ословение и даже не как лекарство; хоть птичье оперение и было ледяным, масло внутри ещё сохраняло тепло, а Дейви нуждался в тепле.
Куилл и Мурдина Галлоуэй забрались к нему и провели там всю ночь. Всю ночь ветер выл и рыскал вокруг башенки, как почуявший падаль волк. Куиллу снилось, что он в могиле.
Утром они с Мурдиной смогли дотащить Дейви до Верхней Хижины. Буря не прекратилась, но ветер насупился и обиженно подутих. К тому же стало светло. Вчера здесь был соломенный матрас, готовый служить постелью. Но Куилл сжёг его, не так ли? И развалил защитную стену? Ничего не осталось, только тёмное пятно на полу и суетливые ледяные сквозняки – и всё из-за напрасного, бессмысленного костра.
И всё же Хижина оказалась занята.
Внутри пещеры ютилась целая армия качурок. По привычке, даже не задумываясь, Куилл прошёлся между них, выдёргивая их и засовывая за пояс, словно морковь собирал, велев Дейви и Мурдине сторожить вход и загонять обратно любую, какая попытается сбежать. Раздражённый, что они совсем ему не помогают, он встал у устья сам, потрясая курткой. Скоро вся пещера наполнилась птицами, как недавно наполнялась огнём, такими же суматошными, как мысли в его голове.
– Сегодня нам будет что положить в котелок твоей матушки, друг! Сегодня мы поедим на славу, гляди!
Некоторые птицы сбежали, некоторые попадали на пол, и наконец движение в Хижине прекратилось, а вместе с ним – и сумбур в голове Куиллиама.
Он разложил мёртвых качурок рядами крылом к крылу и уложил на них Дейви, пока они были тёплыми. Оба мальчика были перемазаны маслом, отрыгнутым на них перепуганными птицами. У Куилла не было фитилей, чтобы продеть через качурок, как не было иглы, чтобы проткнуть их, и трутницы, чтобы превратить их в лампы, но если бы были, он бы сам воспламенился, как свеча-качурка.
Птицы под головой Дейви окропились красным, словно превращаясь в зарянок. Может, это было ржаво-красное масло из маслянистых птах, а может, кровь из его затылка, которым он ударился о скалу. Когда Куилл подложил ему под голову свою шапку, она тоже побагровела, как наградная розетка, словно Дейви выиграл во сне какой-то приз.
– Он ещё у меня, Куиллиам! – Дейви распахнул глаза. Это был самый первый признак, что жизнь в нём ещё теплилась. – Железный Перст ещё у меня, правда? – И он раскрыл ладонь.
– Правда.
Он так крепко стискивал его, что остриё вонзилось глубоко ему в ладонь.
– Я сохранил его, правда?
– Правда. Молодец, друг.
– Так что я могу оставаться Хранителем?
– До тех пор, пока не сделаешься седым стариканом с бородой до колен, а каждую рыбёху будешь знать по имени.
Дейви хихикнул.
– Я думал… может, мы смогли бы приманить Перс-том кита, чтобы он приплыл и перенёс нас на Хирту. Чтобы собак проведать, понимаешь?
– Как Иона во чреве кита?
– Только снаружи. Не внутри. Больно уж там темно. Вообще темноты я не боюсь, но…
Куилл согласился, что темнота внутри кита стала бы испытанием и его смелости тоже. Это была худшая темнота – пропитанная зловоньем. Но он знал, что сейчас темнота иного рода, куда хуже, испытывает Дейви на храбрость. Сейчас Хижину заливал тусклый рассвет, но для Дейви кругом по-прежнему царила ночь.
– Чтобы собак проведать, понимаешь? – повторил Дейви.
– А потом что, вернёмся назад? На Стак?
– Чтобы ждать кораблей, да, – сказал Дейви.
– Кораблей с ангелами? Ох, друг, а на Хирте мы их подождать разве не сможем? Конечно, сможем. Мы зажжём огонь в каждом очаге, пусть себе трубы дымят круглые ночь и день, так что ангелы уж наверняка увидят. Как думаешь?
– Если у матушки найдётся лишний торф, – ответил Дейви. Единственный мужчина в семье, он всё ещё беспокоился о хозяйстве.
Куилл назначил себе тяжкое, непосильное задание – заново отстроить защитную стену, которую он сокрушил вчера, чтобы впустить сквозняк. Поскольку он расстался с курткой, чтобы накрыть ею Дейви, труд должен был его согреть. И освободить голову от мыслей. В любом случае, лучше заняться делом и казаться беззаботным, чем сидеть рядом с Дейви, как девчонка, утешающе воркуя, молясь и гладя его по волосам. Это же не то, что нужно мальчишке в беде, а? Мальчишке, который хочет быть храбрым?
По крайней мере, по мнению Дейви, корабль теперь должен был явиться. Куилл зажёг костёр, так что теперь корабль, который увидел Фаррисс, уж наверняка приплывёт. Вера пропитывала Дейви сильнее, чем масло и кровь, запутывалась в его волосах крепче, чем песок и мелкие камешки. Из-за обломков горизонта, по долинам между горами-волнами, приплывёт корабль, белый, как альбатрос, и полный ангелов, и увезёт птицеловов со Стака Воина домой.
– Это твоя гагарка вызвала бурю. Они такие, гагарки. Мне матушка говорила. Они вызывают бури. – Он сообщил эту новость Куиллиаму мягко, словно извиняясь, зная, что друга расстроит горькая правда и птичье вероломство.
– Она не «моя». Это просто гагарка.
Вспышка испуга, хныканье и округлившиеся глаза дали понять, что Дейви попытался пошевелить каким-то суставом, какой-то конечностью – и не смог.
– Ты поможешь мне забраться на корабль, Куилл? Когда он придёт?
– А как же. Конечно.
Дождь снаружи насмешливо зашипел. Двое мальчишек, насаженные на кончик гигантского каменного когтя и застрявшие в поднебесье на потеху чудищам-облакам? Им никак не спуститься.
Застигнутый новой мыслью, Дейви изо всех сил вцепился в запястье Куилла – на этот раз в чистом ужасе.
– А ты не дашь Кеннету меня съесть?
– Съесть?
– Он сказал, когда закончится еда, он станет готовить мелюзгу и есть!
– Полно, дружок, полно. Этот тупица не ртом говорит, а задницей. Ничего он такого не сделает… Думаешь, остальные ему позволят? Очень уж мы тебя любим… Хочешь, что-то расскажу? Когда мы с Мурдо влезли сюда, мы нашли белые перья. Перья орлана, вот так. Знаешь, что нам надо сделать? Надо поймать их с полдюжины, запрячь – и пусть унесут нас на Хирту, сначала посмотреть на собак, а потом караулить белый корабль.
– Прошлым летом у нас орлан ягнёнка утащил, – с сомнением сказал Дейви.
– Значит, за ними должок! – весело произнёс Куилл, будто договор с орланами был на мази.
– А мисс Галлоуэй ещё здесь? – спросил Дейви.
У Куилла едва сердце из груди не выпрыгнуло. Камень, который он держал, с грохотом сорвался со стены и выкатился из пещеры. Волдыри на его руках лопнули и оросили ладони слезами.
– Мне попросить её уйти?
– Нет! Она мне нравится. Когда я был мёртвый – ну, лежал в могиле – она гладила меня по голове. Я представлял, что это матушка. – Очевидно, во время долгой и жуткой ночи в клейте Дейви был в сознании… почти в сознании… время от времени… Всё время? Куилл подошёл и сел перед матрасом из птичек на колени. Он сгорбился, положил лоб на камень и распростёр руки по полу.
Он молился Стаку Воина, чтобы тот сохранил жизни всех людей с Килды. Он молился ангелам, препирающимся над своими помятыми картами, чтобы они явились к ним на помощь. Он молился птицам-душам, на которых покоилась переломанная спина Дейви, чтобы они не высасывали душу из его тела, как высасывают невидимых насекомых из морских брызг. Он молился Мурдине, чтобы она пришла и напомнила ему слова своей песни про плот. Он молился Фарриссу и Доналу Дону, которые были там, внизу, чтобы они наплевали на дождь, влезли к Верхней Хижине и освободили его от этого невыносимого бдения. Он молился Богу, чтобы тот сделал его храбрее – хотя бы вполовину таким храбрым, как Дейви. Он молился всем явившимся на воскресную службу в кирк, чтобы они вспомнили о птицеловах, отправленных на Стак и позабытых там. Он молился призраку Фернока Мора, чтобы тот сжалился, и китам в океанских глубинах, чтобы те прислали подмогу.
Но явилась лишь Мурдина.
Он сел прямо, скрестил ноги и начал гладить Дейви по волосам. Сначала он спел:
– Вода так глубока – не перебраться
И не взлететь – ведь крыльев нет.
Пошли мне плот, что двоих снесёт…
Позже он спросил:
– Хочешь, расскажу тебе историю?
– Ту, про наместника Владыки и шар из жира?
– Хочешь верь, а хочешь нет, но это чистая правда – вот тебе моё слово. Как-то наместник Владыки попал в шторм, и взбрело ему в голову успокоить волны пудингом из олушьего жира.
«Не делайте этого! Не делайте этого!» – сказала команда.
«Не делайте этого! Не делайте этого, сэр!» – сказал старший помощник.
«Не делайте этого! Не делайте этого! – сказал капитан. – Вы разве не видите, что творится за бортом?»
Но наместник решил, что они просто хотят разделить пудинг между собой. Взял да привязал шар из жира к верёвке и сбросил его за корму – плюх. И вот спроси меня, успокоилось ли море?
– Успокоилось оно, Куиллиам?
– Оно сделалось гладким, как пруд, друг. И корабль перестало качать. И приплыла целая куча рыб, чтобы полакомиться жиром, и тут бы порыбачить на славу… Но приплыла ещё одна рыба. Да такая могучая, что с ней рядом и самые огромные акулы казались не крупнее килек. Приплыла она, повела своим носищем – нюх-нюх – повращала глазами-бусинками да как разинет пасть! А за пастью у неё – двенадцатитонная туша, а за тушей – хвостище размером с королевский якорь! Потому что это кит учуял этот шар из олушьего жира и явился его сожрать!
Дейви булькнул от смеха, не открывая глаз. Его тело расслабилось и слегка вытянулось, руки раскинулись ладонями вверх. Рыболовный крючок так и лежал на его ладошке, впившись в плоть. Куилл продолжил гладить его по волосам.
– Ну, наместник от испуга аж поседел и постарел лет на тридцать. Он поставил парус, и корабль понёсся вперёд – а кит-то не отстаёт! До самых Оркнейских островов за ним плыл, пока наместник не додумался перерезать верёвку и отдать чудищу лакомство. И знаешь что? С того самого дня и до сих пор наместник Владыки никогда не начищает башмаки жиром – боится, что кит его учует и вломится ему в окно.