Теплое место
Помните, как я на рыбалке больше своего директора наловил, и мне вежливо предложили поискать новое место. Наказали, называется. Если бы задница к креслу приросла – другое дело, но я ведь профсоюзником на общественных началах числился, а в рабочее время глотал пыль на самом грязном участке. Было бы чего терять.
Испугаться не испугался, но обиделся, врать не буду. Очень сильно обиделся и на пыль, и на копоть, и на директора – на всю цивилизацию обиделся. И тут под горячую руку подвернулось заманчивое предложение – мотористом в рыбнадзор. И не просто мотористом, а с правами инспектора. Правда, в самом глухом районе, на Ангаре, где ни оперы, ни опера, не говоря уже про тюльпаны и красные помидоры… Подумал я минут семь и согласился. Что мне, молодому да не женатому. Без тюльпанов перебьюсь, зато рыбалка будет, которая и сниться не отваживалась.
Короче, отправился на теплое место в холодные края.
Прибыл в район. На второй день без всякой волокиты получил судно, а вот промчаться с ветерком по глади речной получилось не сразу. Недели две в божеский вид приводил. Пахал от восхода до заката. А с заката до восхода спал на рабочем месте. Как в песне: «Нам ДОК, что дом родной…» – тем более, что другого дома пока не было. Но в каюте не хуже, чем в общаге. Плюс ко всему по утрам в автобусах не трястись, нервы не расшатывать. С хорошими нервами и работа качественнее. Деталь немаловажная. Надо было показать будущим коллегам, с кем придется дело иметь. Движочек перебрал, красочку подновил… короче, дал понять. И поняли. Начальник увидел и просиял: «Давно, – говорит, – о таком человеке мечтаю».
И сразу же с просьбой.
Следующую неделю потратил на ремонт катера его свояка или кума, там родственные отношения настолько запутанные – с наскоку не разберешься. Однако руки бы оторвать этому родственничку за такое обращение с живым механизмом. И оторвал бы, да на глаза не попался.
Довел и кумов катер до ума. Но не только Бог троицу любит. Мой новый начальник тоже. Принял работу, поцокал языком и отправил ремонтировать третье судно, вроде казенное, но слишком уж щедро он мне тушенки отвалил на эту экспедицию. И сказочку не очень складно рассказал. Будто бы зашли по большой воде в боковую речку, да там и сломались, потом вода упала. А теперь, мол, прошли дожди, вода снова поднялась, и я должен пробиться туда на «Казанке», подшаманить катер и пригнать домой.
Голосок вежливый, глазки ласковые и, опять же, сгущенка с тушенкой, – темнит начальство, не понимает, что мне его светомаскировка до лампочки. Меня речка новая интересует. Бывало, на такое дело отпуск тратил, а тут в рабочее время, с бронированным документом у сердца, на казенном бензине – никакого резона кобениться.
А ходу до речки было километров пятьдесят вниз по Ангаре, и до катера – около пяти, как сказал начальник, которые потом обернулись пятнадцатью.
Отчалил я по утряночке и, не отвлекаясь, без остановок до самого устья. Там решил порыбачить, оглядеться, а может, и заночевать, если масть пойдет.
Но рыба не ловилась – вода большая. Представляете, какая досада! Первый раз в жизни выйти на речку с документами, позволяющими делать все, что душонка пожелает… и клева нет. Уже не до тайменей, хоть бы щучонка какая из голодающего Поволжья приплыла да на блесну позарилась – ни в какую. Ти-ши-на.
И ничего не поделаешь. Сматываю удочки в надежде, что спадет вода, пока я катер ремонтирую. Двинулся вдоль берега. И вдруг вижу – в кустах три молочные фляги. Самая браконьерская тара. Только слишком нагло стоят, почти не замаскированы, я даже подумал, что пустые. Но все-таки сбросил газ. Не оттого, что вспомнил про инспекторские права, чисто из любопытства. Столько бросал – и ни одной поклевки. Надо же удостовериться, что не я один такой неудачливый.
Открываю флягу, а она полная малосольной осетрины! Бывает, что и вошь кашляет, но не так же громко. И во второй фляге, и в третьей – то же самое.
Помните, в школе писали сочинение на свободную тему: «В жизни всегда есть место подвигу». Был у меня дружок, которого всегда на подвиги тянуло, правда, после третьего стакана. Это я сейчас шучу, а тогда задумался. По инструкции надо было садиться в засаду, заряжать берданку и ждать, когда они придут. Но откуда знать, когда они придут, сколько их будет и кто они такие. Любители вроде меня частенько себя браконьерами называют – только какие мы браконьеры? А что касается настоящих, так я их вблизи реки и не видел. Выйдут, думаю, человек пять, что я им сделаю, один и без берданки? Они даже бить не станут, просто свяжут руки, чтобы под ногами не крутился, погрузят фляги и уедут. Но и сдаваться без боя неудобно. Характер не тот.
Сижу.
Потею.
Думаю.
На другом берегу стадо пасется. Пастух видел, как я по кустам шастал, но никаких признаков заинтересованности. Имей он с этими флягами порочную связь – обязательно бы постарался отвлечь. Выспрашивать у него тоже бесполезно. Если и знает – все равно утаит.
Сижу размышляю, прикидываю, что лучше: если бы или кабы. А надеждочка все-таки зудится, авось заявятся, голубчики, и тогда уж… Страшновато, конечно, маленько, но любопытно.
Сижу переживаю, жду. Но верхом на фляге долго не прождешь, жестковато все-таки. И комары излишне гостеприимны, изо всех сил стараются внимание оказать, гудят, скандалят между собой, каждый норовит без очереди с поцелуем подлететь.
Этак и до смерти зацелуют, пока браконьеров ждешь.
Кстати, не слышали, что комариные укусы очень полезны для работы памяти?
В каком-то журнале читал. Но, главное, сам проверил, и не единожды. В тот раз тоже: сеанс укусов еще не закончился, а я уже вспомнил про леспромхоз на другом берегу Ангары, вспомнил, что видел его на карте. Думать уже надоело, погрузил фляги в лодку – и туда. Сельпо, на мое счастье, стояло рядом с берегом.
Поднялся.
Объяснил.
Обрадовал.
Они мне даже грузчиков отрядили. Взвесили рыбу, составили акт – и привет, товарищи браконьеры. Правда, мужичок один из грузчиков очень уж обходительно со мной держался: в разговор втянул, спросил, давно ли я в рыбнадзоре, откуда приехал, кем раньше работал. Мне скрывать нечего, хотя сразу было ясно, что любопытство не пустое, я даже заподозрил, что фляги ему знакомы, может, и собственные. А коли не признается, так это его дело – пусть темнит, если не жалко с добром расставаться.
От фляг, между прочим, могли бы и на речке отказаться, если бы кто подъехал. И не докажешь.
В общем, я свое дело сделал: обнаружил, сдал государству и протокол составил. Спрятал документик в полиэтиленовый пакет, чтобы не промок случайно… и в путь.
До катера, я уже говорил, оказалось не пять километров, а два раза по пять и еще чуть-чуть. Но это не страшно. Я не рассыпался. Катер жалко. Стоит, сиротинушка, цепью к дереву прикованный, и скучает после чужого веселья. Тринадцать бутылок возле костровища насчитал. Вот если бы последнюю не распечатали, могли бы и сами подремонтироваться. Поломка-то так себе.
Могли бы отремонтировать, но могли бы и раскурочить. Не они, разумеется. После них на катере гости побывали. Видно, какая-то лодочка шла мимо да остановилась. Не поленились мужички засвидетельствовать почтение. И довольно-таки своеобразно. Навалили на носу катера две кучи, а потом этим самым дерьмом написали на лобовом стекле несколько теплых слов в адрес уважаемого рыбнадзора.
Чего скривились? Противно слушать?
А мне отмывать эту писанину не противно было? Но мне-то засохшее досталось, а писаки эти со свеженьким дело имели, пусть и своим, но запашистым. Мужественные ребята. И принципиальные, надо признаться. Доведись до шпаны, они бы стекла побили, солярку в воду выпустить могли, а эти – нет, к машине с уважением отнеслись и речку травить не стали.
Подкинули работенку. Но деваться некуда. Привел технику в порядок. Смыл со стекла оскорбления. На душе погано. Вода мутная. Рыба не клюет. Психанул я тогда, махнул рукой, как Юрий Гагарин, и сказал «поехали». Потом на свежем ветерке да на хорошей скорости отошел немного, повеселел и перед закатом облюбовал плесишко, закидушки поставил, чаю согрел – жить-то надо. Ерши, конечно, зверствовали, но пяток сижков вытащил, да налимчиков на уху.
Вернулся на рассвете. Поспал чуток и – к начальству: отрапортовать, бумагу на браконьерскую осетрину предъявить. Похвастаться, в общем. Да запоздал, начальник куда-то умотал с утра пораньше.
А была пятница.
Дожил до понедельника. Заявляюсь в контору. Спрашиваю шефа. Говорят, что где-то в кабинетах, но при этом как-то подозрительно посматривают на меня. Я и ширинку проверил, и к зеркалу подошел – все вроде нормально. Отлавливаю шефа, а он то ли с недосыпа, то ли с перепоя аж перекошенный от злости. Катер смотреть не хочет и бумагу о трофеях читать не стал. Я ему подробности рассказывать, а он с развоpота – ниже пояса:
– Почему на работу на пятнадцать минут опоздал?
У меня и дыхание перехватило, даже рот забыл закрыть, только глазами хлопаю. А чем на такую наглость ответишь? Пока я в себя приходил, он уже за телефон схватился, а меня глазами в дверь выталкивает.
Вышел. Сначала в коридор. Потом на улицу. Присел на лавочку перед инспекцией. А в голове звон – за что? – ни единой мысли в голове.
И подсаживается ко мне тот вежливый грузчик из леспромхозовского сельпо.
– Здорово, – говорит, – герой! Чего такой невеселый?
– А ты с чего такой веселый? – спрашиваю я.
Тут он все и объяснил.
Оказалось, пока я чаи распивал да налимов на уху ловил, более удачливые рыбаки завернули на боковую речку добычу свою забрать. Посмотрели под куст, посмотрели за кустом, обошли соседний куст… и прямой наводкой на пастуха – куда фляги делись? Пастух рассказал, что видел, как лодка останавливалась, а про фляги никаких сведений. Они кричат. Он молчит. Они – по сопатке. Он все равно молчит. Они снова – по сопатке. Он клянется. Они не верят. Думают, что перепрятал. Начали искать. Там в устье пригорок был заросший лопухами. Они решили, что фляги там, и заставили пастуха загнать на пригорок коров, чтобы лопухи помяли. Туда-сюда гоняли стадо, топтали-перетаптывали и ничего не вытоптали. Врезали пастуху на прощание да еще и добавки пообещали, когда свободное время будет.