В день моего приезда выпили за знакомство. Спели: потому что мы народ горячий, потому что нам нельзя иначе. Виталька немного посидел и на свиданку намылился. Геодезиста в сон потянуло. За день набегался на свежем воздухе, а в тепле разомлел. Знакомая болезнь. Мы с Генашей вдвоем досиживали. Собутыльник он крепкий, а собеседник неважный. Ничего интересного рассказать не может, только хвастаться горазд, какие они с Виталей деловые ребята.
Спирт зелье коварное. Поутру было тяжеловато. Но с теми, кто заявляет, что если пьянка мешает работе – брось работу, я категорически не согласен. Положенное надо делать. И, желательно, чтобы другим переделывать не пришлось.
К пятнице я управился, но мое помрачительное начальство велело попутно какие-то договора подписать, а их еще не подготовили. Пришлось оставаться до понедельника. Заявляюсь в гостиницу – вся компания в сборе, но морды у парней пасмурные.
– Что приуныли, – спрашиваю.
– Да есть причина, – говорит Виталя, – и весьма неприятная.
– Неужели неприличных насекомых поймал? – Пытаюсь пошутить, но чувствую, что дурь порю. Задумчивость у мальчиков очень нездоровая.
– Деньги пропали.
– И документы, – добавляет геодезист.
Стою с глупой мордой. На розыгрыш не похоже. Но как такое могло случиться – представить не могу.
Виталя советует и мне свое барахло проверить.
На рубахи и нестираные носки вряд ли кто позарится, бумажник с паспортом и деньгами у меня в кармане. Проверять нет смысла, но коли предлагают, вытаскиваю сумку из-под койки, Открываю. Все на месте, но видно, что в ней рылись.
– А ты случайно днем сюда не заходил? – интересуется Виталя. Прокурорским голосом спрашивает. Остальные внимательно смотрят на меня. Ждут.
Был, говорю, и начинаю объяснять, что забегал чаю попить, потому что в столовую опоздал. Рассказываю, словно оправдываюсь. Лепечу и остановиться не могу. Соседи терпеливо дослушали. Я замолк и они молчат. В такие неожиданные паузы принято говорить, что милиционер в это время родился. Почему? Понятия не имею. Однако пришло на ум. Но сказать не решился. И про то, что утром, когда на завод уходил, светилы еще спали. А у Витали даже подруга ночевала. Но загвоздка в том, что они до моего приезда две недели прожили и ничего не пропадало, а новенький появился – и гривенник в щель закатился. Никаких обвинений не предъявляют, но потрохами чувствую, на кого думают. Косятся, как середа на пятницу. У меня единственного ничего не пропало. На воре шапка не горит, но мне кажется, что они только и ждут, когда вспыхнет.
Обычно целыми вечерами балаболили. А тут, как в мертвый час. Завалились по койкам, обрывки газет читают. У Генаши даже книга откуда-то взялась. Геодезист первый не выдержал:
«Черт с ними, с деньгами, в понедельник позвоню, скажу, чтобы прислали. Даже за паспорт не переживаю, штраф заплачу и новый выпишут. Но вместе с ним справку прихватили, по которой имею право принимать подсобных рабочих и рассчитываться с ними. Мне за нее голову в тресте оторвут».
– А выгнать не могут? – спросил Генаша.
– Да запросто! – говорит. – Турнут с волчьим билетом, и никакие слезы не помогут.
Выговорился и снова на койку рухнул.
А мне, дураку, мнится, что специально для меня сказано. И Генаша неслучайно встрял. Не пожалел своего маслица в чужой огонь подлить.
Лежу, костерю себя за дурацкие мысли, уговариваю успокоиться, а не получается. Виталик стал собираться на вокзал. У его подружки отпуск кончился и она уезжала в Свердловск. Он ушел, и мне на воздух захотелось. Невмоготу стало сопение слушать. Сначала хотел податься в кино, а свернул почему-то к ресторану. Выпивка тоже помогает отвлечься. Да и аппетит некстати проснулся.
Не помню, говорил или нет, что в городишках, где есть гидролизные заводы, официантки вместо водки приносят разбавленный спирт. Местная публика привыкает и разницы не чувствует, а свежему человеку сразу бросается в глаза, точнее, в нос и в желудок. Однако привередничать не стоит. Спиртишко вполне съедобный. Заводские мужики случай рассказали, будто выписали подшефному колхозу пару фляг спирта для проведения посевной. Фляги, разумеется, молочные, сорокалитровые. Экспедитор довез их до станции, а там еще пяток километров по проселочной дороге надо было одолеть, чтобы в деревню попасть. Встретили его на лошади, потому что по весенней распутице это единственный вездеход. Лошади спирт не пьют. Она вернулась в деревню живая. А экспедитор с возницей умерли. На селе переполох – отравленный спирт прислали. Председатель колхоза является на завод, судом грозится. А директор у него на глазах выпил полстакана неразбавленного и говорит:
– Спирт нормальный, по ГОСТу, просто жадничать не надо.
Я тоже выпил. Посмотрел на публику – девки все по рублику, как любил говорить мой приятель Гена Саблин. Да и сидят не густо. Одну кудрявенькую присмотрел, но опередили. Какой-то мужичок на танец пригласил. Гляжу, а она вроде как беременная. Но не стесняется, любезничает с кавалером, жмется к нему. Пришлось выпить за чужое счастье. Если им хорошо, третий должен уйти.
Первые сто пятьдесят проглотил еще до того, как бифштекс принесли. Пришлось дозаказывать. А когда и второй графинчик осушил, все женщины показались писаными красавицами. Может, и уговорил легко, потому что рассыпался в искренних комплиментах. Они же чувствуют, когда им врут, а когда – от чистого сердца.
Забылся в жарких объятиях и, главное, избавил себя от бессонной ночевки в гостинице.
А на другой день возвращался с похмельной головой, но спокойный и безразличный ко всему – пусть думают, что хотят.
Захожу в квартиру, а там пир горой. К геодезисту гость пришел, его подсобный рабочий. Коллега мой, некоторым образом. С той лишь разницей, что я таскал рейку в несовершеннолетнем возрасте, а он – в пенсионном. Старикан забавный, но я сразу понял, что веселье не от его баек. И не ошибся.
Нашлись и деньги, и документы.
Виталя свою подругу на поезд не посадил. Билет не купили. Маяться целую ночь в общем вагоне она не захотела, а плацкартных не досталось. Ну и решила возвратиться к нему, в гостиницу. А пока она после вокзала руки мыла, чтобы колбаску порезать, он заглянул из любопытства в ее чемодан, хотел посмотреть в паспорте, не замужем ли. А наткнулся на другие паспорта. Ни грело, ни горело, да вдруг и вспыхнуло.
– И что ты ей сказал, – спрашиваю.
– Сказал очень многое, а вот что делать с ней, пока не решил. Предлагал ребятам воспользоваться ее щедрым телом, но они поскромничали. Может, у тебя особые счеты к ней? Так я могу ключ дать. Она в моей комнате заперта.
– А почему особые, – спрашиваю.
– Да мало ли, – отмахнулся он, – пусть посидит, подумает, а ты лучше послушай, как Данила Петрович у Колчака воевал.
Налили мне штрафную, и дед продолжил свои байки. Оказалось, если не привирал, он в юном возрасте у какого-то полковника вестовым служил. На ногу с детства скор был, оттого и теперь усталости не знает. А в белой армии у них все деревенские парни воинскую повинность отбывали, правда, перед этим и красными успели побыть. Но когда колчаковцев погнали из деревни, отступать с ними не захотели, попрятались, переждали и снова в доблестную Красную армию добровольцами записались. Даже частушку по этому поводу спел.
Он служил у Колчака
В должности писарчука,
А когда служил в ЧеКа
Превратился в смельчака.
Но уточнил, что сочинили не про него, потому как в писарчуки его бы не взяли, грамотешки в ту пору не имел. Это Гришка Пестерев геройствовал, в начальники выслужился и в Москву перевели, а потом, слухи дошли, вроде как расстреляли.
Я после второй штрафной повеселел, на душе полегчало, в голове игривость появилась. Ну и спросил – не знал ли он Павлика Морозова?
Дедок хитровато посмотрел на меня, хмыкнул и даже пальцем погрозил:
– Нет, паря, Пашку я не трогал. Мы с ним в разных деревнях жили. – еще раз хмыкнул и предложил помянуть убиенного.
Выпили. Дедок железными зубами откусил колбасы прямо от палки и задумался. А на меня нашло, тормознуть не могу, провоцирую, дескать, может, за дело пацана порешили, некрасиво на родного батьку доносить.
Дедок не реагирует, вообще от меня отвернулся, взял Виталю за рукав и говорит:
– Слышь, начальник, ты что-то про девку говорил. Так если ребята слабы, может, меня допустишь?
Виталя аж захлопал от радости. Пошарил по карманам и протянул ему ключ.
Бывший колчаковец поднялся, сделал два кривых шага и рухнул на пол. Спирт – зелье коварное, извините, что повторяюсь.
Пока мы гадали, что с ним делать, старичок захрапел. Геодезист поднял его на руки и отнес на свою кровать. На всякий случай вниз лицом уложил. Чтобы блевотиной не захлебнулся, если стошнит. Заботливый руководитель.
А пленницу отпустили. Не бить же, хоть и стерва, но баба все-таки.
Перед отъездом спросил у Витали, не думал ли он, что деньги украл я?
Не сознался.
Может, я и впрямь сам себя накрутил?
Подснежник
Кто подснежников не видел? Но можно прожить всю жизнь на Волге и быть уверенным, что они голубые. А для сибиряка – они фиолетовые. Для норильчанина – красно-белые.
Не верите, что в Норильске подснежники растут?
Напрасно! Травы на газонах нет, это правда. А подснежников заросли. Когда в мае сходит снег, весь асфальт возле общаг завален треугольными упаковками из-под молока. Были такие пирамидки из непромокаемого картона емкостью в один литр. Белые с красными буквами очень впечатляюще выглядели на сером фоне. А зима в Норильске долгая, так что цветники собирались очень даже густые.
Но был еще один вид «подснежников». Профессионального спорта, как и проституции, у нас не было. Утомлять спортсменов работой, власти почему-то боялись. Но без зарплаты не проживешь. Вот и числились они, кто – слесарем, кто – шофером, кто – аппаратчиком…
Нет, не партаппаратчиком, туда молодых не допускали. Аппаратчиком химического производства, например. Там, между прочим, надбавки за вредность положены и бесплатное молоко. Посылать за ним свою родню, спортсмены, мне кажется, стеснялись. А когда талоны на водку ввели – другие ставки и приличия другие. Хабаровские ребята рассказывали, что папаша хоккеиста Могильного получал. Сынок дезертировал из ЦСКА и прятался от трибунала в Канаде, а хабаровская прописка оставалась. Значит, все по закону. Распишись в жилконторе за талоны и воюй с распроклятым зельем за себя и за того парня. Может, и завистники выдумали. А может, и…