Кое-как загрузились.
Поехали.
В моем купе монголов не оказалось – три замотанных русских тетки, обозленных на Москву, на правительство, на монголов, на американцев и на собственных мужиков. Но где-то под утро они, на мое счастье, сошли. До Вятки барствовал без соседей. Хотя барство довольно-таки относительное. Проводники, два здоровенных «быка», даже в сортире не убирали, не говоря уже про коридор или купе – самообслуживание. Раньше я думал, что самый грязный поезд «Красноярск – Карабула». Заблуждался. Но, говорю же, в международных путешествовать не доводилось.
Подъезжаем к вокзалу. Народищу на перроне!!! Если бы пустили сплетню, что сам Сергей Миронович воскрес и возвращается в город юности, вряд ли бы встречающих больше набралось. Поезд затормозил, и начался базар. С земли протягивают деньги, из окон – кофточки, рубашки, свитера и прочие набедренные повязки. Вдоль состава – рой очередей и очередишек.
Видел, как мужик в кудрявой шевелюре кроссовки покупал. У монголки их полный мешок. Он просит сорок третий. Она, не глядя, как лотошный номер, выдергивает из мешка пару. На глаз видно, что маленькие, а ей без разницы – всучила и к другому покупателю поворачивается. Кудрявый требует заменить. Она опять вслепую другие сует. Совсем крохотные. Мужик – матом на нее. Тогда монголка высыпает полмешка на асфальт и велит выбирать. Кто-то из мельтешащих рядом нечаянно, а может, и не совсем, поддел кучу ногой. А торговке что делать? Караулить мешок? Или бежать за откатившейся парой? Стоит дергается – шаг вперед, два – назад. Но кудрявый сблагородничал, принес сам.
Под окнами толкучка. Деньги – товар. Товар – деньги. И тут же рабочие ходят, колеса простукивают. Народ на них орет, мешаются, мол, под ногами у бизнесменов. И работяги, странное дело, не очень-то и огрызаются. Обычно наш человек, если он при исполнении, такой уж воинственный, возьмите любую уборщицу – окажитесь-ка на пути ее швабры, – а тут сбой. Против базарной толпы – слабо.
Поезд трогается, а сделки не кончаются. Кто-то бежит возле окна и что-то требует, кто-то выпрыгивает на ходу из вагона. Кто за товар не расплатился, кто сдачу не получил – базар-вокзал.
В Вятке в мое купе заявился молодой парнишка и, не присаживаясь, раскрыл чемодан. Я не приглядывался, чего он там перебирает или пересчитывает – неприлично как-то. Потом он закрыл чемодан, бросил его на полку и быстренько умотал, даже познакомиться не успели. Вернулся через полчаса. И сразу же – к чемодану, будто проверяет, не спер ли я чего. Жду, что дальше будет. Смотрю, вытаскивает жилетку, были как раз в моде эти безрукавки, разукрашенные чуть ли не десятком карманчиков на молниях, одевается в нее, потом извлекает вторую, точно такую же, и натягивает поверх первой. За ней – третью. Четвертую. Глазами хлопаю, ничего понять не могу. А он достает из чемодана маленькие коробочки и рассовывает по карманам. Рассмотреть опять не успеваю, но что-то наподобие фотопленки, а может, упаковки с лекарством – да какая разница. Возвратился без жилеток и без коробочек, но с кожаной курткой в руках. Сложил приобретение в чемодан и снова начал «заряжаться». Один жилет, второй и т. д. И опять молча. Появился, когда поезд уже подходил к станции. Улыбнулся на прощание, помахал ручкой и был таков.
А чего лишнего-то говорить – по кривой дороге вперед не видать.
Я в этом деле – человек неопытный, сразу не сообразил, но потом понял, что у парнишки работа такая, приноровился к расписанию и мотается с поезда на поезд по своему короткому перегону.
Дальше – снова один. Проводники про меня словно забыли. На станции пачку чая купил, пирожков, колбаски. Сажусь перекусить. И вдруг в купе врывается молодая красивая монголка. Нет, честное слово, красивая. Перепуганная, как козочка на асфальте. Палец к губам прижимает и, ничего не объясняя, ловко так, в три приема, заскакивает в нишу над дверью, ту, что для чемоданов предназначена. Свернулась калачиком и снова пальцем показывает, чтобы я молчал. А что делать? Сижу, смотрю на свой чай. В голове сплошные шпионские кинокартины. Жду, кто ворвется следом. На всякий случай открыл нож и режу колбасу. Не спешу, чтобы оружие из рук не выпускать.
Или украла что-нибудь у своих? Или с кем-то не хочет рассчитываться натурой? Может, с проводниками? Говорю же, красивая.
Прислушался – не копытит ли погоня – нет, обычное вагонное шарканье. Утром в проходе бутылку лимонада разбили. Проводник такой хай на монголов поднял, заставил делать уборку от тамбура до тамбура. И послушались. Сам он, конечно, ни тряпки, ни веника отродясь в руках не держал. Гостья, как рысь на дереве, притаилась: ни звука, ни запаха.
Стучат колеса, в окне мелькают деревья, в голове сумятица.
Не вытерпел, спрашиваю, от кого прячется. Она снова палец к губам. Наконец слышу, останавливаются возле моего купе. Продолжаю резать колбасу. Входит проводник, за ним толстая тетка в форме. Ревизор пожаловал. С билетами у меня все в порядке, да и стол, приготовленный к обеду, внушает дополнительное доверие, так что процедура не затянулась. Заглядывать в нишу над дверью не стали – так ведь не обыск же. Ушли. Девчонка выждала для страховки пару минут и спустилась. Рассмотрел ее внимательнее. Нет, не померещилось со страху – действительно и молодая, и красивая. Она тоже вроде как приглядывается, в глазенках любопытство.
– Ты один здесь? – интересуется. И, не дожидаясь ответа, заявляет: – Я к тебе перехожу, вместе поедем.
Лицо аж светится от счастья и нетерпенья. Представляете, заявочка? Первый раз в жизни женщина застала меня врасплох. Стою, не знаю, что ответить. Отказываться вроде бы не по-мужски, пусть и не совсем молодой, и все-таки… Однако честно признаюсь, как на духу – струсил малость. Мнусь, допытываюсь, как звать-величать… Тяну время. И еще раз признаюсь: к позорному отступлению был ближе, чем к вступлению в права. От конфуза спасло ее нетерпение. Пока я телился, она попробовала открыть окно. Не получилось. И мордашка ее сразу поскучнела.
– Нет, – говорит, – плохое купе, торговать нельзя.
И пошла. За то, что позволил спрятаться от ревизора, даже не поблагодарила, сильно расстроилась, я – тоже.
Из любопытства и от растерянности начал дергать окно. И открыл. Там заело малость, надо было сначала вверх надавить, потом дернуть порезче. Дело мастера боится.
Окно открыл, однако в погоню за красавицей не бросился.
Проявил гордость. А потом задумался, почему она впорхнула именно в мое купе. Кто знал, что я один еду? Только проводник. Он и направил птичку. Потому и ко мне никого не подселял, таил резерв.
Зато в Свердловске пригнал целую партию новых монголов. Свободных мест было три, а вот сколько человек со мной ехало, я не понял до конца дороги. Ночующих – пятеро: четыре парнишки и девица, молодежь легковесная, по два человека на полке запросто умещались, а чтобы гостей пересчитать – «Феликс» нужен.
Нет, не Дзержинский – арифмометр так назывался.
Впрочем, при желании люди из органов без улова бы не остались. Ребятишки что-то про визы, про сертификаты, про билеты лопотали, где по-монгольски, где по-русски – всего не разберешь, но кое-что понять можно. Рыбка ловится в мутной воде. Проводник эту муть поднимал и сам же в ней рыбачил. Я видел, как он в приоткрытую дверь пальчиком сделал. Монголы посовещались, потом старший из них нацепил пояс с раздутым подсумком и поплелся рассчитываться. Вернулся быстро. Проводник до лишних разговоров не опускался: деньги – на бочку, и как можно реже попадайся на глаза. Доходное место. Но купчикам, видимо, тоже чего-то оставалось, иначе бы не разъезжали. Кстати, соседи мои, заверяли, что зимой учатся в институте, а летом пытаются заработать. Сначала едут в Китай за товаром, потом уже к нам, в Россию.
В Новосибирск прибыли вечером, в темноте. Но народ к поезду собрался. Ребятишки быстренько опустили стекло, распластались на верхних полках. У одного в руках – женская кофта, у другого – мужская рубашка. Девчушка на подхвате, подает товар и принимает деньги. Двое выскочили на перрон, приторговывали возле окна, ну и для страховки, наверное.
Там же, в Новосибирске, видел, как парень выхватил у монголки кожаную куртку и дал стрекача. И сразу же четверо кинулись за ним. Не знаю уж, специальная охрана или комсомольцы-добровольцы. Догнали быстро. Схватили на лестнице в подземный переход, но бить не стали, хотя монголов на перроне была тьма, или не приняты у них самосуды над ворами, или соображали, на чьей территории находятся…
Короче, торговля кипит, в вагоне грязища, сортирная дверь на одной петле болтается, проводники барыши по тайникам прячут, пассажиры сами себе чай готовят – международный поезд.
Осчастливили город и двинулись дальше. Бока у баулов заметно потощали, но барахла еще предостаточно. Попутчики, отработав, сели ужинать. Гости понабежали. Бутылку на десятерых раздавили, а разговоров чуть ли не до утра. Лежу, ворочаюсь, уснуть не могу, будто вместе с ними торговал, нервы так же взъерошены. Угомонились только под утро. А когда проснулся, смотрю, уже к дому подъезжаю. Сдал постель, возвращаюсь в купе. Попутчики улыбаются, поздравляют с прибытием, за беспокойство причиненное извиняются. Я тоже улыбаюсь, ладно мол, дипломата из себя корчу, желаю им вернуться на родину с пустыми сумками и полными карманами. Ребятам приятно, улыбаются еще шире. Но чтобы слова мои с делом не расходились, предлагают купить у них кожаную куртку. Я им в ответ, рад бы, да денег у меня мало. Они не унывают, не беда, мол, за полцены отдадим, как-никак двое суток вместе ехали, подружились. Песню нашу вспомнили: «Дети разных народов, мы мечтою о мире живем». Мне даже стыдно стало, будто я эти полцены выторговывал, а у меня без всякого кино копейки оставались – после отпуска-то, понятное дело. И брал ведь не потому, что на халяву губу раскатал, иностранцев уважить хотелось. По карманам пошарился, все выскреб, только на автобус оставил.
Домой пришел, померил куртку, а она бракованная. Мало того, что руки поднять никакой возможности, так еще ведь и в локтях не согнуть…