл окружившим его штормовым тучам. Тучи безмолвствовали, лишь уронили на него первые капли дождя – будто плюнули.
Даже море было настроено враждебно к водящемуся с ведьмами Куиллиаму: волны шипели. Температура падала. Дождь пролился на жгущие нутро Куилла угольки гнева, но он был этому не рад: вперёд его вела лишь Ярость.
К тому времени, как он нашёл Нижнюю Хижину, всю его плоть сотрясало от холода. У входа рядком лежали, разлагаясь, мёртвые красные медузы – жуткое приветствие специально для него. Кроме них до самого края мира во все стороны всё было бесцветным.
Час за часом он наблюдал, как дождь стеной льётся на море. К полудню сгустилась тьма. К полуночи тьма сделалась стигийской.
Следующее утро Куилл провёл, нагромождая камни у входа в пещеру, чтобы защититься от ветра. Он прекрасно понимал, что без огня скоро погибнет. Глупыши улетали в море. Олуши пропали. Кладовые Килды истощались. Скоро у Воина не останется в карманах ни крошки еды для детей Хирты. Но пока что у Куилла под рукой был наполовину заполненный клейт, из которого он принёс в пещеру полдюжины птиц. Он думал, что от испуга и злости его желудок съёжился, но от тяжёлой работы голод вновь прокрался в его тело. Первого сушёного тупика он сожрал так, будто это правая рука Кейна и это его плоть он рвёт зубами. Потом съел второго, смакуя каждый кусочек.
Где-то внутри скалы завели свою потустороннюю песню буревестники. Жутковатая это была мелодия. «Словно феи прядут золото под землёй», – сказала Мурдина, впервые услышав её. Куилл повторил эти слова вслух – «Феи прядут золото под землёй!» – и почувствовал, что снова может вдохнуть. В пещере было так холодно, что когда он выдыхал, изо рта вырывался белый пар.
Он захотел пить и высосал из своей одежды дождевую воду, размышляя, как он сможет собрать достаточно воды, если у него нет котелка. Неужели придётся оставить снаружи что-то из одежды, чтобы она намокла, а потом обсасывать её досуха? Нет, он не мог пожертвовать ни одним предметом. Если он когда-нибудь снова почувствует тепло (сказал Куилл себе) – то случится это от воспаления лёгких или если молния ударит его промеж лопаток.
На каменистой площадке у входа были ямы и неровности, но он не осмеливался пить из них, боясь, что заполнило их море, а не дождь. От солёной воды жажда только усилится. От солёной воды мозги замаринуются, и он станет безумным. При мысли об этом в мозг подобно солёной воде начала просачиваться истерия, отчего зрение помутилось, а голова закружилась. Он боялся, что уже стал безумен.
Послышалось какое-то шлёпанье, и что-то – довольно массивное, заслонившее собой солнечный свет, – промелькнуло у устья пещеры. Куилл попятился, углубляясь в пещеру, чувствуя под ладонями гравий и морских слизней. Что это было? Водяной ударил чешуйчатым хвостом по гладким камням? Сине-зелёный люд, сотворённый из сине-зелёной морской воды, обретает плоть на причале, истекая солёным потом? Куилл стукнулся головой о низко нависающий каменный потолок.