– Он собирается взять плот! – внезапно осенило Куилла. – Беги назад в Хижину, друг! Приведи остальных!
Мурдо и не подумал его слушаться.
– Сам приведи, – вот и был весь его ответ. Ничто не могло заставить его отступиться от спасательной миссии.
Так что Куилл повернулся и пустился в непростой путь назад в Среднюю Хижину, неся в стиснутых зубах новость: «Коул Кейн собирается украсть плот! И Джон с ним!»
Птицеловы поднялись как один и разгневанным роем последовали за Куиллом. Только Доналу Дону было не под силу спуститься. Держа на весу сломанную руку, он стоял у входа в пещеру, наблюдая, как они уходят, и сыпал проклятиями.
– Джон? – позвал Мурдо.
Если она и услышала, то виду не подала.
День стал совсем прекрасным: безветренным и свежим. Низкое солнце серебрило мокрые скалы. Плот был привязан к огромным валунам, скатившимся по склонам из-за штормов и землетрясений и нагромоздившимся у основания. Эта бухта так приглянулась Дону для постройки плота, потому что отсюда до Боререя было ближе всего. Остров, казалось, совсем недалеко, руку протяни и дотронешься: клин серого камня и изумрудно-зелёной травы. Над ним кружила россыпь чаек, паривших в восходящих потоках воздуха.
– Джон, ты чего делаешь? – крикнул Мурдо. – Не ходи с ним!
Она даже не оглянулась.
Вместо неё ответил Кейн.
– Господь велел нам переправляться.
– Переправляться? Куда? Ну и ладно, вперёд. Только от Джон отстаньте. Вы её ударили? Вы её бьёте?
– Что за трепливый мальчишка. Можешь сказать остальным, что я рискую своей жизнью ради них. Ради их блага. Ради общего блага. Мы обоснуемся в домике отшельника на Боререе и станем молиться о спасении, как делали праведники в стародавние времена.
– Джон, ты по доброй воле идёшь? – спросил Мурдо.
Наконец Джон взглянула на него – мимолётно, украдкой. Под глазами у неё красовались синяки, так что прочесть её взгляд было сложно. Она поглядела Мурдо за спину и, должно быть, увидела, что остальные спускаются к бухте. Казалось, это заставило её поторопиться.
– Да, – сказала она. Мурдо схватил её за руку, но она вырвалась и поспешила помочь Кейну подтащить плот к краю площадки. Плот на миг завис, покачиваясь на кромке берега, а потом с шумом плюхнулся в воду, погружаясь и снова всплывая. Пара кусков дерева отвалилась и уплыла прочь.
– Ты ж утонешь! – закричал Мурдо. – Дай я поплыву вместо тебя!
Джон фыркнула.
– Хорошенькая же из тебя получится жена для пастора.
Мурдо лишился дара речи. Кейн покосился на него, проверяя, знал ли он уже об этом.
– Джон исповедалась мне в своей женской природе и предложила стать моей подругой.
– Ты не могла! – Мурдо уставился на неё, надеясь на опровержение, и Джон напустила на лицо выражение надменной красавицы, которая только что стала «Королевой Килды» и считает себя выше всяких неудачников.
– Мы с Коулом поженимся на Боререе. На каменном столбе. Там есть овцы, – сказала невеста, вытирая нос тыльной стороной ладони.
– Овцы? Для чего? Гимны распевать? – Мурдо никак не мог уразуметь, для чего на свадьбе понадобились овцы.
– Овцы. Если родятся чада, им потребуется молоко.
– И кто же вас поженит, скажи на милость?
– Сам пастор, конечно, болван, – и она вспрыгнула на плот, отталкивая его от берега. Она схватилась за Кейнову куртку, так что он пошатнулся на миг, прежде чем вынужден был ступить на борт. Лицо его побелело от страха.
– Но ты же не ляжешь с этим поганцем? Не ляжешь! Точно не ляжешь!
– Ты ревнуешь, что ли? – насмешливо улыбнулась Джон.
– Но вы же отправите сигнал на Хирту, а? – Это был мистер Фаррисс, первым подоспевший из Средней.
Кейн, стоя в центре плота посреди своей поклажи, крепко закусил губы и вцепился в мачту. Было что-то вызывающее восхищение в том, как этот человек боялся, но всё же отправлялся в плавание.
Мальчишки, запыхавшиеся от спуска, начали кричать:
– Подождите! Подождите!
– Возьмите нас, а?
– Я вам буду овец ощипывать!
Мысль об овцах, крове и виде на Хирту привлекла их к самой кромке воды. Но Коул Кейн взялся за самодельное весло – гниющую доску – и неуклюже замахнулся на них.
– Пшли прочь! Места мало! Только двое влезут – не больше! – взвизгнул он. – Я сыт по горло маленькими грубиянами! Убирайтесь!
На площадку плеснула волна, распугивая мальчишек. Увиденной вблизи вспенивающейся воды хватило, чтобы переменить их мнение касательно переправы.
– Будь добр, сядь, a chiall mo chridhe? – взмолилась Джон полным теплоты голосом и взялась за весло, отгоняя желающих влезть на плот, встав на самую его корму.
– Но вы же подадите сигнал! – снова закричал Фаррисс. – Поклянись, Кейн! Поклянись, что подашь сигнал домой!
– Да, да, да, – простонал Кейн, вглядываясь в каждый гвоздь плота, каждый узел верёвки, каждый брызг всплёскивающего моря.
– Ты блудница и Иезавель, Джон Гиллис! – взревел Мурдо с побагровевшим лицом и от бессилия швырнул комок водорослей плоту вслед. – Блудница и Иезавель! – Ругательство будто застряло у него в глотке, потому что он поперхнулся и закашлялся. Джон поднялась на ноги, словно разъярённо направляясь в сторону Мурдо… а потом просто шагнула с края плота, не выпуская весла, и погрузилась под воду.
Мгновение спустя она вынырнула, весло всплыло прямо перед ней. Джон вытянула руки и неуклюже и судорожно забила ногами. Отходящей волной её отнесло дальше. Следующей поднесло ближе.
Тем временем Кейн с круглыми глазами уплывал на неуправляемом плоту всё дальше и дальше от берега, вцепившись в мачту. Плот медленно вращался, влекомый течением, а самодельный парус хлестал мужчину по лицу. Он не сразу понял, что произошло – соскользнула ненароком? – но когда мальчишки на берегу начали подбадривать Джон, Кейн выпустил мачту и подполз к краю плота. Плот угрожающе накренился под его тяжестью. Кейн начал грести назад – с плеском шлёпать руками по воде, отчего весь вымок. Плот никак не среагировал, кроме разве что того, что более лёгкий конец приподнялся над водой из-за его веса. Плот лизнула крупная волна, снова подталкивая его к берегу. Она накрыла Джон, и та скрылась под кучей морского мусора; весло торчало из воды, напоминая акулий плавник. Кейн лёг на плот плашмя и начал тянуться в воду, пытаясь сцапать Джон, а морская вода плескала в его извергающий проклятия рот.
Мальчишки на берегу начали озираться в поисках камней и гальки, чтобы закидать ими Кейна, в точности как ребятишки, стерегущие с камнями наготове ячменные посевы от чаек.
– Не попадите в Джон! – предупредил Куилл, на своей шкуре ощутивший, как больно ранят камни.
Слишком перепуганный, чтобы встать на ноги, пастор проклял их и всю их родню, подполз к покосившейся мачте и обнял её крепче любой жены. Когда Джон появилась на поверхности и снова по-лягушачьи поплыла за веслом, он обвинительно ткнул в неё пальцем и проревел:
– Чтоб тебя удавили твоими же космами и никто не заплатил за твои похороны, распутница!
Без весла он не мог ни вернуться обратно к берегу, ни поправить курс. Но течение явно несло его на Боререй. Он становился всё меньше и меньше – всё уменьшающаяся и уменьшающаяся фигура на фоне массивного зелёного острова, вращающаяся, вращающаяся, вращающаяся…
Джон растёрли разномастными шерстяными шапками. Желающих нашлось немало, как только покрывало-шотландка было снято с неё и появились неоспоримые доказательства, что Джон и впрямь девчонка. Но она совсем не облегчала им задачу, извиваясь и завывая в истерике от облегчения, вспоминая пережитый страх, боязнь утонуть и вероятность того, что Кейн выловит её из воды и затащит обратно на плот.
– Это я придумала! Я обдурила его! Я обдурила этого поганца! – вызывающе взвизгнула она, как только снова обрела дар речи. – Сказала, что выйду за него только после того, как мы переправимся на Боререй! Только так от него можно было избавиться, раз уж он прознал!
Так что коварная искусительница Джон убедила пастора переправиться на Боререй – в одиночку он, вероятно, никогда не решился бы на это – пообещав отдаться ему в жёны. Потом в самый последний момент она спрыгнула с плота, оставляя Кейна в одиночестве, к которому он так стремился. Ледяные объятья океана были ничем по сравнению с ужасом при мысли заполучить в мужья Коула Кейна. К тому времени как Джон закончила рассказывать, она завоевала восхищение каждого из слушавших её пареньков. Её достижение вполне тянуло на титул Короля Олуши и, несомненно, придало ей среди мальчишек такой статус, на который она никогда не смела и надеяться. Чего она не осознавала, так это того, что их восхищение имело мало общего с её героическим поступком, её хитрой уловкой. Скорее оно было связано с увиденными украдкой запретными местечками, с прикосновением к ледяной груди во время растирания шапками. Джон поглядела на свою наготу, и ей пришло в голову, что ей больше никогда не придётся виновато прятать свой секрет.
– Трутницу ты у него хотя бы забрала? – вот и всё, что спросил у Джон мистер Фаррисс. Мужского ребёнок пола или женского, значения не имело; без огня в разгар зимы они все замёрзнут насмерть.
– Он вечно держал её при себе, – призналась она. – Не вышло у меня. – Последовал многоголосый стон.
Оставшийся в Средней Хижине Донал Дон был совсем опустошён. До сих пор он представлял, как его плот несёт – если уж не его самого – Фаррисса и пару мальчишек на Боререй; как они выбираются на берег под взглядами овец, чьей шерсти они надерут и согреются, как устраиваются на ночлег в пастушьей лачуге – в той, которая под землёй – когда придут зимние бури… Они смогут увидеть дымок, поднимающийся от домиков на Хирте… и отправить им в ответ свой сигнал: что команда птицеловов на Стаке ещё жива и терпеливо ожидает спасения.
Лаклан, Хранитель Огня, поднялся и осторожно поправил две свечи-качурки, мерцающие на уступах пещеры, словно иконы на церковной стене. Вместо того, чтобы присоединиться к погоне в Бухту Плота, он взобрался к Верхней Хижине – несмотря на ожоги, несмотря на усталость – и спас два ещё горящих огрызка фонариков-качурок, и бережно снёс их вниз, чтобы осветить то место, которое он считал Домом.