х забот, одежда казенная, харчи казенные, а зарплата на книжке копится. Был обыкновенный зэк, а после срока сразу в богатого человека превратился, некоторые даже машины купили, а попробовал бы кто-нибудь из них на воле скопить такую сумму, и опять же, в артисты широкая дорога, режиссер из контриков, поэтому и зэкам блат, охраннику или вольняшке даже второстепенную роль в их театре получить трудно, а о главной и мечтать бесполезно, кисни обыкновенным зрителем и будь доволен.
Мужик рассуждает о тяготах вохровской доли, а друг мой смотрит на него и не знает, куда кулаки спрятать. Стоило бы, конечно, кое-какие точки поставить да неудобно перед метеорологом. Кто знает, какой устав в его монастыре? Нас приютили и того приютили, мы уедем, тот останется…
Сидим слушаем. Щенячьи шкуры понемногу в шапку превращаются, а он соскучился на своем озере по разговорам, вот и просвещает свежих людишек, видел, мол, по телевизору, как писатель один рассказывал про памятник вождю, дескать, утопили его в Енисее, а капитанов до сих пор в дрожь бросает, когда проплывают над белым мраморным человеком. Насчет дрожи в капитанских коленках писатель, может, и прав, пуганые вороны… рыльца-то у этих бандитов у всех в пушку, сколько девок порченых по берегам оставили, отольются им когда-нибудь чужие слезы. Только памятник им всего-навсего мерещится. Нету его на дне. Никиткины холуи думали, что, кроме них, и людей в Союзе не осталось. А народ не кукуруза, он и в Нечерноземье и на Севере растет. Одни сбросили, другие подняли. Нашлась бригада надежных мужиков, катер пригнали, пару тракторов. Водолазы, которые бочки с воздухом и тросы к памятнику крепили, между прочим, ни копейки за свою работу не взяли. На берег вытащили, а потом на санях в надежное место отвезли, пусть дожидается в укрытии своего часа, а час этот обязательно придет и зоны, которые вдоль дороги остались, дождутся тех, по кому давно соскучились…
Такая вот закавыка. А место укромное там найти не трудно. Туруханская тайга – это еще не тундра. Деревья пусть и не в два обхвата, но вполне приличные. Мне в Айхале довелось побывать, это на севере Якутии, там, где алмазы нашли. На те лиственницы действительно жалко смотреть. Хроменькие, скособоченные, сквозь куцые веточки ствол, как хребет, выпирает. Разбежались по тундре, словно колхозные телята по мартовскому полю. Слеза наворачивается, глядя на них, честное слово. В такой тайге трудно что-то спрятать. А под Туруханском – запросто.
Я спросил уж не его ли папаша ту бригаду добровольцев сколачивал.
– Что ты, – говорит, – он человек маленький.
Потом сделал пару последних стежков, перекусил золотыми зубами нитку, нахлобучил готовую шапку на лысину и добавил:
– Маленький, но честный.
А шапка, между прочим, приличная получилась. И про бригаду с водолазами наверняка не врал. Нет, все это, разумеется, сказочка про белого бычка, но он-то уверен был, что говорит чистейшую правду.
И ничем эту правду из него не выколотишь.
Бюстгальтер на северном ветру
А что это я все о мужиках. Среди женщин тоже весьма интересные особы встречаются. Я не о внешности. Красивая баба – это… Как бы вам сказать… Да, в принципе, и говорить нет смысла. И дело не в том, что внешность обманчива. На красивую надо смотреть. Хотя и на Викторию нашу заглядывались. За пазухой одно богатство, ниже талии – другое. Но талия меж этими богатствами тоже присутствовала. Жгучая брюнетка. Она утверждала, что в ее жилах течет четыре крови: русская, греческая, польская, и еврейская, хотя многие принимали ее за хакаску. Работала у химиков. Фильтры налаживала, котлы кислотой промывала, но это неинтересно, в химии нормальному человеку разбираться некогда, очень темная наука. Но спиртишко у нее водился. Особо хворых по утрам частенько выручала. И сама под настроение любого мужика могла перепить. Анатолий Степаныч звал ее Виктóром. Мог запросто сказать: «Виктóр вчера в гости заходил, бутылку принес, душевно поговорили», или прямо в лицо и при свидетелях: «Виктóр, а не сходить ли нам в пивнуху». И она вроде как злилась, кричала, грозилась убить. Потом прижимала его лысеющую голову к своей мощной груди и мурлыкала: «Убила бы, но люблю подлеца».
Мне кажется, она и вправду была влюблена в него. Хотя, если верить ее рассказам, любовники у нее не переводились и все непростые, от спортсменов до профессоров. С двумя даже в ЗАГС ходила. Но из наших орлов вроде ни с кем ничего, ни при каких… Даже Валера Клиндухов помалкивал.
Модницам в те годы несладко жилось. Не у каждой имелся блат в торговле, и не всякая могла позволить себе слетать на барахолку в Одессу или в Находку. Виктория дама общительная, какие-то знакомства у нее, конечно, были, но главное, что сама умела найти там, где другие ничего не находили. Послали ее в Дудинку. Пришла в магазин. Видит цигейковые детские шапочки, крашенные под леопарда. Уцененные! Рубль штучка, два – кучка. Закупила на полторы сотни и целый месяц белыми полярными ночами порола эти шапки. Помощницу, молодую специалистку, подпрягла, доверила рукоделье от безделья. Не удивлюсь, если и местных лаборанток загрузила. Освободила шкурки от всего лишнего, упаковала в три ящика и отправила домой с попутным танкером, чтобы на авиапочту не тратиться. А в городе нашла хорошего портного и заказала три шубы: одну – себе, другую – матери, а третью – продала. Мало того, что себя и матушку бесплатно приодела, так еще и на ресторан хватило, чтобы обнову обмыть. А шуба роскошная получилась. Анатолий Степанович увидел и закричал от восторга:
– Обалдеть можно! Виктóр, ты прямо как витязь в тигровой шкуре!
А Виктория шубу распахнула, прижала его к себе, потом оттолкнула и говорит:
– Нахамить даме особого ума не требуется, а полет ее фантазии оценить не каждому дано.
Она и в преферанс неплохо соображала, но играла очень шумно, с криками, оскорблениями и угрозами, поэтому, если ситуация позволяла, старались ее не брать. Но она запросто могла выманить какого-нибудь игрочишку из-за стола, сунуть ему червонец, чтобы за вином сходил, а сама плюхнуться на его место.
Командировки у нас долго не совпадали. Но сколь веревочка ни вейся… Угораздило! На одном объекте и в одной гостинице.
Приходим в столовую. Только винегрет доклевали, она выдергивает из сумки пакет и бежит к другому столу. Углядела, что люди поднялись и оставили недоеденную котлету. Опрокинула тарелку вместе с остатками макарон в пакет и вернулась к нам, доедать свой обед. Я человек привычный и похлеще придурков видал, но начальник мой, тот, что наполовину немец, наполовину остяк, мужчина интеллигентный, сразу возмутился, как, мол, не стыдно объедки с чужих столов собирать, что люди о нас подумают.
Виктория нижнюю губу оттопырила, смерила моего шефа брезгливым взглядом.
– А мне плевать, – говорит, – пусть думают что угодно, меня возле гостиницы два влюбленных пса дожидаются.
– В кого влюбленных? – не понял он.
– В меня! В кого же еще можно влюбиться? – возмущается она. – Пусть и бездомные, но все равно приятно!
Подходим к гостинице. Собаки под окнами ее номера лежат. Учуяли кормежку и навстречу кинулись, аж повизгивают от радости. И Виктория вся в блаженстве. На корточки присела, щеку для поцелуя подставляет. Они ею не надышатся, она на них не наглядится.
Я уже говорил, что главные удобства в северных гостиницах выставлены на свежий воздух. И бельишко простирнуть тоже негде. В длинной командировке без постирушек не обойтись, особенно женщине. Но на каждой приличной котельной имеется душ. Виктория потребовала у местного начальства новое ведро, якобы для анализов, и устроила себе банно-прачечный день. Вышла из душевой с полным ведром мокрого белья. Подозвала слесаря и велела натянуть проволоку в кабинете начальника. А тому куда деваться, если такая представительная дама приказывает? Добыл у электриков изолированный провод, пару дюбелей и сдал работу со знаком качества. Виктория пообещала ему налить мензурку неразбавленного и отпустила. Потом развесила бельишко, покурила и ушла к своим фильтрам просвещать лаборанток.
Жена у начальника работала в отделе техники безопасности. Шла мимо по своим делам и решила заглянуть к муженьку. Без всякой задней мысли, просто время рабочее скоротать. Заходит и видит «вражеские знамена». Другая, может быть, и в обморок упала бы, но эта выносливой оказалась. Засаду решила устроить. Позвонила в контору, узнала, что планерка закончилась, значит, благоверный должен появиться с минуты на минуту. Сидит переживает. Поднимет голову, полюбуется чужими трусами и лифчиками, оценит внушительность размеров, сравнит со своими и копит ласковые слова.
Дождалась.
Вошел муж. Увидел порнографическую живопись и остолбенел. А жене и не надо его оправданий. Сдернула с провода чужие трусы и по харе справа налево. Потом распахнула раму, и летите, голуби, летите, для вас нигде преграды нет.
Остальное выбрасывал уже он. Очистил служебный кабинет, схватил жену за руку и потащил к Виктории слушать объяснения.
А у той на его претензии десять своих. И личных и производственных. Обеспечьте специалисту человеческие условия, переселите в люкс, который для партийного начальства прячете, наведите чистоту в котельной, выделите лаборантам отдельное помещение и так далее. А для того, чтобы сказанное лучше усваивалось, не скупясь, пересыпала доводы доходчивыми матерками. Жена послушала интеллигентную даму в белом халате и все подозрения забыла, прониклась сочувствием и сама пошла собирать разбросанное белье.
Так бы все и обошлось маленькими нервами без особого скандала, если бы не северный ветер. Когда начальник выкидывал тряпочки, черный бюстгальтер подхватило воздушным потоком и бросило на трос растяжки, которая трубу держит. А заусенцы на таких тросах чуть ли не на каждом сантиметре. И повисла эта интимная принадлежность, как черный пиратский вымпел.
Высоко. Не допрыгнешь. Не собьешь.
Развевается, но не улетает.
День висит. Два висит. Народ посмеивается. Любознательные из других цехов на экскурсии приходят. Начальник мрачнее тучи. Жена боится, как бы в запой не сорвался. С работы выгонят, а на руднике это очень чревато – могут даже и слесарем не взять.