Удивил Марина родной поселок. Никто еще из наших не залетал в такие диковинные высоты. Одни ахали, другие вздыхали. Надо же, кто бы мог подумать, что из такого непутевого толк выйдет, вот, мол, что значит в хорошие руки попасть, армию надо благодарить и строгих отцов-командиров. А у самых завистливых на все успехи чужих детей одна поговорка – дуракам везет. С новостями в поселке не густо, так что эту мусолили на каждом перекрестке со всех сторон и не по одному разу. Она и корни пустила, и ветвями подробностей стала обрастать. Были, конечно, желающие обломать эти ветви да в грязи вывалять, но не успели – сам артист в отпуск заявился. Приехал, пусть и не в гусарском мундире, но фотографий привез целую пачку. Расспросов было… на все отвечать – язык от мозолей одеревенеет. Кому подробности про Тихонова вынь да положь, кому о Лановом подноготную расскажи. Марина слишком не завирался, друзьями их не обзывал, но давал понять, что встречаться доводилось частенько, даже выпивали иногда за общим столом. О планах на будущее отделывался туманными намеками: обещал, мол, ассистент Бондарчука… но как бы не сглазить. По гостям таскали из дома в дом. И на улице подносят, и на кухню милости просят. Заглянул и к Маринке Белоусовой. Она после школы ездила в медицинский поступать, но не прошла по конкурсу, вернулась домой и заполняла карточки в нашей больнице, стаж зарабатывала. Не знаю, сох ли Марина по красавице до армии, скорее всего, даже мечтать боялся. Она-то наверняка его не замечала, вряд ли и помнила, каким он был. А тут сама пригласила. И артист подарил ей самую лучшую фотографию. Многие клянчили, а получила только она, единственная. И оказался этот подарок свадебным. Спелись голубки. Марина плюс Марина. Приехал в отпуск холостой солдат, а уехал женатым.
Ни в какие артисты после армии он не попал. Их там сотни, если не тысячи, в массовках снимались. Вернулся к беременной жене в родной поселок. Не успел оглянуться, а она ему двойню принесла. А через два года и дочку состряпали, чтобы не скучно было.
Я в то время уже по Сибири путешествовал. И вот году в восемьдесят третьем приезжаю в отпуск. С утра, помню, за грибками сбегал, а вечером решил искупаться. Иду на пруд через Шанхай. Слышу, за оградой мужик с бабой скандалят. Надрывалась в основном баба, мужик сначала молчал, а потом запел: «Марина пишет, что сломала ногу. А я пишу – купи себе костыль и выходи почаще на дорогу, чтоб задавил тебя автомобиль. Марина, Марина, Марина, приди на свиданье ко мне…» Знакомая песенка. Встревать в скандал было неудобно, и я решил, что будет еще случай встретиться и поговорить. Но они сами увидели меня и окликнули. Узнали, что я купаться направился, и дружно, будто и не собачились только что, закричали, что у них банька еще не выстыла – давай, мол, попарься немного, а потом посидим, молодость вспомним. Тут я и понял, почему у них физиономии красные, поначалу-то, грешным делом, подумал, что распалились они, выясняя отношения.
Короче, уговорили. Пока я хвостался веником, на столе появилась скатерть, а на скатерти – чем богаты: грибочки один к одному, сальцо копченое, чехонь жирнющая, ядреный квас из погреба и настоечка в графине. В поселке не принято закуску от гостей прятать.
Выпили по рюмашке.
Маринка так в больнице и прижилась, сестрой-хозяйкой назначили. Оттуда и спиртик: что сэкономила, что скоммуниздила. Зарплата не очень большая, но жить можно не хуже врачей, если хозяйство свое имеешь, для того и дом в Шанхае построили.
Выпили по второй.
– А чего ругались-то? – спрашиваю.
Они смеются. Утром Марина завез жену на колхозное поле, чтобы нарвала вико-овсяной смеси для кроликов, а сам поехал в район. Договорились, что мешки она спрячет под кустами и вернется домой, а он на обратном пути их прихватит. В районе, пока экспедитор подписывал накладные на их груз, подвернулась шабашка. Нежданно-негаданно заработал центнер комбикорма для свиньи. Ну и забыл на радостях про траву. Да и Маринка не сразу хватилась. Только в бане, когда мужик заигрывать начал, вспомнилось некстати… Рассказывают, друг друга перебивают и закатываются от смеха.
Выпили по третьей.
Вышли свежим воздухом подышать. Дверь гаража открыта была, там два мотоцикла: один – нестарый, второй – совсем новенький. В сарайке корова сопит, чушка хрюкает. Дом в резных наличниках, как терем расписной. Хозяева от спиртика разомлели, стоят в обнимочку…
И вспомнилось мне, глядя на этих Марин, как писали сочинение на тему «Родной поселок – двадцать лет спустя». Вот вам, пожалуйста, любуйтесь – коммунизм в отдельно взятом дворе.
Мститель
Сейчас в школе вроде и на второй год не оставляют, не говоря уже про третий, а в наши времена у некоторых шестиклассников усы росли. Вся эта послевоенная безотцовщина не очень тянулась к знаниям, да и с чего бы, если в питании не хватало сахара, а в воспитании – ремня в твердой мужской руке. Но это к слову…
Учился в нашем классе Толик Южаков. Нет, не второгодник, почти отличник, на математическую олимпиаду ездил. Но олимпиада была потом, а для начала его искупали в этом самом… продукте, на который все мы перерабатываем окружающую нас фауну и флору. Короче, в сортире искупали. Заскочил первоклашка на переменке, а там второгодники махрой дымят, кольца пускать учатся, ему интересно, засмотрелся ребенок. А те:
– Чего уставился? Чинарик ждешь?
– Нет, – говорит, – не жду, маленьким курить вредно, они от папирос расти перестают.
Оболтусы в хохот. Видят, что мальчик домашний, паинька, значит, пора к жизни приучать. Просмеялись и спрашивают:
– А тебе вырасти быстрее хочется?
Пацаненок доверчиво соглашается. Те ему объясняют, что без удобрений даже картошка чахнет, растолковывают как могут, на доступных примерах – без навоза, дескать, ничего не растет. Пока Толик соображал, куда они клонят, его в четыре руки взяли за шиворот и окунули в самую гущу. Полюбовались на картинку и смылись, оставили на потеху другим. Висит перепуганный мальчишка в «очке» и хнычет, даже громкость прибавить боится. Утонуть, конечно, не дали. Пришли какие-то старшеклассники, вытащили и отвели в учительскую. А у справедливых педагогов тоже ума палата – нет бы домой пацана отправить, чтобы отмыли его там да переодели – нет, им следствие начать необходимо, вовремя отреагировать надо. Пацана опять за шкирку и повели по классам, чтобы хулиганов опознал, будто те дожидаться станут Да если кто и не сбежал с уроков, все равно перепуганный первоклассник никого опознать не смог. Тащат горемыку из класса в класс, как учебное пособие или наглядную агитацию, с него каплет нечто зелено-коричневого цвета и по всему пути следования шлейф сортирных ароматов тянется. Обидчиков не нашли, а жертву всей школе показали. Устроили представление. Такое кино и зрители-то не сразу забывают, а что говорить про того, кому роль клоуна досталась…
На другой день мамаша в школу пришла. Грозилась нажаловаться. А куда? Кому жаловаться? Да и на кого? На лоботрясов, которых так и не выявили? На учителей? Просидела в кабинете директора целый урок, вышла вся в слезах и смирно отправилась восвояси. Толик по этому случаю два дня школу пропустил, а на третий выпроводили – деваться-то некуда. Образование всеобщее и обязательное.
У нас и взрослое народонаселение не слишком перегружено хорошими манерами, а откуда им взяться у пацанов. Необязательно со зла, чаще ради глупой шутки иной дурак, проходя мимо Толика, возьмет да и закрутит носом – откуда, мол, запашок. А он терпит. Если человек не обижается, то и дразнить его неинтересно. Не сразу, конечно, но постепенно о его крещении в сортире стали забывать. Мы, но не он.
Все помнил. Не вырвал эту занозу. Наоборот, нянчил ее и холил. Но скрывал. Он вообще не выпячивался не из каких-то там хитроумных расчетов, просто от природы незаметным был. На физкультуре стоял в середине и в игрищах наших серединки держался. В заводилы не лез, но и под мамкину юбку не прятался. А если в математике всех перещеголял, даже самых активных отличников, так опять же не потому, что старался обойти, не из кожи лез, а с такой головой родился. И когда олимпиаду выиграл, заноситься не стал – к нему с поздравлениями, а он отмахивается.
Медленно тянется школьное время, а выпускной вечер подкрадывается вроде как и неожиданно. Да и не вечер это вовсе, а целый выпускной день. Торжественная часть началась после обеда. Пока нам толкали напутственные речи и вручали аттестаты под туш, предки наши, которые в президиуме сидеть не любили, готовились к гулянке – вытащили столы в школьный коридор и завалили их разной снедью. Забавный такой натюрмортик составился – из напитков на поверхности клеенки только лимонад и кипяток в трех самоварах, а на закуску к ним и селедочка, и грибочки, и огурчики. Так что и за столом от батькиных щедрот можно остограммиться крепленым лимонадиком, и в скверике свое припрятано было. Толик в этот день первый раз в жизни откушал. И… был один Толик Южаков, а стал совсем другой. Нет, даже не так. Поначалу, как только выпил, он вроде еще тише сделался. Чудеса начались из-за Вовки Митина.
Что такое Митин – да так себе, не парень, а недоразумение в брюках, дураком в армию уходил, а вернулся еще дурнее. В любом поселке водится порода любителей ошиваться возле массовых пьянок и клянчить, чтобы стакан вынесли – он именно из таких. Вышли мы на крылечко проветриться. Митин с мужиками на тротуаре топтался. Темнело уже, но Толик его высмотрел. И с разбегу, ни слова ни говоря, – по роже. Мы аж остолбенели. Никогда не видели, чтобы он дрался. Может быть, первый раз в жизни человека ударил, но во вкус быстро вошел. Пока Митин глазами хлопал, Толик и справа, и слева приложился. Мужики, что рядом стояли, вмешиваться не захотели, видно, смекнули, что за дело бьют. Те не заступаются, а мы своего решили все-таки оттащить. Не из жалости к Митину – с чего бы его жалеть – просто настроение недрачливое было. Да и за Толика испугались, говорю же, первый раз его таким увидели. Оттаскиваем, а он брыкается, кипит весь. Утихомирили кое-как и, само собой, допытываемся, какая муха его укусила. Зачем драться с мозгляком, которого соплей перешибешь – не можем понять такого геройства. И Толик раскололся, напомнил, в чем его выкупали десять лет назад. Оказалось, что Митин был одним из той пятерки «крестных». Парень рассказывает, а слезы унять не может. Сам заводится и нас заводит. Градусы, конечно, тоже подогревают. Он еще и выговориться не успел, а мы уже на благородную месть его подбиваем, на святое дело. Уговариваем срочно изловить Митина и освежить ему память таким же купанием. Жалеем, разумеется, что на месте школьного сортира разбили большую клумбу, но почти такой же «скворечник» остался на стадионе, значит, оттащим поганца туда и окунем, чтобы знал, как над маленькими издеваться. С Митиным разберемся и дальше пойдем. Кто еще там был – пытаем Толика. А друг наш уже и сам не рад, что открылся. Никого, мол, не осталось, по большим городам расползлись все, кроме Митина и… Замолчал. Мы наседаем. Толик мнется, мычит. И все-таки вытянули из него – был в той компании и Володька Соловьев. Вот именно – тот самый, маяк производства. С человеком из президиума разбираться сложнее, это не какой-нибудь забулдыга, которому отвесишь оплеуху, и никто заступаться не станет, еще и спасибо скажут, даже мать родная благодарить придет. Соловей – другой коленкор. Он и сам бугаина порядочный, да и заступников рота набежит – желающих защитить сильного всегда предостаточно. Однако и это нас не остудило. Заяц во хмелю – смелее самурая. Кипятимся – никаких поблажек, ника